Серапис - Георг Эберс

Слова Евсевия звучали так весело и добродушно, что Агния не могла удержаться от улыбки. Вскоре к ним присоединилась хозяйка дома, жена дьякона. Она приняла молодую христианку как нельзя более ласково и приветливо. Бедная девушка была глубоко тронута участием добрых людей, и только тревога о пропавшем брате отравляла ей этот счастливый вечер.

Между тем усталость и изнеможение взяли свое: Агния едва прикоснулась к предложенной пище и вскоре крепко уснула на чистой и опрятной постели, рядом со старушкой Елизаветой.

Старик уступил ей свое место, а сам решил провести ночь на узкой скамье в своей рабочей комнате.

Когда почтенные супруги остались одни, Евсевий рассказал жене о своей встрече и разговоре с Агнией.

– Я принципиально не могу осуждать тех, кто следует учению Ария или принадлежит к иной еретической секте, – заметил он в заключение, – христианская вера спасительна для всякого, если не искажает самого духа учения Христова. Если правда на нашей стороне – в чем я, конечно, вполне уверен, – и Сын Божий единосущен Отцу, то, следовательно, Он беспорочен и Его божественная благость не знает границ. Поэтому Спаситель не может гневаться на тех, кто называет Его только богоподобным; Он не станет наказывать несчастных людей, впавших в заблуждение. Постарайся хорошенько вникнуть в мои слова. Вот я в своей церкви не поднялся выше дьякона; представь же себе, что в наш приход явится какой-нибудь мальчик и назовет меня простым служителем или чем-нибудь в этом роде. Неужели я рассержусь за такую ошибку и стану бранить неразумного ребенка? Конечно, нет. Так и наш Спаситель, Который стоит неизмеримо выше любых человеческих заблуждений, не может отвергать неразумных ариан, потому что и они принадлежат к его стаду. Когда один из подобных еретиков явится на том свете в селения небесные и увидит Христа в Его божественной славе, то он, наверное, падет перед Ним ниц, поглощенный восторгом и мучимый раскаянием. Тогда милосердный Искупитель скажет ему: «Безумец, теперь ты видишь, кто Я. Да простится тебе твое заблуждение!»

– Это непременно будет так! – отвечала Елизавета, согласно кивая Евсевию. – Господь не отверг покаявшейся блудницы и оставил нам в назидание трогательную притчу о милосердном самарянине. Бедная Агния! Вот мы с тобой горевали, что у нас нет дочери, и благое Провидение послало нам эту сироту. Как она кротка и прекрасна! Милосердный Бог услышал наши молитвы и послал нам утешение в старости. Однако ты, вероятно, очень устал? Ложись спать, Евсевий!

– Сейчас иду! – сказал старик, но вдруг он с досадой хлопнул себя по лбу и промолвил: – Боже, ведь я совершенно забыл, что у меня есть еще одно важное дело! Мне необходимо повидаться с Марком. Он совершенно сбился с толку, и если я не переговорю с ним сегодня вечером, то этот юноша совершит какое-нибудь безумство. Я действительно ужасно утомился, но исполнение долга должно стоять превыше всего. Нет, Елизавета, не уговаривай меня остаться дома и отдохнуть! Подай мне лучше плащ: я после найду время для отдыха, а теперь мне надо спешить к бедному огорченному Марку!

Таким образом, несмотря на позднее время и крайнюю усталость, старик немедленно отправился в дом вдовы Марии на Канопской улице.

ГЛАВА XV

После ухода Константина в доме Порфирия началась кипучая деятельность. К Олимпию приходило уже несколько посланных. Один писец из язычников, служивший у наместника Эвагрия, предупредил своих единомышленников о предстоящем перевороте, так что маститый философ немедленно стал готовиться к решительным действиям.

Хозяин дома велел запрячь лошадей в закрытую колесницу, так называемую «армамаксу», и взял на себя доставку значков и оружия в Серапеум. Кладовая, где хранились эти вещи, была выстроена на собственной земле Порфирия, в египетском квартале Ракотис; здесь был устроен склад лесных материалов. Сараи и запасы строевого леса скрывали небольшое здание от посторонних глаз.

Старый акведук, снабжавший водой жертвенные дворы и подземные помещения храма, предназначенные для религиозных мистерий, проходил как раз рядом с участком Порфирия. Этот водопровод был перестроен в царствование Юлиана, после чего старый подземный канал, прочно выложенный кирпичом, оставался сухим, и через него можно было незамеченным пробраться в Серапеум.

Незадолго перед тем Олимпий распорядился открыть его и вычистить, чтобы он служил для доставки оружия и разных припасов, которые могли понадобиться защитникам святилища.

