Искушение ворона - Дмитрий Вересов

На следующий день Питер стоял перед картиной своего тезки Рубенса «Персей и Андромеда» в Эрмитаже. Он думал о том, что все так и есть, как изобразил великий нидерландец. Одна мертвая гадина убила другую. Отрубленная голова Медузы и окаменелый дракон. Но это для влюбленных осталось по ту сторону щита, который держит в отведенной назад руке Персей. Он смотрит на свою Андромеду. Маленькие боги, амуры, вьются вокруг, теребят их, как дети. Рядом терпеливо стоит мощный рабочий конь Пегас…

Если так долго стоять перед каждой картиной, не хватит и года, чтобы все осмотреть. Конечно, глупо бродить по залам Эрмитажа без заранее составленного плана. Скажем, можно было бы сегодня обойти только импрессионистов или античность… А вот и статуя Омфалы, скопированная им из Интернета. Питер почему-то заглянул ей в глаза. Пустые мраморные полусферы смотрели в никуда.

– Простите, – услышал он за спиной осторожный голос, – простите меня за беспокойство. Вы интересуетесь античностью?

Дубойс оглянулся. Рядом с ним стоял человек лет сорока. Пиджак в зелено-розовую клетку, брюки вишневого цвета и, что уж совсем нелепо, яркий, цвета морской волны нашейный платок с якорями.

– С некоторых пор интересуюсь, – дружелюбно ответил Дубойс, хотя смотрел на своего неожиданного собеседника с удивлением: неужели еще один Делох?

– А вы, видимо, англичанин или американец, судя по акценту?

– Американец. Но мать и отец у меня – русские. И домашнее воспитание я получил русское.

– Как интересно! – удивился незнакомец, потирая свои длиннопалые аристократические руки. – Раньше дворяне давали детям французское или английское воспитание, а вам, значит, русское. А ваши родители были дворяне?

– Только мать, отец из крестьянской семьи.

– Тоже необычно – крестьянин и дворянка. Вы прекрасно говорите по-русски.

– Спасибо, я стараюсь читать русские книжки, смотреть российские фильмы. Правда, последний год времени все меньше и меньше. Вот, наконец, побывал в России…

– Так вы первый раз в России? Значит, первый раз в Петербурге?

Странный собеседник как бы случайно коснулся длинными пальцами руки Дубойса. Питер машинально убрал руку.

– Позвольте представиться. Ник.

– Очень приятно. Питер.

Дубойс пожал вялую лапку нового знакомого.

– Питер, я бы мог взять на себя обязанность вашего личного экскурсовода, провести вас по музеям, паркам нашего города, пригородам. Если, конечно, вы найдете приятным мое общество?

Ник опять коснулся его руки. Тут Дубойса осенило. А не гей ли к нему клеится? Этого еще недоставало! Первый знакомый в Петербурге – и голубой. Не молоденькая студентка, а стареющий цветастый шут!

– Я прошу прощения, – в голосе Дубойса появились металлические нотки, – вы меня, наверное, приняли за скучающего туриста. У меня очень мало свободного времени для экскурсий и прогулок.

Собеседник сразу как-то сник, даже бант его шейного платка опустился вниз, на манер пионерского галстука.

– Прошу прощения. Очень жаль. Извините, – он попятился задом, как бедный чеховский чиновник или лакей, но вдруг остановился. – Еще два слова, Питер. Я обратил внимание, что вы долго стоите перед этой статуей. Перед лидийской царицей Омфалой. Хорошо помню историю с переодеванием в мужскую одежду… Но если вас так интересуют ее изображения, есть еще одно, насколько я припоминаю. Оно находится в Ораниенбауме, в парке, у Китайского дворца. Если вас, конечно, интересует…

Зачем Питер поехал в Ораниенбаум? В последний день можно было сходить в музей-квартиру Достоевского или Набокова. Да мало ли куда? Что он успел посмотреть за такую короткую командировку? Нет, зачем-то сел в такси, сказал: «Ораниенбаум», таксист назвал сумму, Питер кивнул. И вот он здесь, среди разрухи и запустения, среди дворцовых построек, превращенных в руины, среди разрушенных мостиков, больных деревьев. Зачем он приехал сюда? Чтобы увидеть другую сторону Петербурга? Но для этого достаточно было зайти в любой двор, любой подъезд. Приехал по рекомендации того странного типа? Нет. Что-то другое вело сюда Дубойса, то, что в обычной жизни кажется случайностью, бессмыслицей, но стоит уловить невидимые обычному зрению знаки, как все складывается в некую цепочку, в которой даже знакомство с шутом гороховым в Эрмитаже не случайно…

