Любимая игрушка судьбы - Алекс Гарридо

Ее подданые уже готовились к выступлению, разбирали юрты, складывали опорные решетки и шесты, скатывали кошмы, навьючивали косматых верблюдов. Кожаные вьючные мешки-чувалы, медные котлы ожидали своей очереди.

Никто не приветствовал Ханнар, никто даже не глянул в ее сторону, те, чей взгляд случайно задевал ее, поспешно отворачивались.

И Ханнар не смотрела на своих людей: глаза ее были обращены к Солнцу, быстро поднимавшемуся над сизыми облаками, сбившимися грудой у горизонта. Ему — первый привет, и от него утреннее благословение. А пока еще Ханнар нет для людей.

Выйдя за пределы лагеря, Ханнар протянула руки к Солнцу. Сразу слезы выступили у нее на глазах. Все, кто был ей дорог, теперь там. Но Ханнар не знала, смотрят ли они с гордостью или с презрением на нее, задержавшуюся на земле. Даже мама…

К своей уже разобранной юрте в центре лагеря Ханнар возвращалась быстрым шагом, положив руку на рукоять меча. Ее люди заканчивали сборы. Женщины уже раздали каждому его долю вчерашних лепешек. Голода они не знали в богатых дичью степях аттанского пограничья.

Вернувшиеся дозорные сообщили, что путь к колодцу Черный Камень свободен.

Ханнар взмахнула рукой. Ей тут же подвели высокого белого коня — полукровку, но взявшего лучшие черты от бахаресской кобылы и горбоносого хайриши. Ханнар легко вспрыгнула в седло. Четверо всадников, вожди четырех племен удо из девяти, окружили ее. Уверенно улыбаясь им и всему лагерю, Ханнар сказала:

— Сегодня будет вода. Сегодня ночуем у Черного Камня.

Бой за колодец Черный Камень особенно не отличался от множества боев в прошлом и в будущем. Степные всадники Ханнар и лихие наездники Хайра искусно резали, секли и кололи друг друга, осыпали стрелами и топтали копытами боевых коней.

Хотя Ханнар давно не страдала неукротимыми приступами рвоты, как в ту ночь, когда она зарезала четверых пьяных хайардов, все же ее мутило — но после боя, только после боя.

Руки гудели от усталости, и Ханнар с мучительным наслаждением разжала пальцы, отпуская рукоять вдвинутого в ножны меча. Ее обещание выполнено: сегодня у них много воды. И кроме того им достались запасы еды и вина.

По заведенному порядку, сначала поили коней, и белый полукровка Ханнар был первым. Она же пила последней из людей, и все могли видеть равнодушную улыбку, с которой она ожидает своей очереди, наблюдая за тем, как разбивают лагерь первыми утолившие жажду воины.

В центре установили крытую белыми войлоками юрту богини, тесным кольцом вокруг нее — юрты самых ловких и отважных бойцов, охранявших Ханнар. И еще несколько кругов выросло по сторонам — племенные кюрийены удо, собиравшиеся вокруг своих вождей, отряды разбойников-сар, мятежники-акариты.

Женщины-степнячки, составлявшие около трети ее войска, уже занялись приготовлением горячей еды у костров, мужчины же занимались юртами, лошадьми, оружием. Их лица сильно отличались от тех, которые Ханнар видела прежде в городах Аттана. Впрочем, и аттанцы, примкнувшие к войску, были непохожи на аттанцев прежних времен. Ханнар не знала, всегда ли они были такими, или только теперь, когда дочь Солнца сражалась бок о бок с ними. Хотя, если подумать, часто ли в прежние времена ей приходилось встречать разбойников и ссыльных мятежников?

Она не давала возможности спорить с богиней, легко соглашаясь с их доводами и предложениями, если угадывала за ними опыт и навыки кочевой жизни, разбойных налетов и вечной войны с властью. Она всегда сначала выслушивала их мнения и задавала любое количество вопросов, которое было необходимо ей для выяснения обстановки. Принятые ею решения всегда оказывались правильными — и никогда не бывали навязаны.

Ханнар подумывала о том, чтобы в будущем ввести в Великий Совет Аттана несколько степняков постарше, а также вождей разбойничьих кланов и представителей потомственных мятежников. Их идеи об управлении государством были неожиданными для Ханнар, но по зрелом размышлении показались ей весьма привлекательными. Все равно ведь одной ей с Аттаном не управиться, а зал Совета обречен оставаться пустым, если не отменить запрета на пребывание в нем людей не царской крови.

Ханнар не была уверена в том, что имеет право на престол. И кто сможет разделить его с ней?

Когда ее спрашивали, почему она вернулась одна и где же царь, Ханнар надменно вскидывала голову и ледяным голосом отвечала:

— Он придет в свое время.

Прежде чем думать, кто воссядет на священную колесницу, надо было отвоевать ее.

