Бес специального назначения - Антон Мякшин

— Положение не того… не очень, — промямлил я. — Существенный минус — это численный перевес противника. И еще — нам негде спрятаться. И еще минус — если бы даже и было где, то прятаться уже поздно. Нас заметили. А еще…

— А плюсы? — рявкнул Лодур. — Есть хоть один плюс?! Да идите вы в ад со своим невезением! Это просто глобальная катастрофа какая-то, а не невезение! Будьте вы прокляты!

— В этом вы правы, — искренне вздохнул Степан Федорович. — Ну, что я могу поделать, если я самый невезучий человек на свете? Всем несчастья приношу, все меня ненавидят… Хотя бы кто-нибудь пожалел!

— Поганый предатель Штирлиц! — загремело где-то рядом.

— Вот, пожалуйста — о чем я вам и говорил… Неужели, хотя бы ради элементарной вежливости, нельзя не обзываться, прежде чем…

— Я размозжу тебя, мерзкий шпион! — захохотал Гиммлер, въезжая на вершину холма на загривке огненного великана. Что это все арийцы моду взяли рядовой состав использовать в качестве транспорта?

— Я нашел тебя, гнусный интриган!

— Мы нашли тебя, товарищ батюшка князь! — раздалось позади.

Партизаны до кучи пожаловали! Ну, правильно, пошла свадьба горой!

— Искали, искали, товарищ батюшка Штирлиц, и нашли! — Длиннобородый воевода-парторг с умилением смотрел на близкого к обмороку Степана Федоровича. — Колдовские змеюки нам бороды грызли, кобылы копытами лягали… Хорошо еще, Микула наш вовремя объявился…

— Ага! — прогудел богатырь, выдвигаясь из жиденького строя дружинников. — А вот энтого с рогами я уже раньше видел. И энтого, рыжего и вертлявого… Порубить обоих в винегрет, товарищ батюшка воево-да?

— Что вы! Не надо! — воскликнул Степан Федорович. — Это мои друзья!

А я угрозы Микулы пропустил мимо ушей.

— Подкрепление! — обрадовался я. — Может, прорвемся, а? Что скажешь, Лодур?

Но Лодура рядом не оказалось. Сбежал, паршивец! На том месте, где он только что стоял, опадал крохотный пыльный смерч. Я даже расслышал, как прошелестели пылинки голосом рыжего аса:

— И зачем я с вами связался, с ненормальными? Тьфу на вас, на ваших богатырей, и трижды тьфу — на вашего невезучего Зигфрида!.. Полечу-ка я в Асгард и заранее сяду в темницу, все лучше, чем пришибут здесь…

Вот и все.

Огненные великаны надвигались слоновьим стадом. Валькирии пошли на снижение. Бородатый Донар совсем по-разбойничьи хохотал, перебрасывая из руки в руку молот. Фюрер, наслаждаясь мощью своего нового войска, задорно хлопал в ладоши. Партизаны окружили нас со Степаном Федоровичем плотной стеной, но что-то решимости во взорах красных дружинников я не наблюдал. Даже Микула несколько позеленел, когда многосотенная эскадрилья валькирий опустилась на холмы.

От отчаяния у меня хвост поджался. На что я надеюсь! Да будь за нами дивизия краповых беретов, танковый батальон и парочка водородных бомб — все равно мы обречены на провал из-за проклятого хронического невезения Степана Федоровича. А уж теперь-то…

Противник медлил. Так скучающий турист разглядывает букашку под занесенной подошвой ботинка — раздавить сейчас или через минуту? Донар, замахиваясь молотом, уже скользил по нам пронзительным взглядом, словно лучом лазерного прицела; Гиммлер скалил зубы; валькирии хладнокровно обнажали мечи; огненные великаны снимали с набедренных повязок каменные топоры… Только фюрер, как дурачок, хлопал в ладоши и кричал:

— Штирлиц! Эй, Штирлиц! Верный друг мой! Ты жив! Какое счастье! Немедленно выбирайся из компании этих оборванцев и иди обнять меня!

— Будем драться до последнего! — внезапно севшим голосом объявил Златич и взмахнул секирой. Древко переломилось, и лезвие упорхнуло птичкой. — Ой… — Воевода тупо уставился на безобидный горбыль в своих руках.

— Драться! — подтвердил Микула, выступил вперед и вдруг, вскрикнув, упал на колени. — Ногу подвернул… Что за черт?! Не могу драться…

— Апчхи! — отозвался кто-то из дружинников. — А у меня насморк…

— Симулянты! — вознегодовал Златич. — Я вот вам, разрази вас центральный комитет! Ну-ка дай сюда свой меч! Ох… Живот прихватило…

Начинается. Как будто мало того, что противник многочисленнее и сильнее нас в сотни раз. Невезение пропитывает маленькое наше войско, как капля йода ватный шарик.

— Штирлиц! Верный друг! Немедленно переходите на нашу сторону! Идите сюда и поцелуйте вашего фюрера! А то я беспокоюсь! Может, вы стали немножко предателем? Может, вас эти оборванцы плохому научили?!