Нет, хватит мистики. В последнее время он слишком часто попадает в какой-то странный круг, в другие измерения. Хватит. Командировку нужно признать очень успешной. Вся жизнь главной подозреваемой была теперь перед ним. Он знал про нее практически все, вернее, все, чем мог прижать ее к стенке на допросе, припугнуть, удивить. Татьяну Захаржевскую – миссис Дарлинг…

Что же она за человек? Что за женщина? Только ли умная, расчетливая, коварная и хладнокровная убийца или… нечто большее? Какая сила хранит ее, может быть, наделяет правом вершить суд и исполнять приговор? Почему судьба ее так волнует его, следователя, которого должны волновать только доказательства и факты? Зачем он забивает себе голову лишними переживаниями, посторонними мыслями? Почему он все время думает о ней?

А вот и Китайский дворец. Где же статуя Омфалы? Не может быть? Что это?

На постаменте стояла женская фигура с львиной шкурой поверх длинного пеплоса и палицей в руке, но… без головы. Голова валялась на земле в двух метрах. Дубойс профессионально определил, что статуя разрушена ударом узкого металлического предмета, ломика или монтировки. Питер зачем-то поднял отбитую голову, подержал ее в руках. Вспомнил похожую сцену из известного англоязычного шедевра, грустно улыбнулся и проговорил: «Бедная Таня…» Потом положил голову у подножья статуи. На постаменте среди всяких надписей известного содержания почему-то одна, непонятная, привлекла его внимание: «Отсрочка».

Ну, вот и все. Предъявить доказательства, добиться санкции на арест. Надо надеяться, «кузены» из Скотланд-Ярда уже установили нынешнее местонахождение миссис Дарлинг, так что много времени это не займет…

Леонид Рафалович

Москва, Россия

Июнь 1996

– Ну что? Выпьем за генерального директора ООО «Вторчерметутилизация» и за президента ЗАО «Стил энд Каст айрон экспорт»! – сказал Леня, поднимая бокал.

Они отмечали регистрацию в ресторане ночного клуба «Метелица» на Новом Арбате.

Гай-Грачевский, как владеющий языками, стал президентом «Стил энд Каст Айрон», а Забродину досталось прозаическое ООО «Вторчермет».

Однако никто из его старых флотских приятелей не жаловался. И даже Забродин, обидевшийся было, что в Голливуд на консультации фильма о российском флоте пригласили не его, а Леньку, и то не жаловался. И на что жаловаться? Когда приехавший из Америки Леня Рафалович вдруг предложил им работу в его фирмах, с окладами по пять тысяч долларов в месяц!

И так забавно!

Обе фирмы зарегистрировали, не выезжая из Москвы. Одну в Ингушетии – в так называемой «свободной экономической зоне», а вторую на Кипре – в Кипрском оффшоре.

Какие Ленька давал взятки в Московском представительстве Ингушской республики и в консульском отделе посольства – этого никто из его друзей-партнеров не знал и не ведал.

– Ленька, а нас не посадят? – спрашивал уже пьяненький Гай.

– Не ссы, моряк моряка в обиду не даст никогда, – ответил Забродин за Леонида, – я правду говорю, Леньк, а?

– Ребята, риск присутствует в любом бизнесе как его неотъемлемая компонента, даже в торговле мороженым, – говорил Леонид, – кто не рискует, тот не пьет шампанского в ресторане «Метелица»… Но наш риск находится в разумных и допустимых пределах, это я вам обещаю. В ра-зум-ных!

Выпили еще. А потом перешли из ресторана в казино. Оно занимало весь первый этаж «Метелицы». «Метлы», как называли ее в годы Ленькиной курсантской юности. Тогда, в семидесятых, чтобы попасть сюда во время их каникулярных вылазок в столицу нашей Родины, чтобы культурно выпить в баре через модную соломинку пятирублевый «шампань-коблэр», надо было выстоять трехчасовую очередь или дать швейцару «чирик» на лапу. А у кого тогда в середине семидесятых был этот червонец? У грузина-фарцовщика? У папенькиного сынка из московской золотой молодежи?

А теперь вот здесь пьют они… Ветераны флота. Но пьют в новом для себя статусе – статусе новых русских бизнесменов.

Казино занимало огромный задрапированный в черное зал с длиннющей барной стойкой.

На трех столах два мальчика и девочка-крупье, стоя, играли с тремя ленивыми прожигателями жизни. Одному прожигателю – небритому под мексиканского мачо – было лет девятнадцать. И если сбросить два года, на которые его состарило недельное похмелье с двухнедельной небритостью, то ему было семнадцать от силы.

Другой игрок в «черного джека» был толстым армянином лет сорока. Весь в шелку и бархате и весь увешанный золотыми перстнями и цепями.