Поднимите мне веки - Валерий Елманов

– А тебе чего бояться? – рассеянно спросил я, продолжая вышагивать по комнате и лихорадочно размышлять, как мне избежать указа. – Царь наш молод. Скоро женится, дети пойдут, так что все равно через несколько лет с Годунова титул снимут.

– Токмо лета енти еще прожить надобно и наследников дождаться, – мрачно поправил он меня. – А коль случись что поране, так оно и вовсе худо выйдет. Да ты сам помысли. Ежели царевича в зачет не брать, выходит, иные о себе заявят, а их, Рюриковичей-то, на Руси пруд пруди. Тут тебе и Шуйские, и Воротынский, а следом ростовские княжата ринутся да ярославские – эвон их сколь. Вот и учинят грызню всякие Пожарские, Хворостинины, Лыковы да прочие.

– Романовых забыл, – машинально заметил я, чтобы хоть как-то поддержать разговор, да и интересно стало, что о них скажет боярин.

– То жирно для них будет, – поправил он меня. – Ежели всяких поминать, кой в родство с царем через бабью кику[35] влез, то и вовсе со счета собьешься. У одних Сабуровых почитай аж цельных две бабы в царицах ходили[36]. Да что там далеко лазить, вон хошь моего родича Гаврилу Григорьевича Плещеева, к примеру, взять. Он доселе на бабе из царского роду женат, так что ж его, на царство сажать?

– Как это доселе женат? – удивился я.

– А вот так и женат, как все люди женятся, – туманно заметил Басманов, но пояснять не стал.

Лишь позже, да и то случайно, я узнал, что Петр Федорович, деликатно говоря, несколько преувеличивал. Не из царского рода Мария Мелентьевна Иванова, которая была супругой его родственника Гаврилы, поскольку Иван Грозный вообще не женился на ее матери, красавице-вдове Василисе Мелентьевой.

Может, потом бы и женился, кто знает, да не успел – умерла она. Так что женище она была, то есть любовница.

А Басманов продолжал:

– Обо всех их памятать, дак тогда уж сызнова Годуновых бери – они-то куда боле прав имеют, ибо из их рода не токмо царица Ирина Федоровна была, но и сам государь Борис Федорович.

Я снова уселся – раз ноги не помогают мыслительному процессу, так чего им без толку вышагивать.

– Значит, много, говоришь, на Руси Рюриковичей расплодилось... – Я всячески тянул время, ибо ничего не придумывалось.

– Если б токмо они, а то и Гедеминовичи[37] вой подымут.

– Например, родичи твои, Голицыны, – усмехнулся я.

– Не они одни, – огрызнулся он. – Ты в наших родах худо ведаешь, князь, а ведь там от того же Наримунта и Хованские, и Куракины корень свой тянут, от Евнутия – Мстиславский, Трубецкие же и вовсе от самого Ольгерда. Поначалу за шапку Мономаха раздерутся...

– То есть как раздерутся? Соборно же царя избирать станут, – возразил я, выстукивая костяшками пальцев барабанную дробь по столешнице.

Ну ничегошеньки не шло в голову, хоть ты тресни.

– Вот всем собором и раздерутся, – выдал мрачный прогноз Басманов.

– Когда Годунова избирали – не разодрались ведь.

– Тогда народ токмо его одного и ведал, потому и согласие в людях имелось, а из нынешних поди разбери, кто худ вовсе, а кто токмо наполовину. Но главное – нам с тобой от любого, кто б ни уселся на престол, добра ждать неча. Родовитых, знамо, приветит, а что до таких, как мы... – И досадливо поморщился, даже не став продолжать.

– Значит, потерпеть предлагаешь, – вздохнул я, изображая неудовольствие.

– Авось чуток совсем, а там – опосля свадебки с князем Дугласом Ксения Борисовна все одно отрезанным ломтем станет, – добавил боярин еще один аргумент.

Что ж, откровенность за откровенность, тем более когда в голову ничего иного не приходит.

– А ты видел, как сам Дмитрий Иоаннович на царевну глядел? – напомнил я. – Не думаешь, что он ее для себя оставить решил?

– Тому не бывать – бояре не допустят, – сразу, без колебаний ответил он. – Мало того что царевич в наследниках, так

еще и сестра его в царицах... – И убежденно повторил: – Нет, не бывать.

Оказывается, у Басманова и в мыслях нет, что Дмитрий может сделать ее наложницей. Впрочем, ничего странного – все-таки царевна, потому и не думает о такой наглости. Намекнуть? Пожалуй, не стоит, а то получится, что я сам подал ему идею.

Тогда спросим о другом.

– Лучше пусть Марина Мнишек?

