Теория нравственных чувств - Адам Смит

качества. Такая непоследовательность в нашем суждении признается и ощущается как самым беспристрастным свидетелем поступка, так и людьми, которых поступок этот непосредственно касается. Человек, безуспешно хлопотавший о месте для своего друга, заслуживает его признательности и имеет, по-видимому, право на нее; но человек, хлопотавший о месте и получивший его, принимается обыкновенно за покровителя и благодетеля того лица, ради которого он хлопотал, и приобретает, по-видимому, особенное право на его признательность и уважение. Мы можем дойти до мысли, что человек немногим обязан своему другу, который только пытался оказать ему услугу, но мы всегда готовы разделить его благодарность к постороннему человеку, которому удалось оказать ее. Обыкновенно говорят, что мы одинаково благодарны как человеку, употребившему все свое старание, чтобы оказать нам услугу, так и человеку, которому удалось оказать ее. Но в случае безуспешной попытки в нашу пользу словам этим, как и всяким другим подобным же речам, следует верить лишь наполовину. Чувства бескорыстного человека могут быть одинаковы к своему другу независимо от того, будет ли последний неудачником или преуспевающим: чем благодарнее он, тем меньшее различие будет в его привязанности в этих двух различных положениях его друга. Благородные люди отдают предпочтение расположению к себе и уважению людей, заслуживающих уважения, перед какими бы то ни было выгодами, которые могут быть доставлены этими чувствами; если они и лишаются этих выгод, то смотрят на них как на предмет, почти не имеющий цены; тем не менее они все же сознают, что потеряли нечто. Благодарность как чувство обязанного человека может быть удовлетворена вполне только в том случае, когда услуги одинаковы: вот почему между двумя друзьями, из которых одному удалось оказать нам услугу, а другому – нет, первому отдается некоторое предпочтение перед вторым в сердце даже самого бескорыстного и великодушного человека. В этом отношении мы до такой степени несправедливы, что, даже получив услугу, о которой хлопотало несколько человек, если она оказана только одним, мы полагаем, что обязаны меньшей благодарностью прочим, которым, несмотря на все их старания, не удалось быть полезными нам; а так как в подобном случае благодарность наша разделяется между всеми, пытавшимися оказать нам услугу, то мы и считаем себя вправе ощущать ее в меньшей степени относительно каждого. Такой-то, слышим мы обыкновенно, желал оказать нам услугу и сделал все, что от него зависело, однако же он не заслуживает особенной благодарности за то, что получено нами, ибо если бы за нас не хлопотали другие, то мы ничего бы не получили. Мы полагаем, что даже в глазах беспристрастного свидетеля такое соображение ослабляет обязанность быть благодарным; сам человек, бесполезно пытавшийся сделать добро ближнему, как бы ни было сильно его желание, полагает, что он не имеет такого права на его признательность, на какое он мог бы рассчитывать в случае успеха, а сами мы даем в таком случае меньшую цену его поступку.

Из-за такой несправедливости дарования, не оказавшие своего действия в силу каких-либо случайных обстоятельств, кажутся нам менее достойными, даже если мы были вполне уверены в том, что они способны произвести это действие. Полководец, потерявший вследствие зависти придворного возможность одержать победу над врагами своего отечества, постоянно будет сожалеть о потере такого благоприятного случая. Сожаление его будет основано не на одном только доверии к нему народа, но и на внутреннем одобрении возможного подвига, который озарил бы его имя новой славой. Ни он сам, ни другие люди не могут быть удовлетворены мыслью, что план сражения зависел только от него и что для его исполнения требуется меньше дарований, чем для его составления, что никто не станет оспаривать его достоинств и что если бы это зависело от него, то успех не мог бы подлежать сомнению. Но план его не был приведен в исполнение, и, хотя он достоин полной похвалы, какую только может заслужить проект такого обширного и сложного предприятия, все же он не одержал никакой блистательной победы. Стремление отнять у человека возможность довершить и привести к развязке дело, которое он осуществлял, воспринимается как самый несправедливый происк зависти. Он так много сделал, говорят в таком случае, что у него не смели отнять возможность положить последний камень. Такой упрек ставился Помпею, когда он воспользовался победами Лукулла и похитил лавры, заслуженные счастьем и доблестью последнего. Слава Лукулла даже в глазах его друзей казалась меньшею вследствие того, что ему не дозволили довершить завоевания, которые благодаря его мудрым распоряжениям и его мужеству мог окончить каждый. Архитектору наносится оскорбление, когда другому поручается привести его план в исполнение или когда план его искажается до такой степени, что оконченное сооружение производит совсем иное впечатление. Однако же он отвечает собственно только за свой план. Все его достоинства, состоящие в точности вычислений, так же очевидны на плане, как и в исполнении: но дело в том, что даже знатокам план не доставляет такого удовольствия, как оконченное здание, хотя в нем и обнаруживается тот же вкус и тот же гений; последние производят весьма неодинаковое действие, и удовольствие, доставляемое одним, вовсе не походит на восхищение, возбуждаемое другим. Мы можем верить, что некоторые люди одарены более великими дарованиями, чем Цезарь или Александр, или что поступки их были бы отмечены таким же величием, если бы они находились в положении последних. Однако же они не заслуживают того удивления и того восхищения, которые окружают имена последних у всех народов и во все времена. Они могут вызвать к себе большее уважение в людях, одаренных умом спокойным и холодным, но они никогда не достигнут той ослепительной репутации, которая создается подвигами, вызывающими энтузиазм. Добродетели и высокие дарования не производят даже на людей, умеющих ценить их, того действия, какое постоянно производится великими подвигами.

Подобно тому как неудача уменьшает в глазах неблагодарного человечества достоинство попытки сделать доброе дело, так же и неодобрение уменьшается в случае неудачной попытки сделать зло. Сколь бы очевидно ни было доказано намерение совершать преступление, оно редко бывает наказано, как было бы наказано само преступление. Единственное исключение в этом отношении представляет почти никогда не избегающее наказания преступление в государственной измене. Так как оно непосредственно направлено против существования правительств, то последние более всего заботятся о наказании за него. Правительство старается подвергнуть наказанию за прочие преступления, потому что чувствует оскорбление, нанесенное его подданными, но при наказании за государственные преступления оно руководится чувством личного оскорбления. В первом случае оно сочувствует негодованию подданных, а во втором оно удовлетворяет личное