Война «невидимок». Остров Туманов - Николай Шпанов

Только теперь с полной ясностью обрисовался перед Житковым образ Витемы — матерого агента германской морской разведки, командира кораблей-рейдеров в прошлой войне, фашиста и врага Советского Союза. Окружающие капитана люди были либо такими же, как он, фашистами, либо рабами, продавшимися ему. Особую категорию составляли боцман Юстус Мейнеш и еще несколько старых моряков. У Житкова создалось впечатление, что эти люди видят в Витеме едва ли не существо высшего порядка и готовы выполнить любой его приказ. Буквально любой — каким бы он ни был. К числу таких слепых рабов Витемы принадлежал и юнга «Марты» — Тэдди Глан, тот самый белокурый парень, который заманил Житкова на кладбище старых кораблей. Этот паренек то и дело появлялся в каюте, выполняя сотню мелких поручений. Он же приносил пищу и чуть ли не с ложечки кормил Витему, влюбленными глазами ловя малейшее движение капитана. Между ними даже установилось что-то вроде безмолвного кода: Тэдди понимал движение бровей, каждый жест своего повелителя.

Житкову было ясно: по первому приказанию Витемы все эти люди спокойно выбросят его, Житкова, за борт, как мешок с мусором. Но, размышляя о бегстве, он забывал о них и думал, что прежде всего нужно уйти из-под пристального взгляда холодных серых глаз самого Витемы. А там… Он не имел ясного представления, что значит это «а там…», но был уверен, что его уже никто не удержит. Вся воля, все внутренние силы Житкова были теперь сосредоточены на том, чтобы копить силы, всемерно беречь их, не расходуя даже на самые простые движения, если они не неизбежны.

Так и лежал он — почти неподвижный, немой. И ему начинало казаться, что эта система дает свои результаты. Он мог уже без напряжения двигать руками, изредка даже сам переворачивался с боку на бок. Но потом у него мелькнула мысль, что нужно как можно тщательнее скрывать от Витемы эти первые признаки выздоровления.

Тянулись томительные дни плавания. Море трепало баркентину. Ее валяло с борта на борт, как порожний бочонок.

Житков слышал, как журчит вода, стекая в шпигаты, как шлепают по мокрой палубе босые ноги матросов. Слышал крики боцманов, свистки офицеров.

Временами все это заглушалось грохотом обрушившейся на палубу волны, свистом ветра в снастях, во всех щелях и закоулках судна. По броскам «Марты» Житков чувствовал, как тяжела ей борьба. Сам он, лежа в койке, то почти становился на ноги, то вдруг ноги его оказывались выше головы.

Сквозь стеклянный кап в подволоке при каждом ударе волны проникали брызги. Они покрывали скользким блестящим налетом соли все, что было в каюте.

Уголь с треском высыпался из камелька каждый раз, когда Тэдди пытался его разжечь. Помещение наполнялось удушливым смрадом и хлопьями копоти. Чтобы от них избавиться. Тэдди поспешно распахивал кап, и в каюту тотчас устремлялась вода…

Не лучше в эти дни было и с едой. Тэдди приходилось проявлять настоящие чудеса изобретательности, чтобы принести больным по чашке кофе. Не просто было и пить горячее. Витема велел приносить ему холодную пищу, но Житков упрямо ел горячее, помня, что это полезней, и потому не замечал ни обожженных губ и пальцев, ни облитой супом рубашки. Ничто не могло сломить его воли к скорейшему выздоровлению.

Но вот Житкову стало казаться, что капитан разгадал его замысел. Стоило остановить на Витеме ревнивый взгляд, оценивающий состояние соперника, как тот немедля открывал глаза. При каждом движении, при малейшем повороте головы Житков чувствовал на себе испытующий взгляд капитана. Бывало, целыми часами лежали они, молчаливые, сосредоточенные, и глядели друг на друга. Беспокойство сменялось в их глазах ненавистью, которой никто уже и не пытался скрывать.

Как-то раз Витема сказал:

— Всякий другой на моем месте держал бы вас в отдельной каюте. Под строгим караулом. Может быть, вас перестали бы даже кормить, чтобы лишить сил. Но я… я найду другие средства удержать вас около себя. Рано или поздно, но вы смиритесь с мыслью, что не уйдете отсюда.

Прыжок в туман

Однажды Витема приказал Тэдди подать ему пистолет и сделал вид, будто проверяет обойму. От внимания Житкова не ускользнуло, что пальцы Витемы были еще слишком слабы, чтобы передернуть затвор. Однако он не хотел показать свою слабость и так и сунул пистолет под подушку без патронов в стволе.

Прошло два-три дня — таких же молчаливых, настороженных. Море успокоилось. «Марта» с ровным покачиванием шла к цели. Ночью Житкову почудилось, будто кто-то движется по каюте. Он осторожно приоткрыл глаза: придерживаясь за переборки, за спинки кресел, Витема брел по каюте. Для Житкова было неожиданностью, что капитан уже способен передвигаться. Так может быть, и сам он?.. О, как хотелось попробовать! Но он не посмел и шевельнуться.

Было ясно: еще несколько дней — и Витема твердо встанет на ноги. Значит, и Житкову надо спешить. А прежде всего следует подумать, что же делать дальше, если даже удастся вырваться из каюты? Куда уйти с палубы «Марты» в открытом море? Искать среди экипажа союзника, который помог бы ему бежать, было безнадежно.

Как часто бывает, обстоятельства сами решили дальнейшее. Из разговора Витемы со старшим офицером Житков понял: до цели плавания — таинственного острова — осталась ночь пути. К рассвету старший офицер рассчитывал увидеть берег.

Наступила ночь. Последняя ночь перед новой неизвестностью — островом. Мерно покачивалась медная лампа. Монотонно плескалась вода за бортом. В этот вечер Витема, видимо, решил, что нет больше надобности играть в прятки с пленником. Когда ушел Тэдди, принесший ему ночное питье, Витема встал с койки. Держась за переборку, подошел к двери, запер ее и сунул ключ в карман пижамы.

Впервые после долгого перерыва он обратился к Житкову:

— Приятно сознавать, что я довез вас почти невредимым. Скоро встанете на ноги. Тогда… О, вы даже не представляете себе, сколько пользы вы сможете принести, если будете хорошо себя вести! Пропорционально этой пользе будут увеличиваться и блага для вас самого. Но клянусь вам… — Он на мгновение задумался. — Всех святых, какие есть в календаре, не хватит, чтобы спасти вашу душу, если… — он сдвинул брови, — если вы станете вести себя дурно. Впрочем, «душа» — не то слово. Я имел в виду другое: вашу способность чувствовать, мыслить, ощущать страдания нравственные и, — будем откровенны, — физические. Хотя мне очень не хотелось бы видеть вас страдающим. Но вы меня не слушаете? Упрямы? Иногда это хорошо. Но не советую упрямиться, — когда имеете дело со мной.

Житков не шевелился. Даже не открыл глаз, не повернул головы в сторону Витемы.