– Не просто лучшей, а гораздо, – поправил он меня. – Мнишки – чужаки. Родичам ее на Руси все одно делать неча. Приедут, попируют на свадебке, да и прочь подадутся. Потому и проще боярам, чтоб невеста из ляхов. У кого подходящей по возрасту девки нет – те и вовсе рады-радешеньки станут. Да и прочие не больно-то ерепениться учнут, лишь бы государь у кого иного дочку в женки не взял. А то возьмет, к примеру, братаничну[38] мою – всем прочим обидка. А она у меня аккурат в нужных летах, шешнадцатый годок пошел.

Я продолжал поощрительно кивать и рассеянно слушал его рассуждения, но тут Петр Федорович совершил такой резкий кульбит, что я чуть было не подскочил на стуле, оторопев от неожиданности.

– Ты бы, княже, замолвил словцо пред Годуновым, когда он о женитьбе задумываться учнет.

– Ты это о чем? – поначалу даже не понял я.

– Так о братаничне, о ком же еще, – простодушно пояснил боярин.

Я изумленно воззрился на него, а Петр Федорович продолжал невозмутимо расписывать прелести своей племянницы:

– Фетинья Ивановна девка хошь куда. И ликом взяла, а уж статью и вовсе. Ныне и то изрядна. Можа, дородством и уступит Ксении Борисовне, так ведь лета у нее покамест не те, а пройдет годок-другой, глядишь, и пошире ее в стане раздастся. Эвон сарафанец уже и ныне что спереду, что сзаду оттопыривается изрядно, а то ли еще будет.

Ну чисто как про породистую свиноматку. Осталось только выяснить, как у нее с приплодом – сразу по десять поросят или всего семь-восемь зараз.

А следом за подробным описанием где, что и в какую сторону торчит, последовал и недвусмысленный намек в мою сторону.

Дескать, если Годунов почему-либо откажется от нее, то уж для князя Мак-Альпина она в самый раз, ибо весьма лакомый кусок, жирнее которого ему – то есть мне – все равно не отхватить, поскольку хоть я и потомок шкоцких королей, но должен понимать, что на Руси пока что никто, а держусь наверху только из-за близости к Федору Борисовичу. Если же он рухнет, то и мне тоже несдобровать.

Зато за счет Фетиньюшки могу удержаться на плаву, что бы ни случилось с Годуновым.

– А у нас хошь Рюриковичей и не было, одначе род уважаемый, ажно от Федора Бяконта ниточка тянется. Пращур, Ляксандра Федорович, коего Плещеем[39] прозвали за стать могутную, родным братом святому митрополиту Алексию доводился. Да и сестры его, Иулиания с Евпраксией – тож святые, – расписывал он все прелести и выгоды моей женитьбы. – Потому за тебя не токмо я при случае встану, но и прочие подымутся – и Иван Васильевич, и Алексей Романович, и Григорий Андреевич...

Так и захотелось сказать: «Огласите, пожалуйста, весь список». Это мне припомнилась фраза из кинокомедии Гайдая. А впрочем, тут и просить не надо – вон как чешет, хоть и без бумажки, а как по писаному...

– ...И в других градах подмога сыщется – в Воронеже Иван Дмитриевич Колодка сидит, в Верхотурье, кое ныне тоже Годунову отдано, Иван Евстафьич Неудача воеводствует, в Пелыме Гаврила Григорьич...

Он сыпал и сыпал именами, а мне оставалось лишь удивляться, как наши предки, то есть теперь-то уже мои современники, но все равно, как ни крути, предки, держались друг за дружку.

Я вот знаю только, что мой дед родом с Урала, да и то лишь потому, что об этом часто повторял дядя Костя: «Мы с Урала!», хотя он-то как раз к нему никакого отношения не имеет – где Урал, а где Кемерово, в котором он родился и жил почти все время.

Так вот кто-то ведь у деда остался на Урале. Он-то еще помнит об этих двоюродных и троюродных, хотя связей не поддерживает, а уйдет из жизни, и вообще все забудется, как не было.

Здесь же совсем иная картина, аж завидно.

Ладно, это все лирика, к тому же Петр Федорович наконец-то закончил оглашать весь длиннющий список и вопросительно уставился на меня.

Пришлось пообещать при случае замолвить словцо Годунову – куда ж тут денешься, тем более что боярин, перед тем как услышать от меня ответ, еще и недвусмысленно намекнул, что дьяк Казенного приказа Меньшой-Булгаков уже шел с докладом к государю, но был вовремя перехвачен Басмановым.

Одним словом, ныне Петру Федоровичу доподлинно известно, сколько именно взято из царской казны.

– Уговор токмо о серебреце был, а ты ж и на блюда с каменьями длань наложил. Опять же статуй златой к рукам прибрал. Ну да господь милостив – авось не проведает государь о том, ежели я... помолюсь с усердием, – заметил боярин. – Да и негоже мне всякой хуле на своих родичей, пущай и будущих, верить.

И как тут не пойти на сделку, благо, что я оговорил весьма приемлемые условия. Мол, пока вести речь о сватовстве рановато – надо выждать.