Культ - Константин Образцов

– Дегтярев. То есть старшина Дегтярев.

Пискнула рация. В динамике зашипело.

– Дегтярев, слышишь меня? Подполковник Скворцов говорит. Люди, которые из клуба успели выбежать, у вас?

– Так точно. Да их немного, человек десять всего, мы их…

– Понял, понял. Скажи, девчонка, полная такая, рыжая, есть среди них?

Шипение. Треск. Скворцов сжал рацию так, что заскрипел пластик.

– Никак нет, рыжих нету.

Из темной двери клуба громыхнуло. Стекло в правой дверце полицейского автомобиля рассыпалось. Патрульные втянули головы.

– Эй, мусора! – раздался натужный крик. – Чего ждем? Давайте, я здесь!

Снова выстрел.

– Он так все время, – сообщил сержант. – Орет и стреляет. И поет еще.

Скворцов сунул ему рацию, прислонился спиной к борту машины и снова достал телефон.

«Аппарат абонента…»

Он нажал на отбой и набрал номер жены. Гудки были долгими и томительными.

– Эй! Мусора! Приссали?!

– Сейчас, сейчас, подожди, поговорим, – пробормотал сквозь зубы Скворцов, и в этот момент в динамике раздался голос супруги.

– Мишенька, прости, что долго, я тут на кухне, не слышала звонка…

– Лиля дома?

– Нет, так она же в клуб сегодня ушла, ты же сам…

Подполковник чертыхнулся и сбросил вызов.

– Эй! Что молчим?!

Скворцов чуть приподнялся и посмотрел на вход в клуб. Ничего не видно, только черный провал в пустоту. Он выдохнул, встал, не сводя взгляда с двери, и прокричал:

– Ну, давай пообщаемся!

Сергею Сергеичу хотелось битвы. Настоящей, кровавой, с перестрелкой и рукопашной дракой. Что делать с заложниками, он понятия не имел; можно было расстрелять в распростертые перед ним спины и головы весь боекомплект, а потом еще и гранату бросить, но такая мысль не привлекала. Он нуждался в сражении, отражении штурма и… да, в геройской смерти в бою. Серая река, в которой он, будто дохлый карась, так долго и медленно плыл по течению, взметнулась пенными брызгами, закружила волнами и стремительно понесла его к ревущим порогам, за которыми низвергалась в бездну, и Сергей Сергеич не прочь был загреметь в нее, но загреметь под фанфары. Счастливое возбуждение после стрельбы на улице и в клубе стало уже ослабевать, когда наконец-то появился противник: двое патрульных вылезли из машины, увидели трупы на тротуаре, остановились, что-то заговорили в рацию, а потом медленно, осторожно направились к входу. Сергеич наблюдал за ними, прижавшись к стене у входной двери, а когда те подошли ближе, выскочил в проем и открыл огонь. Правда, не очень удачно: одного вроде подранил, но второй подхватил напарника и с удивительным проворством утащил под прикрытие припаркованных у поребрика автомобилей. Снова наступило затишье. Последние минут пять Сергей Сергеич развлекался криками и стрельбой из дверей, попутно осушив несколько недопитых стаканов со столиков: коньяк, виски, текила, еще какое-то бабское сладкое пойло. В голове приятно шумело, в теле была особая, порывистая легкость.

– Эй! Что молчим?!

Он уже приготовился снова выстрелить, как вдруг услышал ответный крик:

– Ну, давай пообщаемся!

Сергей Сергеич выглянул одним глазом наружу. Высокий плечистый мужик в рубашке, перетянутой кобурой, стоял за полицейским автомобилем.

– А ты кто такой будешь? – поинтересовался Сергеич.

– Подполковник Скворцов!

– Подполковник? В рот тебе половник! – и он заразительно расхохотался, радуясь неожиданному экспромту.

– Давай договариваться! – не унимался полицейский. – Что тебе нужно?

Сергей Сергеич задумался.

– Миллион долларов! – крикнул он после паузы. – И голубой вертолет!

И снова захохотал.

– Я серьезно! Отпусти людей, еще можно все решить по-хорошему!

– А я, может, хочу по-плохому!

Он вскинул «Сайгу» и выстрелил. Подполковник мгновенно присел за машину, и пуля только выбила последние оставшиеся стекла в боковых дверцах.

– Ты куда пропал, мусор! – надсаживаясь, заорал Сергеич. – Ты же поговорить хотел!

Он еще раз, не целясь, пальнул и затянул во весь голос:

– Орленок, орленок, взлети выше солнца и степи с высот оглядиииииии…

Выстрел. Еще один.

– Навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался одиииииииин…

Выстрел – и сухой звонкий щелчок. Нужно перезарядить. И хватит пока – патроны пригодятся, когда начнется настоящее дело. А оно, судя по всему, было не за горами.