И тут меня осенило.

— Переходи на сторону противника! — зашипел я, тряхнув клиента за шиворот. — Ну! Пока не поздно!

— Заткнись, рогатый искуситель! — заорали в один голос Микула и Златич.

— О чем вы говорите? — удивился Степан Федорович.

Не тратя драгоценного времени, я подхватил его под мышки, приподнял и швырнул прямо под ноги Гитлеру. Партизаны ахнули. Богатырь Микула немедленно схватил меня за горло.

— Пусти, дубина… — захрипел я. — Пусти, а то врежу!

А Степана Федоровича уже поднимали осторожненько с земли двое автоматчиков. Лично фюрер, не обращая никакого внимания на обиженно поджавшего губы Гиммлера, белоснежным платком стряхивал с костлявых плеч штандартенфюрера пылинки.

— Штирлиц с нами! — объявил Гитлер. — Давайте отпразднуем возвращение вернейшего моего соратника немедленным уничтожением красных коммунистических собак! Охрана! Автоматы на изготовку! Приготовиться! Пли-и!

Автоматчики послушно дали залп. Я зажмурился. Златич, Микула и прочие красные дружинники тоскливым воплем поприветствовали свою смерть…

И, как выяснилось, совершенно зря. Потому что половина автоматов дали осечку; те, что не дали осечку, разбрызгали пули вкривь и вкось — куда угодно, только не по указанным фюрером мишеням, а пяток гитлеровцев попросту запутались пальцами в курках. Совершенно невредимые дружинники недоуменно переглядывались. Автоматчики с суеверным ужасом побросали свое оружие. Я лягнул Микулу копытом в живот и, когда он от меня отцепился, заорал:

— Действует! Ура прекраснейшему невезунчику Степану Федоровичу!

Гитлер, который ничего еще не понял (впрочем, как и все остальные), выхватил именной вальтер.

— Валяй! — разрешил я, выходя навстречу. — Стреляй! Слабо?

Фюреру было не слабо. Он нажал курок. Пуля свистнула мимо моего уха, ударилась в секиру стоящего позади меня ратника и, отрикошетив, зарылась в мясистую лодыжку огненного великана. Горячий горец взвыл и запрыгал на одной ножке, превращая замешкавшихся рядом гитлеровцев в аккуратные коричневые коврики. И тогда началось!

Гиммлер, злобно пнув своего скакуна в ухо, оскалился и проревел:

— В атаку!!!

Но скакун, конечно, споткнулся, рухнул на землю, увлекая за собою своего всадника и весь первый ряд нападавших.

Заварилась такая куча-мала, что валькирии от греха подальше взмыли в воздух и, оглушительно вопя, носились над свалкой, не рискуя спуститься. Донар-громовержец был единственным из всего деморализованного войска, кому удалось прорваться почти вплотную к нам. Он даже три раза подряд взмахнул своим знаменитым молотом. Первый удар пришелся точно в коленную чашечку бородатому асу, второй — в другую коленную чашечку, а третьего вообще не получилось, потому что молот на взмахе вырвался из лапищи Донара и, сбив по пути парочку валькирий, вознесся высоко к туманному небу.

Мне оставалось только позевывать в кулак и меланхолично наблюдать за тем, как совместное войско Гитлера — Донара уничтожало само себя. Хроническое невезение — страшная штука! Очевидно, фюрер полностью осознал этот факт — он валялся без сознания У подножия ближайшего холма, а Степан Федорович, смущенно улыбаясь, обмахивал его фуражкой. Геббельс и Геринг наперебой стонали, придавленные тушей огненного великана, а Гиммлера что-то не было видно… Затерялся где-то в свалке…

— Ну, что, товарищи? — обернулся я к ратникам-партизанам. — Не посрамим земли русской! За Родину, за Штирлица, вперед! Полоним гитлеровских собак и самого супостата проклятого… А всем остальным ворогам разрешаю по полной программе показать, где раки зимуют и куда Макар телят не гонял! Пусть дело партии живет и побеждает!

— Во веки веков, аминь! — гаркнул Микула, поднимая секиру.

— Ура-а-а!

— Прекратить! — обрушился с потемневших небес невероятно сильный голос.

Я аж присел. Воодушевленные было дружинники замерли. Это удивительно, но великанская возня тоже прекратилась. Валькирии совсем по-птичьи драпанули в разные стороны. Придавленные Геббельс и Геринг на всякий случай притворились хладными трупами, а фюрер пришел в себя и в порыве страха прижался к Степану Федоровичу.

Сверху — медленно и величаво, словно океанский дредноут, наплывал на нас высокий мужчина в широкополой шляпе. Плащ развевался крыльями, седая растрепанная борода вилась змеей, а единственный глаз сверкал из-под шляпы таким могучим пламенем, что безо всяких подтверждений верилось: этот седобородый может уничтожить всех присутствующих здесь одним движением пальца.