Петля для губернатора - Андрей Воронин

– Понял, – вздохнул бородач и разогнулся. Впечатление при этом складывалось такое, будто он не только выпрямлялся, но и раздвигался в длину, как телескопическое удилище. – Травматический шок, амнезия, – произнес он, уже открыто обернувшись в сторону двери.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел крупный, но все еще сохранявший отличную форму мужчина лет сорока. Одет он был с иголочки, не то что бородатый доктор, но вид имел помятый и несвежий, так что у Глеба сложилось твердое убеждение, что его второй посетитель сегодня спал прямо в костюме и галстуке, не говоря уже о ботинках.

Глаза его предательски розовели, но смотрели при этом цепко и холодно, а большой рот был твердо сомкнут. Глебу хватило одного взгляда, чтобы распознать коллегу. Сделав вывод о профессиональной принадлежности визитера, Слепой с самым утомленным видом закатил глаза и сделал вид, что засыпает.

– Симулирует, – уверенно сказал вошедший. – Фамилия, звание, кто начальник?! – гаркнул он, обращаясь к Глебу.

Сиверов открыл правый глаз и равнодушно оглядел его с головы до ног.

– Особист? – спросил он, не скрывая неприязни. – Чего орешь? Не помню я ни хрена, понял? Я что, в плену был? Или… – Он открыл второй глаз, вытаращился изо всех сил и обвел комнату безумным взглядом. – Или я и сейчас в плену? Вы что же, суки рваные, на духов работаете? Твари продажные, подстилки… Убью! – закричал он, рванулся вперед и сверзился с кровати, не сдержав стона, поскольку это было по-настоящему больно.

– Правда, что ли, псих? – брезгливо спросил “особист” и с некоторой опаской отступил на шаг.

– Прости не помнит ни черта, – ответил бородач и взял Глеба под мышки. – Помоги, чего стал? Не волнуйся, парень, – обратился он к Глебу, – ты у своих.

"Особист” помог ему взвалить Слепого на топчан и вдруг ухмыльнулся так, что Глеб сразу понял: с этим человеком будут неприятности.

– У своих, – сказал “особист”, – это точно. Они вышли из палаты, не прощаясь, и тщательно заперли за собой дверь.

– Его надо отправить в больницу, – сказал доктор Маслов.

– Извини, Серега, но ты дурак, – ответил Губанов. – Он же пудрит нам мозги, неужели не ясно?

– Отчего же? – Маслов пожал плечами. – Типичный случай амнезии. Заметь, выпадение памяти не полное, а частичное Афганистан он помнит так, словно это было вчера, а вот все остальное забыл. И имя вспомнил, хоть и не сразу. Дай срок, и он полностью восстановит память.

– Боже сохрани! – сказал Губанов – Чем позже, тем лучше. Его же послали за нами следить. Кто-то что-то пронюхал, и вот… Ты случайно не болтал о своих подозрениях?

Маслов возмущенно фыркнул.

– Ладно, ладно, верю. Тем более, я, кажется, знаю, в чем тут дело. – Губанов кивнул в сторону соседней палаты. – Этот тип работает у нас с самого начала. Видимо, его подослал любимый тестек – просто так, на всякий случай. Старый параноик…

– Вот уж не знаю, кто из вас параноик, – с сомнением произнес доктор Маслов. – С чего ты взял, что этот работяга.., как это , шпик?

– Во-первых, у него нашли пистолет, – загибая пальцы, стал перечислять Губанов – Во-вторых, какого черта он поперся к этой машине? Наверняка этот тип, – он мотнул подбородком в сторону палаты, где лежал Сиверов, – ехал сюда, чтобы выйти с ним на связь. Может быть, вез инструкции от господина губернатора, не знаю. И вот его самого привозят вперед ногами… Что делает наш приятель? Элементарно! Он набивается в помощники этому шоферюге и таким образом добирается до машины. Может быть, там были инструкции, а может, он как раз там и взял этот свой “кольт”. А в-третьих, – Губанов значительно потряс рукой с тремя загнутыми пальцами, словно делал Маслову “козу”, – в-третьих, зачем он сжег машину? Сжег, заметь, рискуя собственной драгоценной шкурой. Значит, было там что-то, что он не мог оставить просто так, на волю случая. А вдруг машина утонет, а это самое, что он хотел уничтожить, всплывет? А? То-то. А ты говоришь – амнезия…

Маслов снова пожал плечами, но как-то неуверенно. В словах Губанова ему чудилась железная логика.

– Ну, и что ты собираешься с ними делать? – спросил он.

– Лучше всего было бы их просто пришить, – сказал майор. – Не дергайся, не дергайся, старик. Неужто ты, врач, жмуриков боишься?

