Конец фильма - Фридрих Незнанский

Денис перевернул Петрова на спину, одной рукой нащупал сонную артерию, а другой полез в карман пиджака за телефоном, но телефона не было… Дома забыл, на холодильнике!

Он заметался по огромной квартире, натыкаясь в полумраке на старинные стулья и пуфы. Аппарат будто нарочно спрятался под бумагами на рабочем столе.

— «Скорая»! — закричал Грязнов в трубку. — Академик Петров умирает! Свяжитесь с «кремлевкой»! Быстрее!

Безжизненное тело Петрова уложили на носилки, прикрыли простыней. Пожилой доктор складывал в чемоданчик инструменты. Из прихожей доносился чей-то строгий голос:

— Нельзя здесь снимать! Не велено! Уберите камеры!

В кабинете скромно мялись люди в милицейской форме с большими звездами на погонах, а те, что в штатском, тихо ходили из комнаты в комнату. Денис сидел в кресле и вяло следил за их перемещениями.

— После двух инфарктов всякое могло… — говорил доктор, хотя его никто об этом не спрашивал. — И курил много… Предлагали ведь ему стационарное… Чего не полежать недельку-другую?

— Каждому бы такую смерть, — высказался высокий милицейский чин. — Он ведь сразу?

— Да, моментально.

— Нет, лучше, когда во сне, — мечтательно произнес другой высокий чин.

— Эх, да все там будем, — подытожил третий.

— Вы пока не уходите никуда. — К Грязнову склонился молодой человек в штатском. — Сейчас все запротоколируем, а вы распишетесь.

Денис кивнул.

— И вы тоже, — обратился молодой человек к доктору.

На фоне реанимационного автомобиля лощеный репортер радостным голосом наговаривал стенд-ап:

— Именно здесь перевернулась последняя страница жизни одного из авторов Конституции России…

Едва санитары вынесли носилки из подъезда, как их тут же атаковали телеоператоры. Милицейское оцепление с трудом справлялось с таким ожесточенным напором. Расталкивая друг друга, журналисты тыкали микрофонами в пустоту, надеясь, что кто-то вызовется сделать официальное заявление.

— Дайте дорогу! — рявкнул на них санитар.

— Ишь, налетели, — смотрел в окно самый старший милицейский чин. — И как только пронюхали?

Кто-то включил телевизор. На экране красовался тот самый лощеный репортер.

«…Он ушел. Вместе с ним ушла целая эпоха. Алина?»

«Михаил, а что сейчас происходит за вашей спиной?» — спрашивала ведущая.

«Сейчас за моей спиной как раз выносят тело теперь уже покойного Владлена Николаевича Петрова. Вот вы видите, носилки несут четверо санитаров, а тело накрыто белой простыней. Сейчас его загрузят вот в этот автомобиль и отвезут, по предварительной информации, в морг кремлевской клинической больницы. Алина?»

«Спасибо, Михаил…»

— Какой цинизм. — Милицейский чин хотел с возмущением выключить телевизор, но его остановил старший по званию:

— Погоди, надо узнать, как «Спартак» сегодня сыграл.

— А завтра сможете подъехать к нам на пять минут? — Молодой человек снова вырос перед Грязновым. — Это формальность, но надо.

— Да, конечно.

— И в последний раз. С вами больше никого не было?

— Нет.

— Спасибо…

Денис присел на капот «жигуля» и курил, наблюдая за тем, как телевизионщики с чувством исполненного долга сворачивали свою аппаратуру.

Ксения выскочила из машины чуть ли не на ходу и побежала в подъезд. Грязнов едва успел перехватить ее.

— Пусти! — сквозь слезы простонала она.

— Тебе не надо туда, там чужие люди, его уже увезли…

— Это его дочь! — вдруг указал на них пальцем какой-то репортер. Девушка, можно вас на минутку? Один вопрос!

— Да не было у него дочери! — сдерживал его оператор.

— Ну, значит, невестка!

— Точно, это жена его сына, который человека убил! — воскликнул кто-то из его коллег.

Теперь Ксения не сопротивлялась. Она сама прыгнула в Денисов автомобиль и чуть не защемила дверцей особо наглого репортера, который уже тыкал ей в лицо свой микрофон.

Грязнов врубил мотор, и «жигуль» рванул с места.

Денис проснулся от яркого света, бившего в глаза. Он лежал на кухне, на узкой тахте. Один.

В дверном проеме стояла Ксения. Всклокоченная, с распухшими от рыданий глазами. Казалось, она постарела за ночь лет на десять.

— Проснулся? — Она утомленно прислонилась к косяку. — Спасибо тебе, родной… Знаешь, есть люди, которые всегда появляются в трудную минуту. Их очень мало. И я рада, что ты у меня есть.

Грязнов хотел было подняться, но она его остановила.

