Помощь разведенным родителям и их детям: От трагедии к надежде - Диана Видра

В другом случае разлука с матерью и беспокойство после посещений отца приводили к тому, что ребенок заболевал, у него поднималась температура. Домашний врач аттестовал это так: посещения отца подвергают опасности здоровье ребенка, и судья, на основании этой аттестации, вынес частное определение, отменяющее посещения отца на полгода. Это типичный пример превышения компетентности врачей. Конечно, ребенок болел, но не из-за посещений отца, а из-за того, как родители эти посещения обставляли. Экспертиза, напротив, установила, что подобные болезненные картины возникают без органических изменений и, скорее всего, имеют основой психические нагрузки. Поэтому в таких случаях рекомендуется психологическое обследование ребенка.

У более старших детей эта форма страхов не так сильна, но зато они легче впадают в конфликты лояльности. Например, Франц очень боялся ранить мать, выразив радость по поводу встречи с папой, и уже вечером, когда мать напоминала ему о предстоящем посещении, начинал ныть: «А это обязательно?..». Точно так же, как Сузи, он громко протестовал, когда отец уводил его с собой. Однако, как только они с отцом удалялись из поля зрения матери, настроение ребенка быстро менялось. Подобных сцен также не происходило, когда отцу приходилось забирать его из детского сада. А вечером, когда отец приводил его домой, он точно так же не хотел расставаться теперь с ним.

Третьей причиной сопротивления детей является их сильное желание нового воссоединения семьи. Ребенку не хочется уходить с отцом, было бы лучше, чтобы папа остался здесь. Уход как бы цементирует разлуку и протест ребенка — это протест не против отца, а против разлуки.

Случается, конечно, что дети отклоняют отца как персону. Например, когда ребенок в большой степени занимает сторону матери, а та открыто пренебрегает отцом. Или пережитая обида заслоняет потребность в общении. Бывает так, что ребенок всю свою ненависть — по отношению к матери и к себе самому — переносит на отца, бессознательно делая его «козлом отпущения». Или он ожидает наказания от него за свою любовь к матери. К страху расплаты может присоединиться сильное чувство вины, вызванное разводом. Конфликт лояльности бывает настолько мучителен, что ребенок предпочитает лучше вообще отказаться от того из родителей, который представляется ему теперь менее важным. Все это нельзя оставлять без внимания. Если знать, в чем именно заключается проблема ребенка, то можно найти множество вариантов ее разрешения. К сожалению, не всегда можно обойтись без профессиональной помощи. Однако там, где она по каким-либо причинам невозможна, мы посоветуем одно — много и часто говорить с ребенком о разводе и о его страхах, давать ему возможность высказываться, облекая свои чувства в слова или другим способом выражать свои эмоции, а главное, ребенок должен знать, что вы на него не сердитесь и не чувствуете себя раненой (раненым) его «неверностью», что вы понимаете и поддерживаете его, и не перекладываете на него ответственность, что вы полностью берете ее на себя, как это и полагается взрослому.

«РЕБЕНКА НАСТРОИЛИ ПРОТИВ МЕНЯ!»

А как реагируют родители на растерянное состояние детей? Чаще всего они усматривают в нем умышленное негативное влияние другой стороны. Конечно, такое порой тоже бывает, но гораздо реже, чем это принято считать. Скорее всего, изменившиеся жизненные обстоятельства приносят столько боли, ввергают в такое отчаяние, что ребенок просто вынужден искать свои способы реагирования, а родители, со своей стороны, слишком мало знают о комплексной динамике детских переживаний развода. Иногда подобного рода подозрения вытекают из неправильного понимания детских высказываний. Так четырехлетний Якоб, однажды вернувшись от отца, капризничал, не реагировал на замечания матери и в конце концов заявил: «Ты — плохая, ты не хочешь, чтобы папа жил с нами!». Мать от неожиданности отвесила ему шлепок: «Кто это сказал?». Тогда Якоб заревел: «Папа, бабушка и все остальные!». После этого мать обратилась за помощью к психологу в надежде получить подтверждение, что посещения отца вредят ребенку.

Но тот, кто имеет дело с детьми, хорошо знает, как часто дети приписывают другим свои «постыдные» или «опасные» мысли и поступки. Вероятнее всего, вопрос матери: «Кто это сказал?» — был как нельзя кстати, он не только помог переложить вину за сказанное на другого, но это еще и придало вес его словам. Однако тут надо бы задуматься, почему мать спросила именно так, а не сказала, например: «Ты все еще сильно переживаешь оттого, что папа не живет больше с нами?» или: «Ты правда думаешь, что это была только моя вина?». А то и еще проще: «Иди сюда, я знаю, что ты несчастлив, но, поверь, все образуется». Это облегчило бы ребенку боль и сигнализировало бы понимание и надежду. Но мать уже как бы заранее убеждена в том, что это просто «какой-то клеветник» использует ее ребенка, чтобы нанести вред ей. Конечно, может быть, отец и, правда, сказал нечто подобное, чтобы защитить себя от упреков сына, но, что примечательно, мать даже не допускает и мысли о том, что сын и сам мог бы упрекнуть ее в разводе. Нет, ей просто необходимо «поймать отца с поличным». И это не единичный случай. Очень многие отцы и матери и, правда, бессознательно ждут доказательства настраивания детей против них, словно им самим заранее этого хотелось бы, и не задумываются над тем, что это, может быть, обычное переплетение фантазии и реальности, столь свойственное детям. Однако мысли о настраивании детей против — это не просто проблема родителей, такая версия выполняет и некоторые защитные функции. Так и мать Якоба призналась позже, что с самого начала считала решение суда о посещениях чересчур великодушным, что было для нее невыносимо. Но теперь она получила, наконец, «педагогический аргумент», которого так ждала, — теперь-то уж она непременно добьется отмены решения суда! В другом случае отец не желал мириться с тем, что воспитание дочери было доверено матери, и, как только девочка начала бросать ему упреки по поводу его новой подруги, желанное доказательство дурного влияния матери на дочь было «получено».

