Хорошо быть тихоней - Стивен Чбоски

Единственными, кто не стал дарить ей деньги или свитера, оказались мы с братом. Брат пообещал в какой-нибудь день проехаться с ней по магазинам, чтобы она выбрала все необходимое для колледжа, мыло там и прочее, а он оплатит, а я купил ей сделанный в Англии маленький раскрашенный домик из резного камня ручной работы. И сказал, что я задумал подарить ей нечто такое, что будет напоминать ей о доме, когда она уедет. Сестра даже поцеловала меня в щеку.

Но самый счастливый миг этого праздника наступил тогда, когда мама тихонько позвала меня к телефону. Я схватил трубку:

— Алло?

— Чарли?

— Сэм!

— Когда, — спрашивает, — тебя ждать?

— Прямо сейчас! — говорю.

А папа, который пил виски с лимонным соком, зарычал:

— До отъезда родственников из дому ни ногой! Кому сказано?

— Ммм… Сэм… придется мне ждать отъезда родственников, — говорю.

— Ничего страшного… Мы здесь пробудем часиков до семи. А потом куда-нибудь завалимся и тебе позвоним.

У Сэм был реально счастливый голос.

— Хорошо, Сэм. Поздравляю!

— Спасибо, Чарли. До скорого.

— До скорого.

И я повесил трубку.

Клянусь тебе, я думал, что родственники никогда не уберутся. Рассказывали какие-то байки. Поедали сосиски в тесте. Разглядывали фотографии, причем после каждой мне говорили: «Когда ты еще был вот таким» — и жестом показывали, каким я был маленьким. У меня было такое ощущение, будто время остановилось. Нет, я ничего не имел против их баек. Да и сосиски в тесте были — пальчики оближешь. Но я хотел одного: увидеть Сэм.

К половине десятого все наелись до отвала, но никто не напился. Без четверти десять завершились прощальные объятия. Без десяти десять подъездная дорожка опустела. Папа дал мне двадцать долларов и ключи от машины со словами:

— Спасибо, что пообщался с родственниками. Для меня это много значило, и для них тоже.

Он был навеселе, но говорил вполне осмысленно.

До этого мне перезвонила Сэм, сказала, что они едут в центр, и назвала какой-то танцевальный клуб.

Короче, загрузил я в багажник подарки для них для всех, сел в машину и поехал. Есть что-то особенное в этом туннеле, ведущем в центр. По ночам он великолепен. Просто великолепен. Въезжаешь туда у подножья горы, оказываешься в темноте, и радио гремит. Ветер куда-то пропадает, и ты щуришься от ярких фонарей. Когда глаза привыкают к свету, вдали начинает маячить конец туннеля, и как раз в этот миг радио глохнет, потому что волны сюда не доходят. А в середине туннеля тебя обволакивает мечтательное спокойствие. Но мало-помалу у тебя нарастает нетерпение. И наконец, когда тебе начинает казаться, что ты никогда не доберешься до выезда, он вдруг оказывается перед тобой. И радио начинает звучать громче, чем тебе помнилось. А ветер поджидает. И ты вылетаешь из туннеля на мост. И вот он перед тобой. Город. Миллион огней и зданий, и это зрелище тебя поражает, как в первый раз. Это по-настоящему триумфальный въезд.

Побродив с полчаса по клубу, я наконец-то заметил Мэри-Элизабет с Питером. Оба пили виски с содовой. Спиртное купил Питер, так как он постарше и ему на руку поставили штамп. Я поздравил Мэри-Элизабет и спросил, куда подевались все наши. Она сказала, что Элис заторчала в женском туалете, а Сэм с Патриком танцуют. Предложила мне посидеть, потому что не знала, в каком они зале. Сел я рядом и стал слушать их дискуссию по поводу кандидатов от демократической партии. Опять мне показалось, будто время остановилось. Мне не терпелось увидеть Сэм. Песни через три появились Сэм и Патрик, мокрые от пота:

— Чарли!

Я вскочил, и мы стали обниматься, как будто полгода не виделись. Оно и понятно, если учесть, сколько всего произошло. Потом Патрик улегся на колени к Питеру и Мэри-Элизабет, как на диван. Взял из рук Мэри-Элизабет стакан и осушил.

— Вот паразит, — только и сказала она.

Мне показалось, Патрик пьян. Хотя в последнее время он завязал, но так умеет придуриваться, что не отличишь.

Тут Сэм схватила меня за руку:

— Обожаю эту песню!

Потащила меня в зал. И начала танцевать. Я тоже. Музыка была быстрая, так что получалось у меня кое-как, но Сэм, похоже, не возражала. Мы просто танцевали, и этого было достаточно. Песня смолкла, и заиграла медленная музыка. Сэм посмотрела на меня. Я посмотрел на нее. Тогда она взяла меня за руки и привлекла к себе для медленного танца. Медленные танцы мне тоже не блестяще удаются, но зато я умею раскачиваться.

