Заложники греха - Марина Серова

– Неужели? – не поверила я.

– Представьте. Вадик у нас только через пять лет родился. Алена забеременела – ну тут уж я не стал возражать.

– А… Николай? – спросила я.

– А что – Николай, – Воропаев пожал плечами. – Поначалу приходил, пьяный в стельку, хотя ему условие поставили: к ребенку – только трезвым! Ну, выставили его, пригрозили… На какое-то время забыл дорогу. А потом вот вспомнил. За ум он так и не взялся, новой семьи не создал – так, жил то с одной, то с другой. Родители его умерли, так он квартиру продал, сменял на комнату в коммуналке. Да только я думаю, скоро и ее пропьет! – махнул рукой Воропаев.

– И все-таки вы ему помогаете. Почему? Из жалости? Чувства вины? Или чтобы Володе не сказал, что он его родной отец?

Воропаев чуть задумался.

– По всем трем причинам, – ответил он. – В сущности, человек он безобидный. Ни пользы от него, ни вреда. Ну, просит денег – бог с ним! Лишь бы Володе не докучал, а в этом он свое слово держит. Пугает, правда, порой, что все расскажет, но держит. Он даже этим вроде как гордится. Подчеркивает – мол, слово офицера. Он из армии лейтенантом вернулся, как утверждает.

– И вы ему верите? – усмехнулась я.

– Пока да, – просто ответил Воропаев, имея в виду не сомнительное звание Николая. – А дальше посмотрим. Станет докучать – я сумею на него найти управу, не сомневайтесь.

– Да уж, никогда бы не подумала, – покачала я головой. – То есть Владимир не в курсе, кто его отец. А ваш младший сын?

Воропаев уставился на меня с недоумением.

– Вадик? Тем более нет! С какой стати?

– Да ни с какой, наверное, – не стала я ничего объяснять.

Просто вспомнила странное поведение Вадика вчера в «Морской звезде», но не стала обсуждать его.

Был уже второй час ночи. А мы с Воропаевым все сидели в столовой. Закончилось пасхальное воскресенье, оказавшееся совсем нерадостным.

Коньяк Константин Юрьевич больше не пил, да в бутылке и осталось-то не больше ста граммов. Он разоткровенничался, рассказывал о своей жизни, преимущественно семейной, но при этом я отметила, что головы Константин Юрьевич не терял: лишнего, касающегося, к примеру, его работы или интимных подробностей, не говорил, пьяных слез не лил, целоваться ко мне не лез и вообще вел себя вполне достойно. Поэтому во многом я и слушала внимательно – пусть выговорится. Я видела, что тревога по-прежнему сидит внутри Константина Юрьевича, и понимала почему. Проблема-то не решена. Злоумышленник не вычислен. И я решила поднять эту тему, видя, что Воропаев отнюдь не настолько пьян, чтобы рассуждать здраво.

– Константин Юрьевич, вы, нанимая меня на работу, говорили, что подозреваете Павла Богалея, – напомнила я.

Воропаев кивнул.

– Думаю, вы все же ошибаетесь насчет него, – задумчиво сказала я. – И сегодняшний пожар на складе тому подтверждение. Загубить столько товара – и ради чего? Владимир никуда из бизнеса не ушел! И вообще, даже если уйдет, где Богалей будет брать дополнительные средства? Основные финансовые вливания идут ведь от Владимира – точнее, от вас. И теперь вы поможете им подняться. И Богалей не может этого не понимать. Так что Владимир ему нужен. По крайней мере, на этом этапе. И что касается смерти Марианны… Ее-то ему зачем убивать?

– Послушайте, Женя, неужели вы тоже поддались Володиным домыслам и всерьез считаете смерть Марианны насильственной? Почему вам не приходит в голову, что она просто разбилась? Что это несчастный случай? Обдолбалась коксом – и села за руль! На мосту не справилась с управлением – и все! Просто так совпало, что это случилось как раз в период неприятностей у Владимира.

– Возможно, вы и правы, – согласилась я.

– И даже если ей кто-то помог, – продолжал развивать свою мысль Воропаев, – то уж точно не из-за Володи. Это скорее у него могли быть неприятности из-за нее, а не наоборот!

– Из-за нее? – переспросила я и задумалась.

– Ну а что тут удивительного? – пожал он плечами. – Учитывая, какой образ жизни она вела! Наркоманка, проститутка, стриптизерша! – принялся загибать пальцы Воропаев. – Вам мало? Да у того сброда, среди которого она вращалась, могли найтись причины, чтобы ее убить! Мы же не знаем, в каком дерьме она пачкалась!

