Осажденный Севастополь - Михаил Филиппов

— И моя Натали ужас как боится! Постоянно говорит: а что, мама, если приедут турки и возьмут меня в плен?

— А ведь взяли бы, разбойники, — говорил майор. — Ваша Наташа брюнетка, и они, наверное, отправили бы ее в подарок самому султану!

— Что вы! Пожалуй, и я начну бояться. А скажите по совести, как перед Богом: ведь к нам они не могут прийти?

— Придут, непременно придут! — пугал майор Веру Павловну в твердой уверенности, что он только шутит.

— Слава Богу, что я продала караиму весь свой хлеб еще на корню… Сами-то мы успеем уехать, а вот с хлебом была бы беда.

— Ну да пусть приходят! Я с своими инвалидами задам им перцу! — хвастал майор.

В тот же вечер Евпаторию посетило одно начальствующее лицо, уверившее жителей, что все вздор и никакой высадки не будет. По случаю прибытия особы была иллюминация с фейерверком. Особа осталась в городе на несколько дней.

VI

Настало первое сентября 1854 года. С площадки библиотеки, по обыкновению, наблюдали в телескоп офицеры, преимущественно с адмиральского корабля "Великий князь Константин". Корнилов, со дня на день ожидая неприятеля, приказал возобновить крейсерство, но с тем, чтобы пароходы совершали рекогносцировки, не удаляясь на значительное расстояние. В армии чуть не каждый день били тревогу. Князь Меншиков по-прежнему упорно твердил, что уже поздно и высадки не будет.

Наблюдавший в телескоп сигнальный офицер был на этот раз Евгений Лесли[57], один из лучших моряков Черноморского флота.

— Васильев, — вдруг сказал он матросу-сигнальщику, — давай скорее сигнал: неприятельский флот показался в виду Севастополя.

В это же время князь Меншиков, спавший в своей комнате, в Екатерининском дворце, был разбужен камердинером, который доложил ему, что приехал какой-то грек, уверяющий, что имеет сказать князю нечто необычайно важное.

Князь велел принять грека, оказавшегося шкипером купеческого судна. Шкипер объяснил на ломаном русском языке, что вчера мимо мыса Тарханкут прошло более семидесяти неприятельских судов с очевидным намерением высадить войска где-нибудь подле Евпатории.

Между тем Корнилов, получив несколько сигналов с библиотеки, решил сам идти туда, но прежде чем отправиться, призвал к себе одного из своих офицеров, лейтенанта Стеценко[58].

Стеценко был из числа лиц, не особенно долюбливавших Корнилова за его строгость и взыскательность по службе. Стеценко было поручено заведовать юнкерами со всех кораблей флота — обязанность щекотливая, так как многие из юнкеров, особенно из числа золотой молодежи, графские и княжеские сынки, были народ весьма беспокойный, любивший и выпивки, и бесчинство где-нибудь в ресторане или за Театральной площадью — в одном из увеселительных мест Севастополя. Сверх того, Стеценко хотелось поскорее составить себе карьеру, а у Корнилова этого можно было достичь только усердием, но не связями, давшими лейтенанту доступ к князю Меншикову.

Зато Меншиков протежировал лейтенанту.

Подозвав Стеценко, Корнилов сказал ему, что по желанию князя причисляет его к своему штабу, и прибавил, что считает его опытным по его прежней кавказской службе и будет употреблять его для разных поручений.

— Но вы все же не оставляйте ваших питомцев, — прибавил Корнилов. Прошу вас обедать у меня и переселиться ко мне на квартиру.

Между тем Меншиков спешил уже на библиотеку, где и встретился с Корниловым.

— Не говорил ли я еще зимою, что неприятель сделает высадку в Крыму! сказал он, увидев вице-адмирала.

— Как, ваша светлость? Где? Какая высадка?

— Я получил самые достоверные сведения, что неприятель готовится к высадке близ Евпатории, — сказал Меншиков, угрюмо глядя на Корнилова.

Корнилов был поражен этим известием. Появление неприятельского флота, числом больше противу обыкновенного, навело его на мысль, что союзники намерены атаковать Севастополь с моря, и вдруг ему говорят о высадке близ Евпатории!

Корнилов побледнел и сказал с жаром:

— Ваша светлость! Да ведь там шестьдесят тысяч четвертей пшеницы!

— Я знал их тайную цель! — вскричал Меншиков, совершенно забывший или не знавший до сих пор об этой пшенице.

— Теперь единственный способ помешать их высадке — это напасть на них, — сказал Корнилов.

— Я об этом подумал.

— Видите, ваша светлость, какой густой дым, — сказал Корнилов, всматриваясь в даль. — Жаль, он помешает сосчитать число судов.

Несколько времени все бывшие на площадке молчали, ограничиваясь тем, что слушали сообщения наблюдавшего в телескоп офицера. Вскоре можно было видеть и простым глазом, что к Севастополю приближался как бы целый фабричный город с множеством дымовых труб.

Корнилов отправил одного из ординарцев князя, юного мичмана Ухтомского, призвать Стеценко, которого князь решил послать на рекогносцировку с сухого пути.

При виде неприятельского флота у князя промелькнула мысль: что будет, если союзники высадят армию и отрежут Севастополь от сообщения с Внутренней Россией не только с моря, но и с суши?

Прибыв на площадку библиотеки, Стеценко увидел здесь Корнилова, Меншикова, его адъютантов и ординарцев и многих других лиц. Меншиков велел Стеценко взять в Кронентале казаков, сколько ему понадобится, и скакать к Евпатории, о результатах же своей рекогносцировки сообщать записками в конвертах с надписью: "По приказанию главнокомандующего". Такие конверты передавались без задержки, по летучей почте, учрежденной из казаков.

— Там, в Евпатории, — прибавил князь, — передайте воинскому начальнику, чтобы слабосильная команда отступала не на Симферополь, а на Перекоп.

Меншиков поспешил во дворец и немедленно велел написать распоряжение: сосредоточить все войска на реке Алме[59], сделать на батареях перекличку и учение, на портовые работы не высылать и готовиться к военным действиям.

Корнилов и Нахимов в свою очередь приказали всем судам готовится к походу, хотя противный ветер отнимал у них всякую надежду выйти в море. Весь день телеграфы из Лукулла и из Евпатории извещали о постепенном увеличении числа неприятельских судов.

К шести часам вечера их насчитали более сотни. Вечером наступил полный штиль.

Еще утром того же дня "комендант" Евпатории, майор Бродский, получил от греческих шкиперов уведомление, что к порту приближается громадный неприятельский флот с десантом. Особа же, бывшая в городе, немедленно бежала с жандармом, сопровождаемая воем и плачем жителей[60].

Майор также растерялся. Он тотчас послал к Меншикову курьера и, не зная, как быть в подобных обстоятельствах, пригласил на совещание уездного исправника, доктора, почтмейстера, стряпчего и бургомистра, то есть всех официальных лиц, не удравших вместе с особой. Все они расположились на террасе, у судьи оказалась даже хорошая подзорная труба, полученная им в виде "благодарности" от одного из местных помещиков.