Казнить нельзя помиловать - Галия Мавлютова

Домой я добирался часа три. Мама уже спала, на кухне в кастрюльке грядкой улеглись холодные котлеты. Я поднял крышку и равнодушно поглядел на них, сегодня мне не хотелось уподобляться Васисуалию Лоханкину.

Наверное, потому, что я наелся халявного сала в гостях у Ромы Галеева.

Я долго ворочался в постели, отгадывая сложную загадку — где достать деньги? Так и не найдя иного выхода, кроме маминого кошелька, я крепко заснул. В эту ночь мне ничего не снилось, кровожадная гринда покинула меня. Я еще не знал, что она покинула меня ненадолго.

Глава 7

Не знаю почему, но понедельник выдался удачный. Стрельников выслушал мой доклад, долго вертел карандашом, стукал им по телефонному аппарату, зачем-то подул на него и, наконец, произнес загадочным голосом:

— Денис, ты пойдешь в «Люцифер» и начнешь процедуру страхования. А там посмотрим! У нас есть все основания подозревать твоего дружка, ведь кроме списка страховой компании, или как там, страхового общества, у нас ничего нет. Ни следов, ни примет, ни свидетелей. Понимаешь, у нас нет другого выхода. Лучше долбить цель, чем сидеть и нюни распускать. Собирайся, пойдешь один. Если что заметишь, сразу звони. Поставь мобильный на сигнал, я буду ждать звонка. Если услышу сигнал, сию секунду примчимся в «Люцифер» и камня на камне не оставим. Ты уж поверь мне!

Я верил Сергею Петровичу.

А кому мне еще верить? Я знал, что он не бросит меня в трудную минуту, подстрахует, спасет, выручит.

Сергей Петрович — настоящий мужчина! Честно признаться, мне очень хотелось стать таким, как Стрельников.

Раньше я хотел уподобиться Ковалеву, уж больно он крут, но, пообщавшись с ним поближе, я оставил эти фантазии. Последняя выходка Алексея доконала меня вконец. Не хочу уподобляться Ковалеву!

— Держи! — Алексей незаметно подошел сзади и сунул мне в руку пачку смятых купюр.

Я обомлел, короче, чуть не грохнулся на пол от изумления. Ковалев всучил мне целое состояние. Я такие крупные суммы еще не держал в руках.

— Это тебе на расходы. Больше мне в ФЭУ не дали. Говорят, что у них перерасход.

А мне и не надо больше! Я держал в потной руке десять тысяч рублей. Почти триста тридцать долларов! У нас в стране двойная бухгалтерия. Все пересчитывается на доллары, мысленно, разумеется, потом на евро, и наоборот. Очнувшись от шока, я хладнокровно оглядел купюры и спрятал их в карман пальто.

— Положи подальше, своруют. Карманники вышли по амнистии, чистят кошельки, аж свист стоит. Общество требовало выпустить их, общество пусть и расплачивается своими кошельками за чрезмерную гуманность. А ты спрячь-спрячь бабуленьки-то, — ласково посоветовал Ковалев, — они тебе еще пригодятся.

Ночью я перебрал все варианты добывания денег честным путем. Честные пути сходились в одну цель — мамин кошелек. Оказывается, есть и другие пути добывания денег. В лице Ковалева я приобрел казначея одного из финансовых источников.

Передо мной засияло Юлино лицо, и я понял, что не смогу дожить до вечера.

Сегодня я обязательно должен увидеть ее! — с этим твердым намерением я мгновенно сжился, и оно стало моим наваждением.

Куда бы я ни повернулся, Юлино лицо уже выглядывало оттуда: я к столу Стрельникова — и Юля туда же, я в кабинет Ковалева — а Юля уже там.

Так я пробегал полдня из кабинета в кабинет вместе с Юлей, и мне понравилась наша сдвоенность.

— Сергей Петрович, разрешите идти? — спросил я Стрельникова, когда все приготовления были закончены.

— Идите, Денис Александрович. — Сергей Петрович посерьезнел и перешел на «вы».

Я поправил воротник пальто, посмотрелся на дорожку в зеркало и птицей полетел на Старо-Невский в страховую компанию «Люцифер».

Вообще-то это было страховое общество, но оно везде рекламировало себя как страховую компанию. Такая крутая страховая компания, круче не бывает. А зарегистрирована как ООО, что означает — общество с ограниченной ответственностью, и компания предполагает общество с ответственностью без границ.

В шикарном пальто брести по питерским улицам довольно стремно, и я решил доехать до «Люцифера» в маршрутном такси. Я махнул рукой, и возле меня остановились сразу три маршрутки.

Красота! Издержки конкуренции, разгул капитализма, подумал я, забирая в руки полы пальто и усаживаясь в салон.

Плюхнувшись на сиденье, я вспомнил, что у меня нет собственных денег, есть только государственные, выданные под расписку самим Ковалевым.

