Завтра подует завтрашний ветер - Ольга Яблочкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как твоя подготовка к выставке? – спросила мать Мидори.
Чонхо родители будто не замечали, что случалось уже не раз. Мидори это всегда раздражало.
– Хорошо, все идет по плану, – ответила Мидори. – Мы с Чонхо решили добавить еще несколько фотографий…
– Кстати, твои последние фотографии в статье о новом музее были просто замечательны, – перебил ее отец.
Чонхо все это время благоразумно молчал, переводя взгляд с одного на другого.
– Спасибо, – ответила Мидори. – Кстати… мы с Чонхо…
– Не хотите чаю?
Не дождавшись ответа, Маюми-сан пошла на кухню заваривать чай. Мидори и Чонхо переглянулись.
– Твоя игра на этот раз оказалась неожиданно хорошей, – будто впервые заметив Чонхо, сказал отец, заставив того незаметно вздрогнуть. – Но я не так увлекаюсь футболом, мог и ошибиться.
И такие колкости тоже были в духе родителей Мидори. Чонхо давно привык, поэтому просто старался как можно меньше с ними разговаривать.
– Вот и чай. – В гостиную вернулась мать Мидори.
Она расставила всем чашки и уселась сама. Родители приступили к чаепитию. Чонхо и Мидори к чашкам не притронулись. Вдруг застрекотала цикада. Рановато для нее в такую пору.
– Я сделал вашей дочери предложение, – вдруг неожиданно начал Чонхо. – Теперь спрашиваю вас: вы согласны отдать мне свою дочь в жены?
Говорил он это все с ледяным спокойствием, но внутри, Мидори чувствовала это, так и дрожала каждая струнка.
Родители Мидори, ни один, ни второй никак не отреагировали на это, спокойно продолжая пить чай.
– И я сказала «да», – не выдержала Мидори затянувшегося молчания.
И снова полнейшее игнорирование. Чонхо и Мидори снова переглянулись.
– Этого следовало ожидать, – наконец сказал отец. – А теперь ответь мне: ты хорошо подумала?
Под этим выражением скрывалась целая речь: «Хорошо ли ты подумала, что согласилась выходить замуж за этого корейца, который не может ничего, кроме как бегать с мячом по полю, в то время как мы в состоянии найти тебе состоятельного мужа из хорошей семьи и с приличным достатком?».
– Да, хорошо.
Под этим тоже можно было понять целое высказывание: «Да, я хорошо подумала, ведь я люблю его и больше никого, а если запретите, то все равно выйду за него замуж, ведь я люблю его больше жизни».
– Что ж, ладно. Кстати, а та твоя фотография…
Разговор снова потек в жутко официальном русле, что означало: поговорим потом, когда этот кореец (иначе они его просто не называли, потому что тоже чтили традиции и всех корейцев, мягко сказать, недолюбливали) уйдет, поэтому спустя несколько часов Мидори, проводив Чонхо, осталась дома.
И вот тут-то начался настоящий разговор, с самого начала не предвещавший ничего хорошего.
Чонхо медленно шел по улице, пиная каждый попадавшийся под ногу камешек, что немного не соответствовало его костюму, который он надел по случаю такого знаменательного, как он думал, события. Время пролетело быстро, хотя дома у родителей Мидори ему казалось, что бесконечно тянется каждая секунда. Теперь он был свободен от неприветливых взглядов ее родителей, вследствие чего даже снял галстук и выкинул в ближайшую урну.
Он играл в команде вот уже который год, и редко когда кто жаловался на его игру. Он забил не один гол, и вот на подпись уже готовился третий контракт. Его несколько раз звали в европейские команды не последнего десятка, но он отказывался, так и оставаясь в Осаке. Он давно жил в своей собственной квартире, с каждым годом все более обустроенной. У него была прекрасная девушка, уже невеста, с которой он волею судьбы встретился еще в Сеуле, в своем родном городе. Но это все не имело значения.
Важно было сейчас лишь то, что ее родители до сих пор отказываются принять его. И вполне вероятно, что будут против их брака, хотя Чонхо до последнего надеялся, что так не будет, что они согласятся с выбором своей дочери, что за столько лет они привыкли к нему. Но это было вовсе не так. Жестокая реальность показывала совсем другое. Они окажутся против, они запретят… Иногда ее родители ему действительно надоедали. Они надоедали ему своей принципиальностью, своей традиционностью, которой обладали в еще большей мере, чем сам Чонхо. Но это были все же ее родители, и стоило об этом вспомнить, все возмущения утихали. Он знал, что сейчас, в этот самый момент Мидори разговаривает с ними насчет него, и от этого разговора зависит многое, но ничего сам поделать не мог, потому и ушел. Просто это дело только дочери и ее родителей.
Чонхо зашел в первый попавшийся бар, спустившись на уровень подземного этажа. Раньше, когда он жил в Сеуле, они с матерью считали каждый чон, и всякие кафе и бары он просто не мог позволить себе, потому что работал, не покладая рук. А потом прибавились и тренировки на стадионе в Янчхонгу, и времени оставалось еще меньше. Сейчас его достаток заметно увеличился, и он вполне мог себе позволить заходить в такие заведения хотя бы иногда, хоть и высокое звание спортсмена это ему претило. Сейчас ему было безразлично – узнают его или нет. Ему просто хотелось выпить, хотя тренер очень строго к этому относился.
Да, спустя год игры в команде его стали узнавать. После – показывать на него на улице. Потом – просить автограф. Вначале ему это было непривычно, он чувствовал себя не в своей тарелке, но затем ему стало интересно, а еще через год надоело. Это стало еще одной частью работы.
– Простите, можете расписаться, Ю-сан?
Вот и теперь… Он посмотрел на просившего. Это был юнец, молодой настолько, что даже не тянул на двадцатилетнего, чего требовало заведение.
– Да, конечно, – вместо наставлений, на которые и так не было настроения, ответил Чонхо.
Он расписался на протянутом листочке, и юнец ушел, весь светясь от счастья. Чонхо так и не придумал японскую подпись и остался писать заковыристым хангылем*, что всегда так нравилось поклонникам команды.
Для начала он заказал не слишком крепкий коктейль и теперь сидел, довольно быстро его уничтожая. Через полторы минуты он попросил повторить заказ, после чего перешел на более крепкие напитки.
– Что, горе запиваешь?
Родная речь… Чонхо посмотрел на подсевшего к нему. Неизвестно как и неясно почему, но перед ним оказался Ку Сун Юн, их вратарь, тоже кореец, который довольно редко выходил на поле, но в то же время был завсегдатаем командных посиделок и довольно веселой личностью, что позволяло
