Дневник Чумного Года - Даниэл Дефо

Добрый джентльмен поддержал их намерение покинуть это место, так как опасался, что у них позднее может не остаться пути к отступлению, настолько заражена будет вся округа; но вот куда им направиться, — этого он и сам не знал. Наконец Джон спросил, может ли он, будучи мировым судьей, дать им удостоверение о состоянии здоровья, чтобы они могли предъявлять его другим должностным лицам, с которыми им придется столкнуться; джентльмен сказал, что, какова бы ни была их дальнейшая судьба, в настоящее время нет оснований отказывать им в этой просьбе, так как они давным-давно покинули Лондон. Его благородие обещал это исполнить, и действительно дал им удостоверение о здоровье, с которым они могли идти куда пожелают.

В этом весьма подробном удостоверении о состоянии здоровья было сказано, что они жили в такой-то деревне графства Эссекс, что в течение более сорока дней были отрезаны от всякого общения с внешним миром, после чего были тщательно осмотрены и обследованы и не обнаружили никаких признаков болезни; на этом основании они признаны безусловно здоровыми и могут пребывать, где им будет угодно, так как они покинули место своего последнего пребывания из страха заразиться чумой, которая уже приближалась к этому месту, а не потому, что заметили признаки заразы у себя или своих знакомых.

С этим удостоверением они и двинулись в путь, хотя и с большой неохотой; и так как Джон не собирался уходить особенно далеко от дома, они направились к болотам по ту сторону Уолтэма. Но тут им повстречался человек, который смотрел за плотиной на реке, поднимая воду для барж, которые сновали по ней взад-вперед; он напугал их жуткими рассказами о болезни, распространившейся во всех городах вдоль реки и неподалеку от нее со стороны Миддлсекса и Хардфордшира,[241] а именно: в Уолтэме, Уолтэм-Кроссе,[242] Энфилде,[243] Уэре, да и во всех остальных городах на пути, так что они побоялись идти в том направлении (хотя, похоже, человек этот их надул и в действительности все обстояло иначе).

Однако в тот момент все это их напугало, и они решили двигаться через лес к Ромфорду и Брентвуду. Но им стало известно, что туда бежало множество жителей Лондона, которые расположились неподалеку от Ромфорда в лесу под названием Хэнот-Форест; эти люди, лишенные средств к существованию и крова над головой, не только терпели страшные лишения в лесах и полях ввиду полного отсутствия помощи, но и, доведенные до отчаяния этими бедствиями, стали разбойничать — грабить и воровать, убивать скот и тому подобное; другие же, смастерив себе хижины и шалаши вдоль дороги, просили милостыню, причем не столько даже просили, сколько вымогали ее; так что в округе все пребывали в сильном неудовольствии и кое-кого даже вынуждены были арестовать.

Это сразу же подсказало нашим путешественникам, что едва ли следует рассчитывать там на ту доброту и милосердие, какие они нашли здесь; кроме того, их будут расспрашивать, откуда они пришли, и они рискуют стать жертвами нападения таких же беженцев, какими сами являются.

Приняв во внимание все эти соображения, Джон, их капитан, отправился к доброму джентльмену, их другу и благодетелю, который и раньше неизменно помогал им; правдиво рассказав ему об их положении, Джон смиренно просил совета, и тот посоветовал им вновь занять старое жилище или перебраться немного подальше от дороги, в глубь леса и указал подходящее место; а так как им нужен был настоящий дом, а не хижина, чтобы укрываться от холодов в это время года — уже приближался Михайлов день, — они нашли старый заброшенный дом, прежде чей-то коттедж, теперь же совершенно обветшавший и едва ли пригодный для жилья; и фермер, на чьей территории дом находился, разрешил им использовать его, как они пожелают.

Изобретательный плотник с помощью остальных принялся за работу, и через несколько дней в доме стало возможным укрыться от холода и непогоды; там были камин и очаг, хотя и полуразрушенные, они починили их и сделали еще кое-какие усовершенствования — пристройки с односкатными крышами с обеих сторон, так что дом стал достаточно просторным, чтобы вместить всех.

Больше всего нужны были доски для оконных рам, полов, дверей и прочего; но, так как джентльмен, о котором уже говорилось, благоволил к ним, да и вся округа с ними примирилась, а главное, так как теперь было известно, что все они совершенно здоровы, то все и помогали им, как могли.

Здесь они и устроились насовсем, решив никуда более не переезжать. Они видели, с какой тревогой и подозрительностью встречали всех, бежавших из Лондона; было очевидно, что они лишь с неимоверным трудом смогут где-нибудь устроиться и, уж во всяком случае, никогда не найдут такого дружеского приема и помощи, как в этом месте.

Однако, несмотря на огромную помощь и поддержку от джентльмена и других жителей округи, приходилось им нелегко: в октябре-ноябре погода стала сырая и холодная, а они были непривычны к таким невзгодам; так что многие подхватили простуду и разболелись, однако чумой никто из них так и не заразился; и вот, в начале декабря, они вернулись обратно в Лондон.

