Плывущий медведь - Фруде Грюттен

Я стоял и смотрел на разбросанные по полу фотографии. Сотни. И на всех — девушки. Блондинки. Брюнетки. Негритянки. Тайки. Все улыбаются и пытаются профессионально позировать. Некоторые портреты — из фотоавтоматов. Некоторые — студийные. Некоторые девушки слишком откровенно показывают грудь и ляжки. Другие выглядят целомудренно и серьезно.

Я подхватил фотографию чрезмерно накрахмаленной барышни. Представил, как она, стоя у зеркала, пытается навести красоту перед фотографированием. На обороте фотографии от руки было написано по-английски: «Я знаю, ты — лучше всех. Свет в окошке. Как звездочка».

Кто-то кашлянул. Я прошлепал в спальню. Аск сидел на постели и курил. Когда я вошел, он посмотрел на меня, но взгляд у него был такой, будто все происходящее его не касается.

— Что случилось? — спросил я.

Аск не ответил. Я решил, что он убил Мумуки. Он ее убил, и сейчас ее труп лежит где-то в доме.

— Она мертва? — спросил я.

— Да, мертва.

— Где она?

— Не знаю. Она просто умерла.

— Что ты имеешь в виду?

— Она умерла. Она меня бросила.

— Так она умерла или тебя бросила?

— Она умерла. Она меня бросила.

— Где она?

— Ночью собрала вещи и уехала в город.

— Так она не умерла?

— Она меня бросила.

Мне сразу стало легче. Наверное, они поссорились, и она решила от него уйти. Он впал в бешенство, а она собрала вещи и уехала. Я был этому рад. Надеялся, что ей не придется возвращаться. Я пошел в гостиную, но Аск окрикнул меня.

— Тоже бросаешь меня? — спросил он.

— У тебя есть идеи получше?

— Я хочу, чтобы она вернулась, — сказал Аск.

— Сейчас поздно об этом думать, — ответил я.

— Не знаю, что и сделать, чтобы она вернулась, — сказал Аск.

— Лучше найди себе черненькую, — посоветовал я.

— Знаешь, — сказал Аск, — я-то думал, что это я ее брошу. Думал, что и без нее проживу.

Я ничего не ответил. Он сам был во всем виноват. Но мне почему-то стало его жалко. Я смотрел, как он сидит, одной огромной ручищей вцепившись в волосы, а другой комкая окурок.

Я вернулся в гостиную. Позвонил в пожарную охрану и страховую компанию. Телевизор был включен. Четыре пары соревновались за право сыграть великолепную свадьбу в Лас-Вегасе. Им нужно было найти кольцо в многоэтажном торте. Я был здесь на свадьбе Аска и Мумуки. Не знаю, с какой стати они пригласили меня, но надо же было кого-то пригласить. До того как они напились, в гостиной было совершенно тихо.

Вернувшись к себе, я собрал чемодан и сел в машину. Только сейчас я заметил, как греет солнце. Сначала я хотел поехать в Йолло, к родителям, но передумал. Если об Ирен в газетах еще и не написали, то напишут уже скоро. Как только официально заявят о ее пропаже. Я опустил боковое стекло и закурил. В зеркале заднего вида пропал мой дом. Я подумал, что этот дом уже и не мой. Это дом, в котором идет дождь.

По дороге к Одде я включил местное радио. Председатель коммуны давал интервью. В Эйде собирались открыть новый парк для катания на роликах. Председатель говорил, что сейчас происходит много положительных событий для Одды. Проезжая мимо китайского ресторана, я заметил Мумуки. На ней было красное кимоно. Она улыбалась.

Я заглянул в офис — посмотреть электронную почту и Интернет. Про Ирен новостей не было. Сербов отпустили. Ни слова не было сказано ни о причинах, ни о других подозреваемых. Значит, просто не хотят об этом говорить. Вот если бы обвиняли сербов — тут уж разговорам конца бы не было.

Когда в отеле «Хардангер» я попросил дежурного администратора предоставить мне номер, она очень удивилась:

— Решил бросить дом, Роберт?

— Не доверяйте лету, — ответил я.

Она рассмеялась и сказала, что мой номер — 409.

Я взял со стойки пару газетенок и доехал на лифте до четвертого. В номере пахло пылью. Обои выцвели, на стенах висели пейзажи старой Одды. Я задернул занавески и бросил газеты на журнальный столик не читая. В полумраке сел на кровать. Лифт с равными промежутками времени ездил вверх и вниз. В остальном — тишина.

На спуске всегда тишина. Обычно люди притворяются друзьями. Когда идешь на подъем или из тебя можно что-нибудь выкачать, тебя засыпают звонками. Сейчас я жил в той же гостинице, что и остальные журналисты. Может, кто-то из них сейчас в соседнем номере. Но сегодня никто из них не звонил. На спуске всегда тишина.

