Призрак другой женщины - Галина Романова

– И что? – Мишин пожал плечами. – Мог просто все это устроить, чтобы с вами после отсидки не делиться. За что-то ведь кто-то фальшивок в брюхо насовал.

Гвиненко получил еще один пинок, сделал шаг к двери, но потом замотал головой.

– Не-а, начальник, может, бабло-то он бы и схавал, но бабу свою с пацаном точно под удар не стал бы подставлять. Это не про Быка.

– Тогда кто?! Кто убил его женщину? Кто увел у вас все награбленное? Кто потом, спустя много лет, вдруг начал суетиться? Зачем?!

– Ищи, начальник, – хмыкнул Гвиненко и плюнул черной слюной на порог. – Работа у тебя такая. А я известий с воли ждать стану. Вон какие дела-то делаются… Н-да… А в городок-то этот съезди непременно, начальник. Нам недосуг все было, но вернуться хотелось. Были у нас там вопросы к человечку одному. Были…

Все, больше Гвиненко не сказал ни слова, хотя Василий Сергеевич старательно его щипал, пытаясь разговорить.

– Придется тебе, малой, съездить, – осторожно почесал он расцветший прыщ на подбородке. – Чую одним местом – там разгадка.

– Может, да, а может, и нет. – Олег взял с вешалки куртку, застегнулся, примерил капюшон, потом сбросил его с головы. – Прокатаешься, а там пустышка. Столько лет прошло! Я даже фамилии этой Верки не знаю.

– Погоди! – выставил щитком потные ладошки полковник. – Я сейчас…

Он говорил с кем-то по мобильному около получаса, матерился, хихикал, понижал голос до шепота, снова матерился. Потом отключился и довольно погладил себя по пузу.

– Все путем, малой! Можешь туда ехать. Кати сразу в колонию. Там тебя уже ждут. Личные дела к твоему приезду из архива поднимут. Авось и разживешься инфой про эту Верку. С кем жила, с кем дружбу водила, куда пацана дела.

– Кати! – фыркнул Мишин и взглянул за окно с тоской в глазах.

Ледяной ветер морщил редкие сизые лужицы, маетно трепал деревья и начал вдруг собирать в кучу редкие рваные облака, намереваясь выбить какую-нибудь гадость и из них.

– Того гляди, дождь врежет. А я пешком!

– Не парься, малой. Я тебе сейчас какой-нибудь рыдван выделю.

«Рыдваном» оказался новехонький «Форд» с разбитной бабищей за рулем.

– Клава! – выдала она с придыханием и протянула ему лодочкой распухшую ладошку.

– Олег! – пожал он кончики пальцев. И тут же, заметив алчный блеск в Клавиных глазах, добавил: – Олег Николаевич!

– Ладно тебе, Николаевич. – Клава ткнула его в бок локтем так, что у Мишина в ребрах что-то хрустнуло. – Не напрягайся особо. Не больно-то я люблю таких, как ты!

– Каких? – Он поморщился, потирая бок.

– Гладеньких! – фыркнула Клава и завела машину. – Мы тут к грубости привыкли, к оголтелости. А ты… Ты вошь столичная, уж извини! Что мне с тобой делать-то?! Варить, что ли?

И она заржала, перекрывая рев мотора.

– А почему сразу варить?

«Эта и сварит», – вдруг подумал он с испугом. Здоровенная, плечистая, в шутку чуть ребро не сломала, а уж если гневаться начнет, можно прощаться с родней.

– Повариха я, Николаевич, – просто пояснила Клава. – Жрать готовлю местным зэкам. И начальству.

– У начальства-то небось меню отдельное, а? – Мишин без сожаления проводил взглядом уползающий за горизонт периметр зоны с высоким забором и колючкой. – Как тут можно жить, не представляю!

– А ты удави кого-нибудь, тогда и представишь, – пошутила со злой ухмылкой Клава, набирая скорость, хотя машина и так уже неслась под сотню. – Гладенький… Чистенький… Жизни нашей не понимаешь. А она нормальная вполне, жизнь-то. Интересная даже. Знаешь, какие тут, за колючкой, секреты хранятся? О-оо, тебе разве понять! Хотя, может, и понимаешь, не просто же так притащился к нам в такую-то даль. За секретом, поди?

– Вроде того, – кисло улыбнулся Мишин, его слегка мутило на поворотах, которые Клава закладывала, не сбавляя скорости. – Только мало что узнал.

– Тут не узнал – в другой зоне этим добром разживешься, – пообещала она. – Слыхала, тебя туда Гвиненко направил?

– Посоветовал съездить, – поправил ее Мишин и закрыл глаза на мгновение, ему показалось, что телеграфный столб мчится прямо на них.

– Посоветовал он… – задумчиво отозвалась Клава минуты через три. Столб они благополучно миновали, теперь надлежало проскочить узкий мостик. – Сволочь, конечно, приличная, Васька-то, но… Но коли посоветовал, значит, знает что-то.

– Точно?

Мишин оживился и расправил плечи, которые сжал при подъезде к мостику. Он совсем не надеялся, что они въедут на него без потерь. Ничего, въехали.