Пока же троном аттанского царства было поскрипывающее седло на спине белого коня. И только один правитель помещался в нем.

Вскоре все могли подкрепиться жареным мясом и свежими румяными лепешками. Подцепив ножом свой кусок, Ханнар отошла от костра. Ей было бы неприятно, если бы видели, какжир стекает у нее по подбородку, и приходится слизывать его с пальцев. Поэтому она старалась есть в одиночестве, укрывшись в своей юрте.

Там и застало ее неожиданное донесение: по степи к Черному Камню движется одинокий всадник.

Он был невысок ростом — чуть выше коренастых степняков, и если бы встал рядом с Ханнар, его макушка пришлась бы где-то у ее виска. У него были длинные, приподнятые к вискам глаза, надменный пухлый рот, оттененный сверху черным пушком, орлиный нос и выдающийся немного вперед подбородок — ненавистные черты хайардского лица. И тугая коса до пояса, отягощенная богатым косником.

Его поставили перед Ханнар связанным, как связывали своих пленников хайарды: локти притянуты друг к другу, лицо его было мокрым от пота, но он смотрел на Ханнар, улыбаясь, хотя улыбка была не совсем твердой.

Пленник разглядывал ее, богиню и грозную повелительницу войска, с радостным любопытством. Переполнявший его восторг, отнюдь не имевший отношения к божественности Ханнар, легко читался на искреннем лице.

Это окончательно вывело Ханнар из себя.

— Кто ты такой и что тебе нужно на моей земле? — надменно отчеканила Ханнар, окидывая пленника уничтожающим взглядом.

Тот в ответ улыбнулся еще шире, хотя губы его едва не дрожали от боли.

— Назови прежде себя, красавица, не скрывающая лица, ибо если ты и есть та, кого я разыскиваю, у меня к тебе важное дело.

Ханнар задохнулась от возмущения.

Эртхиа снова залюбовался ее лицом: на побледневшей коже ярче проступили мелкие золотистые веснушки. «Женюсь на ней, — тут же решил Эртхиа. — Непременно женюсь! Кожа у нее светлее, чем у Акамие, а волосы — ярче, чем у Ханиса. Роза она красная, и — как это у поэта? — и концы ее лепестков блещут золотом… Женюсь!»

— Если дорожишь своей шкурой, — раздельно произнесла Ханнар, — отвечай на мои вопросы. Что за дело у тебя к царице Ахане?

«Кобылица необъезженная! — возликовал Эртхиа. — Все отдам за нее!»

И учтиво ответил:

— Твой брат, божественный Ханис, шлет тебе привет. Так ли должно принимать посла? — и, сморщившись, шевельнул вывернутыми плечами.

— Лжешь! — вскрикнула Ханнар. И не нашлась, что добавить.

— Нет, не лгу, — терпеливо вздохнул Эртхиа. — Твои воины забрали мешочек, висевший у меня на шее. Загляни в него — убедишься, что я говорю правду.

Ханнар обернулась к окружавшим ее телохранителям. Ей подали мешочек зеленого бархата на витом нарядном шнуре. Из него в ладонь высыпались сначала сухие розовые лепестки, а затем… две пряди, перевязанные солярным крестом, солнечно вспыхнули у нее на ладони. Золотые волосы сына Солнца!

— Где он?

На этот раз вздох Эртхиа был тяжелым.

— В Хайре, во дворце моего царя, — и честно добавил: — В Башне Заточения.

— Лжешь, — сурово повторила Ханнар. — Дети Солнца не живут в неволе. Ханис мертв, а ты — лазутчик хайардов.

— Ты, видно, никогда не видела лазутчиков!..

— Молчи! Твоей жизни осталось — до захода Солнца. Готовься к смерти.

И указала рукой на малиновый диск, уже касавшийся края земли.

— Ты неразумна, как женщина, царица! — воскликнул Эртхиа. — Вместо того, чтобы выслушать посла — казнишь его! Кто кроме меня передаст тебе весть от Ханиса, кто расскажет ему о тебе? Клянусь моей косой и милостью Судьбы, я — единственный друг твоего брата, не считая еще одного, который не может покинуть царского дворца.

Ханнар мрачно смотрела на него. Отменять свое решение ей было досадно. Ну а если он не лжет?

— Развяжите его, — нехотя приказала Ханнар. — Как твое имя, посол?

Дождавшись, когда с него снимут арканы, посол с достоинством ответил:

— Эртхиа ан-Эртхабадр.

Ханнар сглотнула. Однако поздно отменять приказ.

— И ты называешь себя другом царя Аттана?

— Храбрецам нет дела до царств, если их сердца имеют склонность одно к другому! — вовремя и к месту вспомнились царевичу читанные вместе с Акамие слова. При свете золотых глаз божественной воительницы они приобретали новый смысл, и мечтательная улыбка согрела взгляд царевича.