Я вдруг подумал, что люди в отеле похожи на сны. У них нет ни корней, ни целей, ни начала, ни конца. Они пьют пиво в баре. Смеются. Звонят домой. Ругаются. Любят. Одиноко сидят на краешке кровати.

~~~

Я заснул, не вынимая из рубашки мобильник. И проснулся от виброзвонка. Звонил Фолкедаль из приюта для беженцев. Ему передали, что сегодня утром мальчик скончался. Полиция расследует это дело, но пока не считает, что произошло какое-либо преступление. Несколько свидетелей видели, как мальчик упал во фьорд.

— Он не умел плавать, — сказал я.

Откуда-то издалека я услышал, как Фолкедаль сказал, что поговорил бы со мной о происшедшем, но сейчас слишком возмущен.

— Не ты ли обещал позаботиться о мальчике? — спрашивал Фолкедаль.

У меня не было сил ответить. Я только чувствовал, как тону. Так тонет монета, погружаясь в толщу воды и в итоге оказываясь на самом дне.

— Не ты ли говорил, чтобы я на тебя положился? — спрашивал Фолкедаль.

Я лежал на кровати и был не в состоянии подняться. Достал из чемодана заготовленную бутылку. Мне захотелось отгородиться от всего и пропасть. Я пил. В горле так пересохло, что я никак не мог остановиться. Я пил до тех пор, пока комната не заходила ходуном.

Я сел и посмотрел на стену, чтобы та остановилась. Вина на мне. Это я его убил. Мне вспомнились его волосы. Волосы, которые хочется потрогать. Я увидел его лежащим на больничной койке. Он был таким славным. Славным.

Я заснул, и мне приснилось, будто я срезал с себя всю кожу. Я сидел на стуле в пустой комнате. Встал и оторвал от стены кусок обоев. Под ними оказались другие обои с другим рисунком. Я оторвал и этот кусок, но под ним был еще один.

Я проснулся снова. Я не знал, где я. Я заснул и увидел, что это я лежу под простыней на шоссе. Это я сжимаю руль левой рукой. А надо мной стоит Виджи с фотоаппаратом. Я мертвый, но все равно вижу лица зевак, собравшихся у полицейских кордонов. Виджи ухмыляется. Он в шляпе и с сигарой. Вспышка.

Прохладный ветерок коснулся моего лба. Солнце шло под откос. На краю кровати сидела Мумуки и гладила меня по щеке. Она сказала, что устала от всего. Спросила, как можно все исправить. Я ответил, что ей не надо над этим думать. Она сказала, что я ее спас. Я закричал: «Ура!» Я кого-то спас. Сделал доброе дело. Я благородный человек. Мумуки начала танцевать.

— Тебе тоже нравятся гостиничные номера? — спросила она.

Я рассмеялся.

— Разве тебе не нравится просыпаться в номере и просто лежать в постели?

Я открыл глаза и увидел, как по комнате ползут облака. Скоро дождь. Скоро лето пройдет. В номер ворвалась река и подхватила ночной столик, телевизор и фотографии на стенах. Я плавал по комнате. Я плавал и ничего не мог с этим поделать. Плавал и ничего не мог с этим поделать.

«Он умер! — захотелось мне крикнуть. — Он умер!» Я бы повторял эти слова, пока они не лишатся смысла. Но голос пропал. Глотка пересохла, и мне было трудно даже сглотнуть.

Я вспомнил, что ответила Ирен, когда я спросил, что ей больше всего во мне нравится. Мы обнимались в ее легковушке, а снег падал на Эйне и засыпал окна. Мы включили обогрев и радио. Она поцеловала меня и ответила: что я читаю ей Франка О’Хару. Никто, кроме меня, не читал ей Франка О’Хару.

Я вспомнил, как прижимался своими губами к ее. Вспомнил, как ее руки обвивают мои. Ее ноги вокруг моих бедер. Ее маленькую грудь, прижатую к моей. Я шептал ей: «Ляг на меня, закрой меня, дай мне раствориться».

Я заснул снова, и мне приснилось, что «Рональдо» арестовали. Он попытался взломать автомат с леденцами, но палец застрял в автомате. Пока он пытался высвободиться, я сидел обхватив его руками. Полицейский пытался вырвать его у меня. Но я не отпускал «Рональдо». Я сжимал его. Но потерял. Потерял.

Зазвонил телефон. Я повернулся, чтобы взять его с ночного столика. И нечаянно нажал не на ту кнопку. Когда я достал-таки телефон, вызов уже был прерван. Больше я заснуть не мог. Этот звонок вдруг показался мне крайне важным.

В гостинице было тихо. Свет с улицы проектировался на потолок. Сквозь ночь проезжали трейлеры. Телефон зазвонил снова. Я сказал: «Алло!» На том конце — тишина. Я слышал только собственное дыхание.

— Алло, — сказал знакомый голос.

Я снова не ответил.

— Ты там? — спросила она.

— Где ты? — спросил я.

— Стою в телефонной будке, — сказала она.

— Какой еще будке?

— В телефонной будке, ты знаешь.