США во Второй мировой войне. Мифы и реальность - Жак Р. Пауэлс

Чего тогда не понимали как следует ни в Вашингтоне, ни в Москве, это того, что против данной идеи Моргентау были не только моральные, но и серьезные практические возражения. Так, например, в плане не было обосновано, как Германия сможет платить в таком случае планируемые огромные репарации. «Логика плана Моргентау, – пишет немецкий историк Йорг Фиш, – не учитывала репарационных выплат»226.

Более того, как указывает американский историк Кэролин Вудс Эйзенберг, план Моргентау о «пасторализации» Германии никак не вязался идеями и «мыслями высших политиков США», которые предпочитали «экономическое восстановление Германии». Некоторые американские политики опасались, что этот «план» вовлечет Германию в анархию, хаос и, возможно, приведет к большевизму. Бизнесмены считали, что невозможно будет вести выгодный бизнес с бедной Германией. Влиятельные американцы боялись, что план Моргентау будет иметь отрицательные последствия для судьбы фирмы Opel и других немецких дочерних компаний американских фирм. Не случаен тот факт, что именно такие представители больших инвесторов в Германии, как Альфред П. Слоан – влиятельный председатель руководства General Motors, материнской компании немецкого Opel, были против плана Моргентау. (Советский посол в США Андрей Громыко был недалеко от истины, когда заметил, что за оппозицией плана Моргентау видны интересы «империалистических кругов» Америки). Так или иначе, план постепенно и незаметно исчез несколько месяцев спустя после Ялтинской конференции. А сам Моргентау, хороший друг Рузвельта, будет удален с высокопоставленного правительского поста 5-ого июля 1945 г. новым президентом США Трумэном 227.

Так или иначе, с точки зрения интересов западных союзников, Ялтинские договоренности по Германии, хотя и иногда неточно сформулированные, были выгодны и важны. Более того, Сталин был готов для обсуждения будущего восточноевропейских стран, освобожденных Красной армией, например, Польши, хотя Большая тройка никогда не обсуждала послевоенную судьбу западных стран, таких, как Франция, Италия и Бельгия. У Сталина не было никаких иллюзий в отношении Западной Европы, и он не хотел подвергать риску отношения с британскими и американскими союзниками, тем более, что эти страны (Франция, Италия и Бельгия) были далеки от границ Советского союза, «социалистической отчизны», чья выживание и безопасность были для него главным с самого начала его карьеры. Что касается Восточной Европы вообще и Польши в частности, то здесь ситуация была совсем другой. Советский Союз был кровно заинтересован в том, в каком направлении будут развиваться после войны соседние с ним страны, чьи правительства были недружественными ему, а иногда даже открыто враждебными и чьи территории традиционно были использованы как путь всех нашествий на Москву. У Сталина были на этот счет основательные доводы, а в лице занявшей эти страны Красной армии и средства требовать, чтобы Советский Союз имел такое же право на определение будущего этих стран, какое позволили себе в отношении западноевропейских стран американцы и британцы. Сталин не оспаривал «модус операнди» своих западных союзников в странах Западной Европы. Можно предположить, что он ожидал от них такого же права для СССР в Восточной Европе228. Несмотря на все это в Ялте Сталин был готов на обсуждение судьбы Польши и остальных восточноевропейских стран, хотя Западная Европа даже не упоминалась. Советские требования оказались минимальными и достаточно обоснованными, чего не могли отрицать даже Черчилль и Рузвельт: так называемая линия Кэрзона должна была стать границей Польши с Советским Союзом (за это Польша получила в качестве компенсации немецкую территорию восточнее линии рек Одер и Нисса). Кроме того, не будут допускаться антисоветские режимы как в Польше, так и в соседних странах229. В обмен на все это американцы и британцы получили от Сталина все, что они хотели в отношении освобожденных стран Восточной Европы, а именно никаких общественных и экономических перемен в коммунистическом плане, свободные выборы и продолжающаяся роль западных союзников в определении будущего этих стран, конечно, совместно с СССР. Такая формула не была нереалистичной, и различные вариации ее успешно применялись после войны в Финляндии и Австрии. Ялтинские договоренности, таким образом, не дали Советскому Союзу монопольного влияния в Восточной Европе в виде того рода исключительного влияния, которое имели американцы и британцы в странах Западной Европы (благодаря молчаливому согласию Сталина), хотя Запад и согласился с «контролирующим влиянием» СССР над странами Восточной Европы.