Ладно, буду тратить казенные. Я достал пятьсот рублей и протянул парню, сидевшему напротив меня.

Вдруг я застыл с купюрой в руке. Напротив меня сидел худощавый парень с короткой стрижкой, под нулевку, в таком же пальто, как у меня, а за пазухой у него торчал пистолет. Если бы мне кто-нибудь сказал, что в центре Питера, средь бела дня, я увижу «человека с ружьем» в состоянии алкогольного опьянения — парень находился в сильно возбужденном настроении и с пистолетом, — я бы умер от страха. Впрочем, и сейчас я почти что умирал. И кто бы не умер, обнаружив направленный на вас ствол в маршрутном такси? Увидев пятьсот рублей в моих руках, парень выхватил из-за пазухи ствол и направил его на меня.

Водитель, ни о чем не подозревая, вел себе машину, спокойно подпевая в тон громко орущему приемнику.

Слегка раскосые глаза парня «с ружьем» смотрели на меня, точнее, они смотрели на мои ресницы. Парень меня не видел, вместо меня он видел одну сплошную цель. Цель, по которой надо стрелять без промаха. Тонкие губы с жесткой складкой едко щерились, выражая крайнюю брезгливость к пассажирам.

Краем глаза я видел, что в такси едут еще четыре человека, замершие в диком страхе.

Наверное, они проехали уже через три района и боятся выходить из такси, подумал я, глядя в ствол пистолета.

Из пистолета недавно стреляли, край ствола почти что обуглился. Длинные пальцы парня, черные от копоти и сажи, крепко сжимали ствол. Взгляд парня ничего не выражал, он застыл в состоянии вечного презрения к окружающему миру.

Парень из моего поколения, из поколения двадцатитрехлетних, подумал я, не отводя взгляда от обугленного ствола.

Я знал, что я — трус! Но что я — трус до такой степени, этого я еще не знал.

Мне пришлось лично убедиться, что я не просто трус, я — патологический трус. Внутри меня что-то застыло и ухнуло, кровь замедлила движение по струсившим жилам, и я даже слегка замерз. Мне ничего не оставалось делать, только смотреть в черную пустоту ствола и считать секунды: выстрелит — не выстрелит, быть или не быть, жить или умереть? Если он начнет стрелять, я никогда не увижу Юлю! И Юля никогда не узнает о моей смерти, она будет считать, что я жив и здоров, а меня уже не будет.

А я буду спать вечным сном на Старо-Охтинском кладбище под старыми деревьями с голыми сучьями.

По щеке что-то поползло, и я догадался, что это слеза вытекает из моего испугавшегося до колик тела. Слеза медленно скатилась за воротник и, щекоча шею, поползла вниз. Наверное, я совсем замерз, даже слезы не высыхают на моем теле, прикололся я, глупо надеясь, что прикол поможет мне справиться с собственной трусостью.

Парень все смотрел на мои ресницы, щерясь и играя жесткими складками губ. Вдруг он громко икнул и убрал пистолет.

Наверное, он передумал грабить людей в маршрутном такси! — подумал я, пытаясь успокоить пульс.

Вместо этого у меня учащенно забилось сердце, холодная испарина выступила на лбу мелкими бисеринками. Я почувствовал, что еще немного, и я рухну без сил на пол салона. Парень с усмешкой взглянул мне в глаза. И я понял, что он не пьян, он абсолютно трезв, он просто накурился травки до полного одурения. Вот и бесится теперь.

И он знает, что я струсил! Он проверял меня на вшивость!

Этот незнакомый парень знает, что я — трус!

Сердце наконец вытолкнуло застывшую кровь и заколотилось с бешеной силой. Горячий пот растекся под мышками, заструился ручьями по спине, защекотал волосы за ушами. Уши пылали ярким огнем, от стыда, от страха, от омерзения. Меня жгло ощущение, что я выкупался в бочке с дерьмом. Просто так, без спросу, меня взяли и выкупали, подняли за волосы, опустили в чан с дерьмом и еще подержали там вместе с головой, чтобы я вдоволь нахлебался этого дерьма и до горла наелся унижением и позором.

Парень еще раз взглянул мне в глаза и вдруг неожиданно выскочил на ходу из маршрутки. Дверь ездила туда-сюда, пока водитель не остановил машину и не крикнул, с трудом сдерживая злобу:

— Закрой дверь! Что сидишь, не видишь, дверь болтается?!

Я с трудом поднялся, превозмогая страх, коленки дрожали, зубы выстукивали барабанную дробь.

Почему все кричат на меня? Почему они считают, что имеют право давить на меня? Что я, лысый, что ли? Или рыжий? Или как там еще называют идиотов?

Пришлось выйти из такси, я не выдержал нового унижения, теперь уже от водителя. За мной посыпались испуганные пассажиры, как картошка из порванного мешка. Они убегали, затравленно озираясь по сторонам. Никто не хотел встречаться с тем стриженым парнем, державшим побелевшими пальцами курок пистолета.