Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно - Роберт Грейвз

Их вестник, кажется, принял за правду мой рассказ о том, что наши мужчины задержались во Фракии, так что они не станут на нас нападать, тем более если наши дары придутся им по вкусу. И все же было бы опасно предоставить им в нашем городе полную свободу, ибо кто-нибудь из нас наверняка выболтает правду о том, что случилось в ту кровавую ночь. Тогда хотя эти минии, может, и не станут порицать, рассказ о нашем ужасном деянии все же скоро разнесется по Греции. Его услышат фракийцы и немедленно поплывут сюда, чтобы отомстить нам за смерть своих дочерей.

После паузы заговорила Ифиноя:

— Матушка, после того, как я передала кувшин с медом мужчинам на корабле и ушла, я украдкой вернулась по оврагу и спряталась за скалой, чтобы послушать, о чем они говорят. Морской ветер доносил до меня каждое слово. Я услышала, как один человек, которого вы называли Анкей Маленький, сказал: «И это в самом деле так? Тогда то, что рассказал мне Фоант — не вымысел, а правда, в конце концов». Кто-то спросил: «Что за Фоант и что он тебе рассказал?» Он ответил: «Фоант — старый лемносец, которого я подобрал во время моего плавания с Самоса в Иолк, он плыл в лодочке без весел, я высадил его на островке Сикиносе близ Наксоса. Он обезумел от жажды и голода и все твердил, что женщины Лемноса убили на его острове всех мужчин, кроме него, и пустили его в море в этой лодчонке. Рассказ его изобиловал всяческими подробностями, которые были, очевидно, неправдой — например, что у него в сундуке под сиденьем кормчего — немного ячменного хлеба и парочка молочных овец, так что мои товарищи и я сам ни одному его слову не поверили». Матушка, я не вижу причины удерживать этих красивых моряков подальше от нас, коли они уже знают самое худшее. И вот что я должна сказать: их высокий капитан, с светлыми, украшенными лентами волосами, на котором рубаха из пятнистой шкуры — самый красивый мужчина, какого я в жизни видела.

Воцарилось молчание. Затем поднялась дряхлая старуха, которая была некогда кормилицей Гипсипилы. Она сказала:

— Дорогие мои, я — старая женщина, давно неспособная рожать, слишком морщинистая, желтая и худая для любого мужчины. Поэтому все, что я сейчас говорю, говорится беспристрастно. Я уверена, что мы поступили правильно, убив наших мужчин с их женами: мы обязаны были отомстить за честь Богини. Совершив это, мы искупили заблуждение, в которое впали в последние годы. Ибо, когда моя мать была девочкой, наглость мужчин сдерживали тем, что, по достижении зрелости, каждому из них ломали правую ногу в честь хромого героя Гефеста, и они не могли состязаться с нами в бою или на охоте: они могли лишь ходить за плугом, плыть на лодке и стоять у наковальни. Но этот обычай мы нарушили, думаю из неуместной жалости, и отложили свои дротики в сторону. Уверена, мы правильно поступили, убив детей мужского пола; тем самым уберегли тех, кто их вскормил, не дав им пригреть змею на груди. Но запретить мужчинам ступать на этот остров, по-моему, глупо. Судите сами, мои дорогие, даже если вы способны защитить Лемнос от всех пришельцев, какую жизнь в старости вы себе этим предуготовляете? Когда мы, старухи, все вымрем, а вы, хорошенькие девочки, сядете на наши места у очагов, как вы жить-то будете? Может, разумные быки сами запрягутся и вспашут поля по своему добровольному согласию? Или деловитые ослы возьмут серпы и станут жать? Или рыбы выскочат из воды прямо вам на сковороды? Мне лично и думать противно, что я умру и буду похоронена прежде, чем мои уши услышат крики и вопли здоровых маленьких мальчуганов, играющих во дворе в пиратов, пока что я слышу только унылый скулеж девчонок, которые щиплют и царапают друг дружку и шепчут друг дружке в уголке вздор.

Станьте опять женщинами, красавицы Лемноса, выберите себе возлюбленных из этих красавчиков-чужестранцев — доверьте себя им — ибо среди них есть и великие князья — и породите племя лемносцев, которое будет благородней прежнего.

Вздох облегчения и взрыв аплодисментов обозначили конец старухиной речи. Ифиноя, приплясывая от нетерпения, вскричала:

— Матушка, матушка, можно я сразу же пойду и приведу сюда этих хорошеньких морячков?

Гипсипила поставила вопрос перед Советом, который выразил свое одобрение, не подав ни единого голоса против. И хотя некоторые из женщин и раньше подозревали, что Гипсипила потихоньку спровадила Фоанта с острова, они были в тот миг столь радостно возбуждены, что не посмели обвинить ее в этом преступлении. И вот Ифиною послали на берег. Она примчалась туда и крикнула:

— Дорогие моряки, добро пожаловать на берег, разомните ноги! Моя матушка, царица Гипсипила, обещает вам, что вы проведете здесь время счастливо, как у себя дома со своими женами, которых вам сейчас, увы, должно быть, не хватает.