Ялтинские договоренности представляли собой значительный успех для западных союзников. Часто упоминается, что у Черчилля были серьезные опасения относительно предполагаемых «уступок» Рузвельта на крымском курорте. В действительности он был в состоянии эйфории к концу конференции230, и причиной тому было то, что британцы и американцы получили в Ялте больше того, на что они могли рассчитывать до начала этой конференции. Голословные утверждения, что хитрый Сталин «выжал» из своих западных коллег предостаточно уступок, полностью не соответствуют действительности. Верно то, что впоследствии Ялтинские договоренности не были достаточно четко выполнены, как, например, в Польше и восточноевропейских странах. Причиной тому была реакция Сталина на американскую «атомную дипломатию» летом 1945 г., о чем пойдет речь ниже, а также на непримиримое и совершенно нереалистичное антисоветское поведение польского правительства в изгнании в Лондоне. Лондонские поляки не хотели даже признавать линию Керзона как будущую восточную границу своей родины, что было принято Рузвельтом и Черчиллем как неизбежное и справедливое и было официально принято Ялтинской конференцией231. В ответ на несговорчивость лондонских поляков Сталин все больше использовал карту коммунистического и просоветского польского правительства в изгнании, «люблинских поляков», что помогло в конце концов установить исключительно коммунистический режим в Варшаве. Американцы и британцы могли сколько угодно сетовать по этому поводу, но никакие их протесты не могли прикрыть тот неопровержимый факт, что сами они поддерживали диктаторские режимы во многих странах, таких, как Греция, Турция и Китай, в которых они вовсе не настаивали на свободных выборах, требуемых ими от Сталина в Польше и других восточноевропейских странах. Сталин был реалистом. Как во время проведения Лондонских переговоров, так и Ялтинской конференции он пошел навстречу пожеланиям как Черчилля, так и Рузвельта не потому, что он так хотел, а потому, что он вряд ли мог позволить себе этого не сделать. Война, в которой СССР так сильно пострадал и с трудом избежал оккупации, еще не была кончена. В военном плане в начале 1945-ого года позиции СССР были великолепными, но могли еще возникнуть всякого рода неприятности. Например, хотя конец Третьего рейха уже был на горизонте, машина пропаганды Геббельса агрессивно работала по сценарию спасения нацистского государства, в частности, речь шла о проекте сепаратного перемирия между Германией и западными союзниками с целью совместного «крестового похода» против большевистского Советского Союза. Этот план был не так наивен и нереалистичен, как он выглядит: Геббельс прекрасно знал, что ведущие круги в Великобритании, да и буквально во всем капиталистическом мире считали большевизм своим «естественным» врагом и в то же время рассматривали нацистскую Германию в качестве основной силы этого предстоящего «крестового похода». Нацистский министр пропаганды также прозорливо считал, что СССР считался полезным союзником во время войны для западных лидеров, но в тоже время последние были врагами коммунистического государства и хранили надежду на его ликвидацию, рано или поздно.

Для Советского Союза все это означало, что после нескольких лет сверхчеловеческих усилий и огромных потерь, когда победа была уже так близка, на повестке дня по-прежнему стояли выживание, спасение, жизнеспособность страны, живучесть «социализма в одной стране», что было так дорого Сталину. Советского лидера беспокоил, и не без оснований на то, сценарий Геббельса. В лагере западных союзников целый ряд именитых личностей, генералы и государственные деятели, считали этот сценарий привлекательным. После войны некоторые из них открыто выражали сожаление о том, что в 1945 г. армии западных союзников не продолжили марш-бросок на восток, на Москву. Сам Черчилль заигрывал с мыслью об этой инициативе, известной как «Немецкая альтернатива», или «Германский выбор».

У Сталина не было никаких иллюзий в отношении западных антипатий к Советскому Союзу. Его дипломаты и разведчики докладывали ему о мнениях и событиях в Лондоне, Вашингтоне и всех других странах. Для советского лидера, который хорошо помнил исторический прецедент интервенции союзников Антанты в Гражданской войне в России, возможность измены союзников, совместных германско-западных действий против Советского Союза была настоящим кошмаром. Во избежание этого он не давал ни Черчиллю, ни Рузвельту никаких поводов для возможных действий против СССР. Исходя из этого, можно понять, почему он воздерживался критиковать их действия в Западной Европе и Греции, а также его сговорчивость в Ялте232.