От ее шепота веяло водкой и клюквенным соком.

— Я тебя искала на парковке.

Надеюсь, от моего еще веяло зубной пастой.

— Я тебя тоже искал.

Потом до окончания этого танца мы умолкли. Она обняла меня чуть крепче. Я обнял ее чуть крепче. И мы танцевали без перерыва. Единственный раз за весь этот день мне реально захотелось остановить время. И надолго остаться в этом месте.

Из клуба мы поехали на квартиру к Питеру, и там я всем вручил подарки к окончанию школы. Элис получила киноведческую книгу про «Ночь живых мертвецов»[32] и осталась довольна; Мэри-Элизабет получила видеокассету «Моя собачья жизнь», с субтитрами, и пришла в восторг.

Вслед за тем я вручил подарки Патрику и Сэм. Завернутые особым образом. Для этого я использовал воскресные газеты с комиксами, потому что они печатаются в цвете. Патрик бумагу сразу сорвал. А Сэм обертку не повредила. Она аккуратно отлепила клейкую ленту. И они стали разглядывать содержимое своих подарочных коробок.

Патрику достались «В дороге», «Голый завтрак», «Посторонний», «По эту сторону рая», «Питер Пэн» и «Сепаратный мир».

Сэм достались «Убить пересмешника», «Над пропастью во ржи», «Великий Гэтсби», «Гамлет», «Уолден, или Жизнь в лесу» и «Источник».

Под книгами на дне каждой из двух коробок лежала открытка с текстом, напечатанным на пишущей машинке, которую подарила мне Сэм. В открытках говорилось, что это мои самые любимые книги, купленные для Сэм и Патрика, двух моих самых любимых людей на всем свете.

Подняв глаза от своих открыток, они притихли. Никто не улыбался, не плакал, ничего такого. Мы просто были открыты друг для друга. Они знали, что я отвечаю за каждое слово. И я знал, что им не все равно.

— Что там написано? — спросила Мэри-Элизабет.

— Можно, Чарли? — спросил Патрик.

Я кивнул, и они стали читать мои открытки, а я пошел и налил себе в кофейную чашку красного вина.

Когда я вернулся, все взгляды устремились на меня, и я сказал:

— Без вас без всех я буду очень сильно скучать. Надеюсь, студенческая жизнь вам понравится.

И я заплакал, потому что меня как ударило: они все уезжают. Мне кажется, Питер считает меня слегка чокнутым. Короче, Сэм встала и отвела меня в кухню, шепнув на ходу, что «все хорошо». В кухне я немного успокоился.

— Чарли, тебе известно, что я уезжаю через неделю? — спросила Сэм.

— Да. Известно.

— Не вздумай плакать.

— Постараюсь.

— Я хочу, чтобы ты меня выслушал.

— О’кей.

— Мне боязно оказаться в университете одной.

— Правда? — Мне такое как-то не приходило в голову.

— Точно так же, как тебе боязно остаться здесь одному.

— О’кей. — Я кивнул.

— Давай с тобой договоримся. Если мне в универе станет невыносимо, я будут тебе звонить, а если тебе станет невыносимо здесь, ты будешь звонить мне.

— А переписываться мы сможем?

— Конечно, — сказала она.

Тут у меня опять потекли слезы. Меня иногда бросает из крайности в крайность. Но Сэм проявила терпение:

— Чарли, я приеду в конце лета, но давай сейчас не будем об этом думать, давай наслаждаться жизнью — у нас остается еще целая неделя. И мы ее проведем все вместе. О’кей?

Я кивнул и успокоился.

Весь вечер мы, как всегда, поддавали и слушали музыку, но в этот раз мы тусовались у Питера, и это было куда приятней, чем у Крейга, потому что у Питера музыка не в пример лучше. Около часу ночи меня как ударило.

— Господи! — говорю.

— Что такое, Чарли?

— Мне же завтра в школу!

Если бы я даже постарался, то все равно не смог бы рассмешить их сильнее.

Питер отвел меня на кухню и заварил еще кофе, чтобы я немного протрезвел, прежде чем садиться за руль. Выдул я восемь чашек подряд и минут через двадцать был готов ехать. Дома возникла одна проблема: я так перевозбудился от кофе, что не смог заснуть. В школе я буквально умирал. К счастью, все контрольные уже были написаны, и нам целый день крутили фильмы. Тут уж я отоспался от души. И был только рад, потому что без друзей в школе тоскливо.

Сегодня — другая картина: в школе я не спал и вечером не повидался с Патриком и Сэм, потому что у них дома был торжественный семейный ужин. А мой брат ходил на свидание с одной из девушек, которые «классно выглядели» на вручении аттестатов. Сестра валандалась со своим парнем. А мама с папой никак не могли отойти после родственного сбора.