Через пять минут у «Селедки» было уже восемь патрульных машин и еще три автомобиля с оперативниками управления уголовного розыска. Проспект перекрыли во всех направлениях. К полицейским добавились две пожарные автомашины и три кареты «Скорой помощи». Ночь засверкала синими и красными огнями. Врачи увезли раненого патрульного, а вот забрать тех, кто лежал перед входом в клуб, им не удалось: сумасшедший, засевший внутри, открыл стрельбу, и медикам пришлось ретироваться. Впрочем, трем распростертым на тротуаре мужчинам они уже вряд ли могли помочь.

Через десять минут на место прибыл почти весь личный состав полиции города, все старшие офицеры и сам Михальчук. Он попытался поговорить со стрелком в мегафон, но был на редкость изощренно обматерен и обстрелян.

– Орленок, орленок, гремучей гранатой от сопки солдат отмелоооооо… – неслось из дверного проема.

Таких песен «Селедка» еще не слышала.

Собственного отряда специального назначения в Северосумске не было, поэтому пришлось вызывать СОБР из Михайловска; обещали прибыть через час. Михальчук позвонил командиру военно-морской базы контр-адмиралу Кудинову, и тот согласился прислать в помощь морских пехотинцев, хотя очевидно, что толку от этого мало: на штурм они не пойдут, а никуда прорываться из клуба безумец с ружьем не собирался – он только постреливал одиночными, матерился и продолжал орать:

– Меня называли орленком в отряде, враги называют орлоооооооом…

Через пятнадцать минут установили личность певца, проверив номера коряво припаркованной «Нивы»: Лапкович Сергей Сергеевич, пятидесяти шести лет от роду, рабочий завода «Коммунар». На звонок по месту жительства ответила дочь. Ей разъяснили ситуацию, предупредив, что может понадобиться помощь в переговорах, и распрощались до времени, оставив в полуобморочном состоянии.

За четверть часа на мобильный Скворцову десять раз звонила обезумевшая от беспокойства жена и раз пять – Ритка. Жене он в конце концов приказал позвонить, только если Лиля придет домой, надежды на что оставалось все меньше и меньше. Ритке вовсе не отвечал, проклиная себя каждый раз, когда на экране светилось: «Иван Смирнов» – так она была записана для конспирации. Мысль о том, что Лиля сейчас где-то там, внутри, загнана в угол или лежит на полу под дулом карабина в руках сумасшедшего, лишала рассудка и его самого.

– Нужно войти через черный ход, – предлагал он. – Кто-то будет отсюда отвлекать разговорами, а мы ударим в спину.

– И устроим перестрелку в набитом людьми замкнутом пространстве? – возражал Михальчук.

– Ладно, тогда пройдем вдоль стены, под окнами, и сразу войдем в двери. Используем эффект неожиданности и расстреляем в упор.

– Миша, я все понимаю, но давай дождемся спецназ. Он же пока не стрелял в заложников, верно?

– Да, пока не стрелял, – согласился Скворцов.

И готов был молиться любым богам, чтобы так оно и оставалось.

– Инга, – шепотом позвала Ира Глотова. – Инга!

Лежащая рядом подруга осторожно повернула голову и уставилась на Иру покрасневшими от слез глазами. На щеке размазалась и запеклась кровь, но ран или ссадин не было видно. Наверное, чужая.

– Чего? – одними губами шепнула она.

– Надо валить, – тихо сказала Ира. – И я знаю как.

Часов она не носила, мобильника под рукой не было – потерялся куда-то в этой кутерьме, – так что Ира не знала, сколько времени прошло с момента, когда психованный дед с винтовкой положил их всех на пол, но ей уже казалось, что минуло несколько суток, и провела она их то ли в ночлежке, то ли в военном госпитале на передовой: отовсюду слышались стоны, сдавленный плач, испуганный шепот, воняло кровью, порохом, потом и страхом, а недавно понесло еще и мочой. Все это время перед носом у нее с одной стороны маячили подошвы мужских ботинок с логотипом производителя и довольно топорно вытисненной картой Италии, а с другой – красная изнанка под каблуком женских туфель на раздвинутых длинных ногах; между ними, под слишком короткой юбкой, белели узкие трусики с неряшливым желтым пятном. Тот еще вид. Сумасшедший у двери то стрелял, то орал на кого-то, то пел, то разговаривал сам с собой – вот как сейчас:

– Ты не черт, ты чепушила, вот ты кто… Виски тебе надо? Коньяк? Вот тебе, сука, и коньяк и виски… Убить… да, мамочка, твоя правда… всех убить…

Ничем хорошим такое кончиться не могло. Все, пора сваливать.

– Как? – прошептала Инга.

Ира пошевелилась, приподняла голову и показала глазами назад: