Держись, сестренка! - Анна Тимофеева-Егорова

В тот раз наш ведущий поджег два «мессершмитта», не успевших взлететь. Я продолжала строчить длинными очередями по стоянкам бомбардировщиков, стараясь в оставшиеся секунды до сближения с землей выпустить как можно больше снарядов и эрэсов. Прочесав аэродром, мы развернулись домой. А на станцию Салын вылетела следующая группа. В тот день в полку были потери — мы недосчитались пяти своих экипажей.

Сейчас, спустя годы, читаешь во многих книжках о былом ужо ставшую дежурной фразу; «Шла война…» — мол, так па ной все и положено, ничего вроде удивительного. Ой, как же это, однако, было тяжко, порой просто невыносимо — переживать гибель своих друзей. Эти незаживающие рапы болят до сих пор…

После того боевого вылета я, помню, вылезла из кабины и, не снимая парашюта, шлемофона, побежала в сторону от стоянки самолетов, не в силах больше сдержаться, упала и разрыдалась.

Механики молча свертывали, будто саваны, чехлы не вернувшихся из полета машин, а я все плакал», и перед глазами все стояли падающие в море и на землю мои боевые друзья…

— Вы очень устали, Егорова? — услышала вдруг над собой голос командира полка. — Отдохните, успокойтесь. Н не включил вас в следующую группу боевого вылета.

— Нет, нет, я полечу! — вскочила я. — И пожалуйста, не делайте исключений, не обижайте меня!

И вот уже самолет заправлен горючим, подвешены бомбы, эрэсы, заряжены пушки, пулеметы. Я вижу взлетевшую в воздух ракету и снова торопливо лезу в кабину, на ходу вытирая заплаканное лицо.

Сейчас ведущим у нас идет Петр Тимофеевич Карев. Я любила с ним летать. Лучшего ведущего в полку не представляла, в полете с ним было как-то по-домашнему просто: то шуточку скажет, то прибаутку отпустит-да перед самой атакой!.. Глядишь и не заметишь, как три-четыре заходи ни цель сделали. Судьба неоднократно прощала ему дерзкие, а то и откровенно бесшабашные выходки в небе.

Но из этого боевого вылета из всей шестерки домой вернулись только двое: Карев и я — его ведомая.

…Когда после штурмовки мы выскочили на море, внизу под нами, будто гигантские грибы, плавали белые купола — парашюты сбитых летчиков. У меня остались еще две несброшенные бомбы, но позади висели «мессеры», готовые расправиться и с нашей парой. Вдруг прямо под носом самолета замечаю груженую баржу — соблазн очень велик. Довернула тогда на цель, рванула рычаг аварийного сброса бомб — самолет вздрогнул, закачался, на какое-то время стал неуправляемым. А я слежу за баржей: как она там себя чувствует? Ага, все путем! — как бы сказала сейчас моя внучка. Баржа накренилась и пошла в морскую пучину. Но вдруг сомнение, словно булавкой, кольнуло в сердце: чья баржа? Опознавательных-то знаков на ней я не видела. Отходила она, правда, от занятой врагом Керчи, но чем черт не шутит?!

Возвратилась на свой аэродром вместе с Каревым. Докладываю командиру полка о боевом вылете. О барже — ни слова…

Тайна, однако, была уже явью: мой ведущий и наши истребители еще до посадки донесли по радио о гибели немецкого транспорта. И вот на мою гимнастерку рядом с орденом Красного Знамени комдив генерал Гетьман привинтил большую серебряную медаль «За отвагу».

Наш командир дивизии Семен Григорьевич Гетьман воевал на Карельском перешейке, командуя полком легких бомбардировщиков Р-зет. Перед самой Отечественной войной Гетьман получил приказ срочно передать устаревшие Р-зет в другой полк, а ему с летчиками ехать переучиваться на совершенно секретный самолет-штурмовик, зашифрованный индексом «Н». Штурмовик был одноместным, а для переучивания требуется учебно-тренировочный самолет того же типа, но со второй кабиной для инструктора и с двойным управлением — спарка. Такого самолета и в помине не было. Тогда Гетьман с комиссаром Б. Е. Рябовым раздобыли спарку самолета Су-2 и стали на нем вывозить летчиков. На планировании инструктор специально разгонял скорость, чтобы отработать скоростные посадки, как на штурмовике. Когда Су-2 летал, летчики смеялись и спрашивали: почему это на аэродроме блинами пахнет? Дело в том, что масляный бачок на моторе Су-2 (единственном, пожалуй, из всех авиационных моторов) заливался касторовьш маслом. Так, с запахом блинов, наши пилоты обучились летать сначала на Су-2, а потом и на самолете, у которого будет удивительно славная боевая судьба.

4-й штурмовой авиационный полк под командованием Гетьмана одним из самых первых начал боевую работу на Ил-2. Как воевал полк, можно судить уже по тому, что Семену Григорьевичу Гетьману звание Героя Советского Союза было присвоено еще в октябре 1941 года, комиссар полка Борис Евдокимович Рябов тогда же был награжден орденом Ленина, а тридцать два летчика и техника отмечены боевыми орденами.

Впоследствии 4-й штурмовой авиаполк стал 7-м гвардейским, Гетьмана назначили командиром 230-й штурмовой авиационной дивизии, присвоили звание генерал-майора.

Вот такой — боевой из боевых — был наш комдив. Под стать ему оказался и начальник политического отдела авиационной дивизии полковник Тупанов. Излюбленное изречение начальника политотдела мы знали все: «Хочешь, чтобы летчики тебя уважали, — иди не рядом с ними, а вместе».

Полковник Тупанов пришел в дивизию в 1942 году. О нем заговорили сразу же: простой, душевный, строгий, как отец. Он изо дня в день активно вникал в жизнь дивизии не по сводкам, а как бы жил вместе с нами от боя до боя.

В нашей дивизии тогда было шесть полков — пять штурмовых и один истребительный. И стояли они, как правило, каждый на своем аэродроме, разделенные друг от друга километрами. Как начальник политотдела успевал побывать почти в каждом полку перед боевым вылетом? Мы его видели то на старте, то на командном пункте, то на стоянках самолетов — и везде он был нужен людям. То проведет политинформацию, то собрание, то организует беседу, поможет выпустить боевой листок о летчиках, отличившихся в бою. Нередко полковник Тупанов прямо у самолетов перед боевым вылетом вручал партийные билеты.

Меня наш начальник политотдела называл своей крестницей. Видимо, потому, что именно он взял меня из УТАПа в боевой 805-й штурмовой авиаполк. Бывало, просто подойдет, спросит: «Что новенького из дома пишут?» — и на л у то вроде легче станет от доброго человеческого участия.

В конце мая 1943 года командир полка Козин построил весь летный состав на аэродроме и взволнованно сказал:

— Товарищи летчики! Кто готов выполнить особое задание командования Северо-Кавказского фронта, прошу пыйти из строя.

Все летчики, как один, шагнули вперед.

— Неот, так не пойдет! — улыбнулся Козин. — Придется отбирать.

— Майор Керов, три шага вперед.

Павел Керов, командир первой эскадрильи, ветеран полка, мастер штурмовых ударов, вышел вперед.