– Я как-то больше привык лечить, – слегка дрожащим голосом сообщил Маслов. Губанов рассмеялся:

– Вот и лечи. Даже в тюрьме зеков сначала лечат, а уж потом шлепают. Так, между прочим, было всегда, даже во времена инквизиции. Чем мы хуже святых отцов? Ну, не бледней, Серега! Пока они нужны мне живыми и невредимыми. Я хочу посмотреть, придет ли кто-нибудь их искать. Если нас до сих пор не накрыли, значит, кроме подозрений, у них ничего нет. Будем ловить на живца. Как только кто-то начнет крутиться возле их дверей, мы его тут же выставим за ворота под благовидным предлогом. Ну, это не с тобой, это я с Кацнельсоном обкашляю. А ты лечи, Серега! Хватит бездельничать. За работу, Айболит!

– Я не специалист по переломам и ожогам, – сказал ему вслед доктор Маслов, но Губанов его не услышал: удаляясь в сторону лестницы, он насвистывал “Гимн демократической молодежи”.

Маслов немного постоял посреди широкого, отделанного светлыми панелями коридора, сумрачно освещенного дежурными лампами. Гладкий каменный пол благородно и таинственно поблескивал в желтоватом полумраке, на стене рекреации виднелась выполненная в успокаивающих тонах абстрактная роспись. Сейчас цветов было не разобрать, но Маслов помнил, что роспись вышла точь-в-точь такая же, как в сиднейском реабилитационном центре. Художника привез на своих ржавых “жигулях” неутомимый Кацнельсон.

Выглядел живописец законченным алкоголиком, но работу выполнил так, что даже ревностно хранивший память о далекой Австралии доктор Маслов остался доволен. В полумраке казалось, что линии абстрактного рисунка движутся, плавно меняя очертания, переплетаясь и перетекая друг в друга. Сергей Петрович вынул из пачки сигарету и прошел в рекреацию. Его шаги гулко отдавались в пустом коридоре, будя пугливое эхо.

Доктор остановился у окна и закурил, глядя в сгущающиеся сумерки. За окном стремительно темнело, и опять пошел снег. Укрепленный на шесте над одним из балконов мощный прожектор заливал стройплощадку не правдоподобно ярким светом. Внизу, пробуксовывая в слегка припорошенной снегом грязи и подслеповато светя фарами, проехала белая “ауди” Губанова. Кто-то, почти неразличимый за пеленой густеющего снегопада, открыл перед ней ворота и снова закрыл их, когда машина выкатилась за пределы стройки. Снег падал все гуще, начиналась настоящая метель. Маслов вдруг вспомнил, что Губанов сел за руль, так и не успев протрезветь, и от души пожелал старинному приятелю расшибиться в лепешку где-нибудь на подступах к Москве. Это стало бы для доктора Маслова наилучшим решением всех проблем.

Теперь, когда все карты легли на стол, Сергей Петрович понимал, что предпринятая им наивная и неумелая попытка шантажа была едва ли не самой большой ошибкой в его жизни. Возможно, это была его последняя ошибка. Не стоило пугать Губанова разоблачением, не имея на руках ничего, кроме подозрений. Впрочем, в рукаве у доктора был припрятан козырь, нужно было только успеть им воспользоваться.

Маслов вздохнул, вспомнив о недавних безоблачных временах, когда он лечил нормальных, не обремененных деньгами и политической карьерой психов и мог по несколько часов в сутки посвящать чтению своих любимых романов ужасов. Губанов, чертов жлоб, которому всегда мало того, что у него есть, втянул его в игру с неоправданно большими ставками. Семьсот пятьдесят тысяч долларов – это огромные деньги, и Маслову очень не понравилась та легкость, с которой Губанов согласился их отдать. Тут могло быть одно из двух: либо майор вовсе не собирался делиться, либо сумма, украденная им у губернатора, была такова, что семьсот пятьдесят тысяч совершенно терялись на ее фоне, превращаясь в сущую мелочь, которую суют в руку надоедливому мальчишке-нищему, чтобы отстал и прекратил канючить.

Доктор Маслов подвигал бородой и пошел вниз, озабоченно дымя сигаретой. Как бы то ни было, ему еще следовало распорядиться насчет еды для больных, перелистать справочники и проверить запас медикаментов: нет ли там чего-нибудь от ожогов. Работяга, которого Губанов подозревал в шпионаже, обгорел не очень сильно, но все же достаточно для того, чтобы доктор Маслов, давно превратившийся в узкого специалиста, испытывал некоторое беспокойство за его жизнь. Он подумал, что не мешало бы распорядиться поставить себе койку в одной из палат четвертого этажа, но передумал: поступи так, и ты в два счета из врача превратишься в сиделку. Пусть Кацнельсон выделяет для этого кого-нибудь из своих “турок”, пусть, в конце концов, выписывает им наряды на эту работу. Доктор Маслов не нанимался выносить “утки” за какими-то подозрительными типами, которым не живется спокойно.