– Не сомневайся, – кивнула Клава крупной головой в парике цвета осеннего сквера – больше было грязного, чем золотого. – А уж если и Сергеевич подключился, то ждет тебя удача, гладенький…

Она высадила его у ворот зоны, посетовала, что не сможет подождать. «Да ему и не нужно будто бы, – решила она, – вокзал недалеко, добежит». Развернулась с визгом и умчалась, алчно облизнувшись напоследок и промурлыкав, что, если бы не его работа, она бы с ним такое сотворила…

– Мишин Олег Николаевич? – Пожилой майор в накинутом на плечи ватнике махал ему рукой от проходной. – Идемте, холодно. Я замерз уже, пока вас ждал.

Они шли длинными гулкими коридорами, без конца сворачивали, натыкались на преграды в виде решетчатых дверей, отпирали их, снова шли. Все это время Илья Иванович – так звали майора – не разговаривал. Поторапливал кивком.

– Мне ваше начальство уже звонило, – выдохнул он наконец, когда они вошли в его кабинет.

– Василий Сергеевич мне не начальство. – Мишин огляделся, нашел вешалку, пристроил куртку.

– Знаю я Ваську. Он звонил сюда, договаривался. Потом вы уехали, а ваши звонили ему с сообщением. Он им доложил, что вы сюда поехали. Дал номер телефона. Они сюда звонили. А мобильный-то что же молчит? Хотя какой тут мобильный! Связи нет ни черта! Чаю?

– Нет, спасибо! – перепугался Мишин.

Вдруг и майор сейчас станет доставать из пыльных ящиков пыльные сухари и сушки, что делать тогда?

– Ну и ладно, – заметно обрадовался майор, пододвинул к себе папку, принялся развязывать тесемки. – Тогда сразу к делу… Вот она, наша Вера. Жила себе, работала. Хорошо жила, хорошо работала. А потом вот взяла и с уголовником закрутила… Дурр-ра!!!

Вышло у него это так устрашающе и громогласно, что Мишину почудилось, будто эхо от его рыка по серпантину коридорному пронеслось, отскакивая горохом от казенно прокрашенной филенки.

– Взгляни! – Всю папку майор оставил при себе, Мишину досталась одна фотография. – Красивая, правда?

Вера была, на взгляд Мишина, самой обычной: русые волосы до плеч, светлые глаза, высокие скулы, затравленный взгляд. Но что может передать фотография из тюремного архива, так ведь? Только эту затравленность да неухоженность, не более того. Разве мог черно-белый снимок, сделанный более двух десятков лет назад, позволить уловить чувственность этой женщины? Дать понять, как жадно и горячо она могла любить? Прощать и ненавидеть? А предавать? Как она могла предавать, мог ли рассказать этот портрет, начинавший трескаться по уголкам?

– Это она тут неважно выглядит, – обиделся вдруг за Веру майор. – Так-то была… Вихрь, а не баба! Огонь!!! Глянет так, что…

– Вы были влюблены в нее? – ахнул Мишин, уловив в словах майора злобную печаль.

– А кто в нее влюблен-то не был, лучше скажи?! – огрызнулся он, осторожно вернул снимок в папку, закрыл ее и неожиданно накрыл ее ладонями. – Мы же с ней раньше коллегами были, а потом… Потом она ко мне сюда пришла уже заключенной. Не покажу я тебе ничего из этой папки, Олег Николаевич.

– Как это??? – вытаращился Мишин и чуть не завыл от досады. – А чего я ради тогда ехал?!

– Вот поговорить с тобой могу. Чисто по-людски, – забегали глаза майора. – Тебе, может, и проку никакого от памяти этой. – Он ткнул пальцем в папку с завязками. – А станешь страницы трепать, Веркину душу тревожить, она и так тут покоя время от времени не дает.

– Кому???

Мишин осатанел. Господи, они что тут все, чокнутые, что ли?!

– Зэчкам нашим. Нет-нет да является. Орут они тогда, как ненормальные, если ее видят. Одна седой утром проснулась. Говорит, баба всю ночь по камере ее гоняла.

– Привидение??? – уточнил с присвистом Мишин. – Гоняло?!

– Ну!

– А чего хотело-то?!

Сейчас главное было не рассмеяться. Майор обидится и говорить тогда даже не станет. А нужно было ну хоть сплетню какую-нибудь выслушать. Так-то ведь вообще у него ничего – ноль полный!

– А она всегда одно и то же воет, Верка-то, – совершенно серьезно заявил майор, выглядевший вполне нормально – трезвым, спокойным мужиком. Даже зубы были у него белоснежными, не изъеденными чифирем. – Найди-иии… Найди-иии… Иной раз охрана по ночам в коридор выйти ссыт. Честное слово! Хоть экскурсии тут проводи, ей-богу! Да за деньги Веркину душу показывай.

И вот в этот самый момент, когда смех уже начал раздирать Мишину плотно сжатые зубы, пока еще прорываясь только странным судорожным бульканьем, у стеклянного графина на подоконнике вдруг отвалилась ручка.