Порфирий с Олимпием наскоро передавали друг другу свои последние распоряжения. Дамия сидела тут же, внимательно следя за их торопливым разговором и вставляя изредка свои замечания.

Разлука с друзьями была, по-видимому, особенно тяжела для маститого философа перед началом решительной борьбы, исход которой казался ему сомнительным. Когда хозяин дома протянул ему руку на прощание, ученый крепко обнял его и сказал глубоко взволнованным голосом:

– Благодарю тебя, друг, благодарю за многое! Мы жили, как подобает мыслящим людям, и если нам суждено погибнуть, то мы сложим головы во имя блага последующих поколений. И стоит ли жалеть жизнь, если она обращается в невыносимую пытку? Помню, однако, что наша борьба началась при неблагоприятных предзнаменованиях и, судя по всему, она будет проиграна. Для нас, философов, существование по ту сторону могилы не представляет ничего пугающего. Вечный промысел устроил на таких мудрых началах Вселенную и духовный мир человека, что мы, наверное, встретим стройную гармонию и в этой загадочной области, недоступной исследованиям человеческого разума. Мысль о том, что моей душе предстоит освободиться от бремени ее телесной оболочки, каждый раз вызывает во мне чувство глубокой отрады, точно у меня вырастают крылья.

Верховный жрец поднял руки, как будто его душа нетерпеливо рвалась в горнюю страну, и под влиянием религиозного экстаза обратился с горячей мольбой к бессмертным богам, давая торжественные обеты.

Его глубоко прочувствованная речь до того подействовала на слушателей, что сам Порфирий, озабоченный исходом рискованного предприятия, не смел прервать своего маститого наставника и друга.

Взгляд бодрого старика горел юношеским задором, прекрасные черты преобразились и просветлели, а на серебристую бороду падали крупные капли слез... Глаза Дамии и Горго тоже сделались влажными. Заметив это, философ хотел им что-то сказать, но хозяин начал торопить его. Олимпий едва успел поднести к губам дрожащую руку старушки и мимоходом шепнуть опечаленной Горго:

– Ты родилась в смутное время, но под счастливой звездой. Два мира восстают ныне друг на друга, и кто знает, который из них победит. Но что бы ни случилось, желаю тебе, моя дорогая, только одного: будь счастлива!

Ученый удалился, а Порфирий продолжал задумчиво прохаживаться взад и вперед по обширной галерее, и когда его взгляд случайно встретился с испытующим взглядом матери, он тихонько заметил, как будто говоря сам с собой:

– Если он предвидит неминуемое поражение, то кто после того смеет еще надеяться на счастливый исход?

Дамия гордо выпрямилась и воскликнула с жаром:

– Кто смеет надеяться? Я надеюсь, я верю в вашу победу! Неужели все то, чего достигли наши предки: все успехи науки и произведения искусства обречены на гибель? Неужели мрачное суеверие распространится по всей Вселенной и заживо погребет под собой красоту окружающего мира, как поток горячей лавы затопляет города у подножия Везувия? Нет, тысячу раз нет! Может быть, наше выродившееся, трусливое поколение из страха перед грядущим ничтожеством потеряло смелость наслаждаться жизнью и само обрекло себя на гибель, как во времена Девкалиона [48]. Если это действительно так, то нечего жалеть его. Предопределение судьбы все равно должно исполниться, но последователи новой веры все-таки никогда не переделают мир на свой лад. Допустим, что им удастся совершить чудовищное святотатство, что великий Серапис позволит им повергнуть в прах несравненный храм и осквернить его изображение. Пусть все это совершится, но тогда если погибнем мы, то и весь мир не устоит на своих основах, а вместе с разрушенной Вселенной погибнут также и наши противники.

Дамия с мрачной ненавистью сжала кулаки и прибавила, тяжело дыша:

– Я знаю то, что известно немногим... Теперь обнаруживаются неоспоримые предзнаменования грядущего страшного переворота. Мне они хорошо понятны, и я обладаю даром угадывать их таинственный смысл. Древнее предание александрийцев совершенно верно. Каждый ребенок в нашем городе слышит от своей кормилицы и запоминает на всю жизнь, что существование Вселенной тесно связано с неприкосновенностью Серапеума. Если великое святилище будет осквернено святотатственной рукой, если оно будет разрушено, то земля не устоит на своих основах и рассыплется прахом, как сухой комок глины под ударом конского копыта. Это предсказано сотнями оракулов, обозначено положением светил на небесном своде и занесено в книгу судьбы. Пускай безумцы совершают задуманное ими безрассудство! Не будем и мы бояться неизбежного: сладко умереть тому, кто видит своими глазами гибель врага!