Аргонавты радостно закричали и стали посылать ей воздушные поцелуи, Идас же хрипло рассмеялся и толкнул локтем под ребра своего соседа Аргуса со словами:

— Эй, Аргус, а как там твоя хромая нога? Не хочешь выйти на берег и размять ее?

Эта острота всех развеселила, и Ясон отдал приказ подвести корабль к берегу. Все склонились над веслами и вскоре услыхали, как шипит их длинный киль, врезаясь в песок. Они развернули весла, следя, чтобы не ударить один другого в нетерпении по голове, затем выкарабкались наружу и, навалившись на концы весел, наполовину вытащили «Арго» из воды. Геркулес выкатил за борт якорные камни.

Зоркие глаза Ифинои выискивали среди них хорошенького мальчика, чтобы взять его себе (ибо она уже достигла брачного возраста), и вот ее взгляд упал на Гиласа. Она многозначительно улыбнулась ему. Гилас покраснел и ответил застенчивой улыбкой.

— Веди нас, дорогое дитя! — крикнул Ясон. — Мы все до одного следуем за тобой. — Он распустил свою длинную гриву и взял в руку дротик, который дала ему Аталанта в Метоне в знак того, что будет верна ему как вождю; дротик был с железным наконечником, а рукоятку украшали три тонких золотых ленты. Затем он надел свой лучший плащ, цвета пурпура, плащ был расшит символами, рассказывающими историю утраты Руна, хотя, незнакомый с языком искусства не понял бы их значения. Спереди были видны Фрикс и Гелла, летящие по воздуху на спине золотого барана, Гелла при этом падала в объятия Тритонов и Нереид, в то время как Нефела, мать этих детей, в виде облака, хлопая плащом, создавала ветер, гнавший их вперед, а Триединая Богиня, представленная, как три прекрасные женщины, держатся за руки, попирала ногами распростертого Афаманта, их отца. Баран, казалось, что-то говорил Фриксу. Стервятник терзал печень мужчине, скорее всего Прометею, в руке он держал огненное колесо, а позади возвышалась заснеженная гора. На самом деле так обозначался Фрикс после прибытия в Колхиду. Под огненным колесом подразумевалось посвящение Руна святилищу Прометея, а стервятник указывал на то, что Фриксу не были устроены достойные похороны. Изображение Ясона, размахивающего копьем в пещере Хирона, который был представлен получеловеком-полуконем, наигрывающим на флейте, было столь же таинственное; Ясон казался пигмеем, на которого нападет чудовище с трубкой, пускающей отравленные стрелы.

Другие аргонавты начали принаряжаться и прихорашиваться, и после того, как они покончили с туалетом, они выглядели блестяще, Ясон спросил:

— Кто остается охранять корабль на случай нападения? Ты, Мелапм? Ты, Маленький Анкей?

Эти двое согласились остаться, хотя и были разочарованы, что не идут с остальными, но неожиданно Геркулес сказал:

— Ступайте оба! Мы с Гиласом остаемся здесь. Он еще недостаточно взрослый для развлечений того рода, что нам обещают. Если я оставлю его в обществе той горячей юной девицы; она совратит его так же быстро, как солнце растапливает масло.

Глаза мальчика затуманились от обиды. Он взмолился:

— Геркулес, отпусти меня! Со мной ничего плохого не случится. Я ведь уже почти мужчина!

Аталанта, у которой было доброе сердце, сказала:

— Геркулес, отпусти его и сам иди. Я возьму на себя обязанности стража. Признаюсь, я собралась поточить лясы с этими прелестными лемносскими девушками, а заодно и поесть чего-нибудь вкусненького. Но я вполне могу и остаться: я не могу принять участия в любовных играх, которые, похоже, последуют за пиршеством, и буду только стоять на пути у других. Так что иди, Геркулес, убережешь Гиласа от беды, подав ему пример добродетели.

Тут вмешался Ясон:

— Одной женщины недостаточно, чтобы охранять «Арго».

Аталанта сдержала гнев:

— Мелеагр может остаться со мной, если пожелает, — сказала она.

Геркулес рассмеялся:

— Да ты влюблена в Мелеагра, и ревность не позволяет тебе отпустить его к лемносским бабам. Хочешь сохранить его для себя?! Но я не оставлю тебя с ним наедине, а то еще накличу неудачу. Ты не можешь спокойно отпустить Мелеагра от себя, а я не могу спокойно оставить его с тобой, а не то как бы ты Артемиду не разгневала: докучая ему своими приставаниями. Нет, нет! Мы с Гиласом останемся, верно, мой дорогой мальчик?