А мысль была удачной. В том смысле, что походила на правдоподобную версию. Почему-то никому не приходило в голову, что неприятности Владимира могли исходить как раз от его невесты. И что тогда получается? Нужно проверять круг ее знакомств, выяснять, чем она жила… Пообщаться с кем-то из ее подруг. Но кто станет этим заниматься? Не я же! Расследования – не по моей части. Мне, конечно, частенько приходится ими заниматься, но это уж так обстоятельства складываются: моя профессия тесным образом сопряжена с криминалом, а где криминал – там и расследования. Но сейчас, я считала, это лучше предоставить профессионалам.

– Константин Юрьевич, – решила я дать совет Воропаеву. – А почему бы вам не обратиться к кому-нибудь из службы безопасности с тем, чтобы они «прощупали» скрытую жизнь Марианны? Знакомства, связи… Они ж в конце концов профессионалы! Вдруг что-нибудь да найдут?

– Я думал об этом, – отозвался Воропаев. – Но считаю, что в этом нет нужды.

– Почему?

– Потому что если все эти нападения были из-за нее, то теперь, с ее смертью, они должны прекратиться. От Володи должны отстать – теперь-то что с него требовать?

– Но с него и раньше ничего не требовали, – заметила я.

– Да, но мы же не знаем, чего хотели от Марианны? Может, она кому-то денег была должна? Самое вероятное, между прочим! Хотели, чтобы она их раздобыла, может быть, подталкивали к тому, чтобы попросила у Володи. Но в конце концов не дождались и убили. И что теперь с Володи взять? Его теперь не пошантажируешь Марианной! А если опасность исходит не от знакомых Марианны, тем более не стоит тратить время и интересоваться ее мутными делами. Мне она вообще неинтересна!

В словах Воропаева был резон. Действительно, заниматься делами Марианны теперь казалось пустым занятием.

– Так что вы по-прежнему опекаете Володю, – добавил Воропаев. – Пока все не прояснилось окончательно. Если в течение, скажем, недели не будет новых инцидентов – на что я очень надеюсь, – я с вами расплачусь, и мы расстанемся. Если же нет…

Воропаев не закончил фразы и лишь вздохнул. Неожиданно дверь в столовую открылась, и в нее просунулась голова Вадика.

– Ни фига себе! – присвистнул он. – Что это у вас тут за идиллия?

– Ты откуда так поздно? – строго спросил отец.

– Гулял, – пожал плечами Вадик.

– Ты на часы смотрел? – повысил голос Воропаев. – Третий час!

– Пап, я, кажется, уже большой мальчик, – проговорил Вадик.

– Большие мальчики в первую очередь занимаются делом, – отрезал отец. – А ты большой только в правах. А когда речь заходит об обязанностях – так ты сразу маленький! Ты уж определись как-нибудь, хорошо?

– Определюсь! – кивнул Вадик.

– Когда, интересно знать? – закатил глаза отец. – Восемнадцатый год, а ты все дурака валяешь! Имей в виду: заберут в армию – я пальцем не пошевелю, чтобы тебя отмазать!

– Что-то когда Вову хотели в армию забрать, ты быстренько подсуетился! – язвительно произнес Вадик.

По его голосу я почувствовала, что он пьян, но поскольку Воропаев и сам был выпивши, то ничего не заметил. Но он и без того был раздражен: поздним приходом сына, его неустроенностью, поведением… И потому продолжал распаляться:

– Что ты сравниваешь? Что ты сравниваешь? Володя после школы поступил в институт! Он его с красным дипломом закончил, ему аспирантуру предлагали, а ты?

– Ну конечно, Володя у нас известный крутышка! – выкрикнул Вадик со злостью. – Это я – позор и отстой! Ну что ж, в семье не без урода – так я даже напрягаться не хочу, чтобы доказывать тебе обратное!

И он развернулся, чтобы выйти из столовой.

– Вадим, подожди! – окликнул его Воропаев.

– Целуйся со своим Володей! – крикнул Вадик и, шарахнув дверью так, что раздался треск, а с косяка посыпалась меленькая стружка, пошел прочь.

Воропаев не стал его удерживать. Он сидел раскрасневшийся, раздраженный, но как будто и виноватый. Поколебавшись, махнул рукой и налил в рюмку остатки коньяка, опрокинув одним махом.

– Глядя на ваши отношения, можно подумать, что это Вадик ваш приемный сын, – заметила я.

Воропаев посмотрел на меня угрюмо.

– Знаете, это какой-то парадокс! Но он сам тоже так считает.

– Кто, Вадим? – уточнила я.

– Да. Как-то упрекнул нас с матерью в том, что он нам неродной, что мы якобы взяли его из детского дома и скрываем это от него. В общем, чушь какую-то себе выдумал.

– Может быть, у него есть основания так думать? – сказала я.

– Вы о чем? – недоуменно уставился на меня Воропаев. – Это наш родной сын!