— Лежи, я приготовлю кофе. Обо мне не беспокойся. Кажется, я этот кошмар пережила…

Денис быстро принял душ, заглотнул кофе и тихо вышел из квартиры. К тому моменту Ксения уже спала.

Денис уже навешивал замок на дверь своего гаража, когда во двор спустился Цыган.

— Ну что, сбылось предсказание? — Он начал фразу шутливо, но вдруг осекся, столкнувшись с тяжелым взглядом Дениса.

— Наполовину. Он сам умер. Сердце, третий инфаркт…

— Ни фига!.. — Цыган остолбенел. — Ну Медведь!.. А его случайно не…

— Нет, это все при мне случилось… — Грязнов опустил голову. — Вот так… Что-то я тебе сказать хотел… Вылетело…

— В качестве замечания: у тебя в квартире всю ночь свет горел и какой-то мужик расхаживал.

— Самоха! — хлопнул себя по лбу Грязнов. — Я же его запер!

И он бросился к своему подъезду.

— А что сказать-то хотел? — крикнул ему вслед Цыган.

— Ты куда сейчас?

— На работу!

— Вечером зайду!

Самохин лежал поперек кровати и надрывно храпел. На полу, у его изголовья, выстроилась целая батарея пустых бутылок из-под пива.

— А? Кто? — Самохин вдруг вскочил, испуганно хлопая глазами. — Ты как здесь очутился?

— Самоха, ты это… прости, что так… — Денис назвал его так, как обычно звали приятели.

— А где жена моя? — Самохин с ужасом озирался по сторонам. К нему постепенно возвращалась память. Он встряхнул головой и обиженно промычал: Ну, шеф! Ни за что не прощу! И столько пива пришлось одному выпить!

— Извини. Мне кто-нибудь звонил?

— Ага. Из рабол… лабол… рабор…атории… Сказали, что «сникерсы» уже готовы.

— «Сникерсы»? Какие «сникерсы»?

— «Сникерсы» и в Африке «сникерсы»! Откуда мне знать?

Денис включил телевизор и вышел на кухню. На экране возник портрет Петрова в черной рамке.

«Мы только что получили информацию, что на похоронах собирается присутствовать президент России, — скорбно говорил голос за кадром. Напомним, что они состоятся в субботу на Новодевичьем кладбище».

— О! Этот! Как его? Фигурант! — Самоха ткнул пальцем в телевизор. Пока вы черт-те где шастали, шеф, наш фигурант коньки отбросил!

Конечно же Самохин все перепутал. Из лаборатории позвонили, чтобы сказать, что готовы не «сникерсы», а сайнексы, маленькие кусочки пленки, которые делаются специально для цветоустановки.

Они сидели в маленькой затемненной комнатке — Грязнов и тот самый эксперт. На компьютерном мониторе застыл кадр из сайнекса. Человеческая фигура уже не была такой белесой, однако идентифицировать ее все еще было невероятно сложно.

— Боюсь, это самое большое, на что способна наша техника, комментировал эксперт. — Мы вытянули фон, и за счет этого объект приобрел хоть какой-то контур. Вот видите затемнение на руке?

— Ага, да, затемнение… — Денис до рези в глазах всматривался в монитор.

— Можно предположить, что это перчатка. Перчатка светлого цвета. Не белого, нет, светлого. Вспомните, на ком были в тот день такие перчатки.

— Спасибо, я догадался, что надо вспомнить. Но я не помню. Меня там вообще не было. К тому же перчатки можно надеть, а через секунду снять, после чего положить в карман.

— Сравнение с теми кадрами, что вы отсняли на прошлой неделе, ничего не дало. Мы сделали компьютерную диагностику, и идентичной фигуры на пленке не оказалось.

— Но можно хотя бы определить, чья это рука? Мужская или женская? Ну там, не знаю… У антрополога какого-нибудь проконсультироваться.

— Кто обычно летом носит белые перчатки? — с явной иронией ухмыльнулся эксперт. — Мужчина или женщина?

— А вы уверены, что это именно перчатка?

— Нет.

— Тогда что вы мне голову морочите? — взорвался Грязнов.

Лидский, опустив голову, но тем не менее умудряясь здороваться со всеми, кто встречался ему на пути, быстро шел по извилистым коридорам прокуратуры.

— Эдуард Николаевич, дорогой мой, пока не поздно! — почти по-девчоночьи дергал его за рукав Денис.

— Ты соображаешь? — шипел на него Лидский. — Через минуту у прокурора летучка!

— Но вы же…

— Да, обещал. Так что теперь, все бросить? Это уже похоже у вас на фобии, мой друг.

— Но таких совпадений даже в теории быть не может!

— Это не мотивация. Ты мотивацию мне назови!

Они вошли в просторную приемную.