Солдаты Афганской войны. - Сергей Бояркин

Джемакулов прибыл в нашу роту как и все остальные духи, в ночь тревоги. Но к этому времени уже успел получить от земляков строгое наставление: "Кавказец — никому спуску не давай! Кто бы он ни был, не е. ет: дед — не дед. Если кто дернется — говори нам — он потом кровью харкать будет! А увидим, что тебя припахали — сами отп. дим, чтоб нас не позорил, чтоб человеком был!"

Что их столкнуло изначально — я не застал, но по сконфуженному лицу Магомета я сделал предположение, что он только что получил в ухо. Слышу только продолжение разговора:

— …Я этого так не оставлю, — обиженно гнусавил Магомет. — Скажу своим — ты еще пожалеешь, — и произнес известные всему полку фамилии — это были орлы из других рот, старшего призыва. Еремеев сразу переменился — связываться с ними ему вовсе не хотелось. Стараясь не показать явного испуга, он стал оправдываться перед сопливым молодым:

— Да западло своих закладывать, — уже с неуверенностью в голосе объяснялся Еремеев. — Сам будешь дедом — так же жить будешь. Ты что, через год молодых не будешь гонять? Или как? Hа равных будешь?

Я был очень удивлен, если ни шокирован: — Ну, заехал молодому по физиономии — что в этом зазорного? Не в школе же — в армии, командиру все дозволено!

На этом выяснения закончились — дальнейшее обострение грозило опасными последствиями для обоих, и они разошлись.

…Дни тянулись без изменений. Несколько раз нас собирали по тревоге. Мы быстро сворачивали палатки, тушили костры, укладывали вещи, строились и проверяли снаряжение. После чего звучит отбой. И мы заново воздвигаем палатки, разжигаем костры и ждем следующую тревогу.

НА АЭРОДРОМЕ

Где-то на пятые сутки пребывания в «теплом» лесу прошел слух, что сегодня должны улететь. И действительно, когда совсем стемнело, полк построили по тревоге и объявили, что идем к аэродрому. Быстро свернулись, собрали все вещи и двинулись через поле к аэродрому.

Была глубокая ночь. В поле сильно пуржило и в пяти шагах ничего не было видно. Мы побежали в сторону аэродрома длинной цепочкой, след в след. Командиры то и дело подгоняли:

— Подтянись! Быстрей!

— Не растягиваться!

В полной экипировке, нагруженные различными вещами, мы продвигались по глубокому снегу ускоренным шагом на пределе возможного, почти бегом.

Мне досталось нести две коробки с сухпайком, которые, как бы я их ни перекладывал — то под руки, то перед собой — все равно было ужасно неудобно. Они так оттягивали руки, что я еле их держал. Руки отваливались, и я уже начал подумывать, как бы незаметно одну коробку закинуть подальше в сторону или зарыть в снег. Хорошо еще, что такая беда случилась не только со мной: другие молодые тоже были перегружены, и некоторые, будучи уже не в силах идти дальше, стояли возле утоптанной снежной тропы и переводили дух. Нас начали обгонять другие роты. Ротный, заметив, что молодые опять отстали, послал нам на подмогу тех, кому груз "не достался". И когда у меня взяли одну коробку, я сразу пошел быстро без остановок.

Подойдя к взлетной полосе, полк построился, и так мы простояли около часа. И вот из темноты в небе стали появляться огоньки самолетов. Разрезая прожекторами ночную мглу, самолеты непрерывно приземлялись друг за другом и, свернув на соседнюю полосу, выстраивались в два ряда.

Сначала приземлилось самолетов двадцать. Через четверть часа появилась следующая партия — еще штук пятнадцать. Самолеты прибывали небольшими группами с промежутком минут в десять-двадцать. Каждый раз после приземления очередной колонны казалось: — Все, сейчас пойдем загружаться, — однако команды все не поступало: ждали прибытия следующих самолетов. Так продолжалось часа два-три. Всего приземлилось около семидесяти самолетов: в основном были турбовинтовые Ан-12, но были и современные Ил-76.

К этому времени каждый уже знал номер своего самолета, в который надо было садиться. По команде мы ринулись вдоль двух рядов извергающих свист и рокот монстров, высматривая на их фюзеляжах две огромные цифры, высотой с метр, отыскивая свой номер.

Началась загрузка. Сначала, из подъехавших к самолетам машин, стали загружать ящики с боеприпасами и продовольствием. Самолет гудит и обдает нас ураганным ветром, сквозь гул и шум слышны крики:

— Давай! Быстрей! Быстрей!…твою мать!..

На всю погрузку нам отводились считанные минуты, поэтому торопились как могли и ящики переносили бегом, не останавливаясь ни на мгновение. Потом к самолету подъехала БМД и по откидному трапу заехала внутрь самолета. Закрепив груз и БМД, мы расположились в небольшом отсеке между грузовым отделением и кабиной пилотов. Сидим и ждем, когда взлетим. Но время шло, а мы никуда не двигались. Вскоре самолеты стали останавливать двигатели. Поступила команда выходить.

Заночевали в расположении обслуживающей аэродром воинской части. Нас разместили в одноэтажном здании в аудитории для теоретических занятий летчиков. Спали вповалку, одетыми, прямо на полу и на столах в учебных классах. Какое это было блаженство! Первый раз за последние дни спали в человеческих условиях — почти при комнатной температуре.

Утром, после подъема, было трудно друг друга узнать: от тепла у всех так распухли и раскраснелись лица, что рожи получились смешнее чем у клоунов. Смотришь на других, и хохотать хочется, да не можешь — губы надулись как сосиски, что пошевелить ими больно.

Позавтракав, полк пошел в поле на тактику. Механик-водитель, командир отделения и оператор-наводчик шли рядом, имитируя, что едут внутри воображаемой БМД. Остальные, с автоматами наперевес, расходились за нами цепью и с криком: "Ура!" — атаковали условного противника. Уже к обеду командирам взводов эта беготня по снегу порядком надоедала, и они позволяли себе и личному составу отдохнуть и погреться возле костра. Вечером шли обратно в учебные классы, где и спали.

В один из вечеров я стоял в карауле у входа в здание, где располагался наш батальон. Вместе со мной стоял водила из автороты, отслуживший год. Все два часа, пока мы находились на посту, он, жалуясь на свою судьбу, негодовал:

— Ну и жизнь пошла! Скажи, есть справедливость на свете или ее нет? Когда по тревоге духов из карантина привезли, одному из них — представляешь? — сразу дали машину! Вот как бывает! Не успел прибиться, еще не приобтерся толком, а уже с машиной! Понимаешь, я го-од ждал машину! Год со всеми строем ходил, кроссы бегал, п. дюлей каждый день огребал… Вот дембеля ушли — еле дождался, наконец-то машину дали и мне…твою мать, и этому сосунку тоже дали! Представляешь?! Салабону! Вчера я этого пид. ра отвожу в сторону — как по е. альнику хлобысь! — Чо, бл… ни рано на машину сел? А-а?! Служба медом ни покажется, если только спать да баранку крутить? А кто за тебя службу тянуть будет? А кто за тебя кроссы бегать будет? А кто за тебя строем ходить будет? А-а?! — а он, — Я же не виноват, что мне сразу дали.