Я рассказал эту историю так подробно, главным образом для того, чтобы можно было вообразить, какое огромное количество людей сразу же появилось в столице, как только болезнь стала утихать; ведь, как я уже говорил, множество из тех, кто имел пристанище или друзей в сельской местности, воспользовались этим. А когда зараза распространилась самым ужасающим образом, люди, даже не имевшие никакого пристанища вне города, разбежались по всем уголкам страны в поисках крова, причем равно — как те, кто имели деньги, так и те, кто их не имел. Первые обычно уходили дальше, так как располагали средствами к существованию; те же, у кого карман был пуст, испытывали, как я уже говорил, большие лишения; подчас нужда заставляла их удовлетворять собственные потребности за счет местных жителей. В результате в провинции косо смотрели на пришельцев, а иногда брали их под стражу, но и тогда местные жители не знали, что с ними делать, так как им вовсе не хотелось никого наказывать; но их частенько гнали из одного места в другое, пока не вынуждали вернуться обратно в Лондон.

Узнав историю Джона и его брата, я начал расспрашивать и обнаружил, что масса горемык, таких же несчастных, как они, бежали в провинцию; многие из них находили какие-нибудь навесы, амбары, сараи, где и располагались на жилье, если местные жители по доброте своей это им разрешали, особенно же если удавалось дать удовлетворительные объяснения, а главное, заверить, что они покинули Лондон не слишком поздно. Но чаще всего приходилось строить себе шалаши и хижины прямо среди полей и лесов или жить отшельниками в ямах и пещерах, в любом месте, какое смогли найти; люди терпели страшные лишения, так что многим пришлось вернуться в Лондон, несмотря на опасность заразы; поэтому шалаши часто оставались пустыми, а местные жители, считая, что их обитатели, скончавшись от чумы, лежат там мертвыми, долгое время боялись даже приближаться к ним; могло и правда случиться, что несчастные скитальцы умирали одни-одинешеньки, просто из-за отсутствия помощи; в одной хижине нашли мертвого мужчину, и на воротах изгороди, как раз рядом с хижиной, были вырезаны ножом неровные буквы, по которым можно было предположить, что остальные ушли или что один умер первым, а другой похоронил его как умел:

О гОрЕ!

Мы ОбА пОгиБнем,

БЕдА, БЕдА!

Я уже рассказывал о том, что я обнаружил на реке, там, где живут люди, чья профессия связана с морем; о кораблях, стоящих на рейде, как говорится, рядком, кормой к корме, и так от Заводи вниз по реке, сколько видит глаз. Мне говорили, что они стоят так до самого Грейвсэнда,[244] а то и ниже, везде, куда они могут безопасно зайти (я имею в виду ветер и погоду); и никогда я не слышал, чтобы чума пробиралась к ним на борт, — за исключением тех, что стояли в Заводи или выше Детфорд-Рича, — хотя люди с них частенько сходили на берег в местные городки, деревушки и отдельные фермы, чтобы закупить свежей провизии — птицы, свинины, говядины и прочего.

Я обнаружил также, что лодочники находили способ пробираться выше Моста[245] вверх по реке, насколько возможно, и что многие возили с собой в лодках семьи, укрывая их под навесами, а снизу подкладывая солому; они так и стояли вдоль болотистых берегов; иногда семьи на день сходили на сушу и разбивали из парусов небольшие палатки, на ночь же вновь возвращались в лодки; мне говорили, что берега реки были просто усеяны лодками с людьми, если только им удавалось найти пропитание в сельской местности, и что местные жители, и дворяне и простой люд, были очень доброжелательно к ним настроены, помогали как могли, но ни в коем случае не хотели, чтобы те заходили к ним в города и в дома, за что их нельзя осуждать.

Мне рассказывали про одного горожанина, перенесшего страшное испытание: жена и все дети его погибли, остался он один с двумя слугами и пожилой женщиной, близкой родственницей, которая самоотверженно ухаживала за его семьей, пока те болели. Безутешный этот бедняга пошел в близлежащую деревню, которая еще не значилась в сводках смертности, нашел там пустующий дом и, с разрешения его владельца, снял его. Несколько дней спустя он нанял телегу, нагрузил ее своими пожитками и отправил все к новому дому; жители деревни не пропускали сначала телегу, но люди, везшие вещи, частично уговорами, частично силой, проложили себе путь по улицам вплоть до самых дверей дома. Там, однако, им воспротивился констебль, не разрешивший внести вещи в дом. Человек распорядился разгружать и отпустить телегу, а вещи сложить у дверей, после чего его потащили к мировому судье, то есть велели ему идти, и он сам пошел. Судья приказал снова нанять телегу, чтобы увезти вещи прочь, однако хозяин вещей отказался; тогда судья велел констеблю разыскать возчиков с телегой, привести их обратно и потребовать, чтобы те вновь погрузили пожитки и увезли прочь либо сложили все в кучу до дальнейших распоряжений; если же возчиков не удастся разыскать или же хозяин откажется забрать свои вещи, то их следует крючьями оттащить от дверей дома и сжечь посреди улицы. После этого бедный измученный человек увез свои пожитки с горестными причитаниями и жалобами на свою злую судьбу. Но выхода не было; самосохранение заставляло людей идти на такие жестокости, на какие они никогда не решились бы при других обстоятельствах. Умер ли или остался в живых этот бедняга, не могу сказать; поговаривали, что он и сам к этому времени уже заразился чумой, но, возможно, люди утверждали это, чтобы оправдать свое поведение; однако весьма вероятно, что и сам он, и его пожитки были опасны, так как семья его умерла от чумы совсем незадолго до этого.