Подобные обвинения помогают родителям снять с себя ответственность за растерянность, смену настроений и агрессивность ребенка, а также отрицать боль, которую приносит детям развод. Конечно, бывает и так, что отец умышленно пренебрежителен к матери, обвиняет ее и т. д., но чего не понимают в этих случаях родители, так это того, что этим они, прежде всего, причиняют страшный вред своим любимым детям — они вселяют в них неуверенность, ввергая в конфликт лояльности. Редко бывает так, что это делает лишь один из родителей. Так и мать Якоба в дальнейшей беседе созналась, как «предметно» она беседует с сыном: «Ты еще узнаешь, что люди не всегда говорят правду». А когда мальчик заявил, что папа любит его больше, чем мама, она сказала: «Мой дорогой, твой папа вообще не любит никого, кроме себя самого!». Подумала ли мать в этот момент, что должен испытывать ребенок в ответ на ее слова? Для сравнения представьте себе, вы рассказываете своей близкой подруге, что вас любит один человек, который вам бесконечно дорог, а подруга отвечает скептически: «Ах, оставь, дорогая, я его знаю лучше, поверь, он не способен никого любить, кроме себя!». Что вы будете при этом чувствовать? А переживания вашего и без того во всех отношениях зависимого ребенка еще тяжелее.

ЛЮБОВЬ РЕБЕНКА К РАЗВЕДЕННОМУ СУПРУГУ ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ И ВСЕЛЯЕТ СТРАХ

Фигдор спросил мать Якоба, как она считает, что за интерес отцу настраивать ребенка против нее, тогда она обрисовала такую картину: отец не может простить ей, что она путем развода освободилась от его деспотизма и теперь сын, которым он так гордился, живет с нею; конечно, он ее за это ненавидит и хочет «отбить» у нее ребенка. Следует заметить, что это довольно типичная интерпретация, в которой замешаны остатки ненависти, желание мести, защита от чувства вины, потребность единолично владеть ребенком, а также страх потерять его любовь. И, как правило, родитель (например, мать Якоба) даже не знает о том, что это он выставляет другого перед ребенком в дурном свете; чаще всего он предполагает, что давно смирился со своим разочарованием и уж ни в коем случае не перекладывает его на ребенка. Как правило, сознательно мать или отец придерживаются мнения, что ребенок должен любить обоих родителей. При помощи психоаналитической консультации этим родителям удается обнаружить, что им лишь поверхностно удалось вытеснить свою ненависть, а также обиду и чувство вины. И только после этого они в состоянии признаться себе в тайном желании единолично владеть любовью ребенка и они открывают в себе страх ее потерять. Мать, характеризуя чувства отца, обрисовала, по сути, свою собственную душевную позицию. Надо только чуть-чуть прислушаться, чтобы услышать в ее высказываниях остатки ярости по отношению к бывшему мужу и тайное удовлетворение оттого, что тот тоскует по сыну. Однако звучит в них также и страх, а вдруг ему все же удастся отнять у нее любовь ребенка? Так в «теории настраивания» раскрывается добрая часть «психологической правды». Конечно, бывает и такое, что отцы или матери сознательно и целенаправленно пытаются восстановить детей против другого родителя, но такое случается гораздо реже, чем принято думать. Чаще это происходит бессознательно и — как правило — с обеих сторон, что можно считать почти повседневным признаком послеразводных отношений. Агрессивные чувства против бывшего супруга, чувство вины, угрожающее чувству собственной полноценности, и страх после супруга потерять еще и ребенка спрессовываются в неспособность правильно реагировать на продолжающуюся любовь детей к другому родителю, и любовь эта вызывает обиду, ревность и гнев. А уж о том, чтобы поддерживать эту любовь, не может быть и речи, хорошие отношения детей с другим родителем кажутся реальной угрозой, которой во что бы то ни стало следует избежать. А между тем борьба приобретает открытые формы. Что интересно, чем лучше родители проинформированы о важности обоих родителей для ребенка, тем к более действенным, хоть и субтильным, методам они прибегают. В результате мать, например, считая себя готовой к кооперированию, всю вину и все ошибки приписывает отцу. И наоборот. И все это, заметьте, без злого умысла!