Незакатный свет. Записки паломника - Владимир Крупин

Во дворе монастыря много кошек, не сосчитать, далеко за двадцать. Они охраняют от змей. Кошки «пасутся» около кухни. Некоторые сильно раскормлены, и явно не змеиным мясом, а добротой поваров. Тут же доброжелательный к нам, но суровый к кошачьему стаду пес Мухтар. Он прыгает на парапет, у которого мы любуемся на море, и нас приветствует. Ходит по парапету на уровне голов и усердно машет хвостом, как веером. Тут кругом война в животном мiре. Шакалы не прочь покушать кошек, как и лисы. Мыши давно съедены. Ястребы тоже убавляют кошачье потомство. Но, сказали монахи, когда пес с кошками, ястребы не пикируют. Интересно, что взрослые кошки боятся Мухтара, а котята вовсю на него шипят и машут лапкой.

Завтрак. Чтение житий на сей день. Два отрока завтракают с нами: Вася из Ярославля и Олег из Питера. Ученики школы Афониады. Трудно, но держатся. Греческий, латынь, английский… «Английский-то зачем?» Мы уже вышли из трапезной, стоим под утренним солнышком афонского сентября. Только замечаем, что отроки как-то переминаются и явно куда-то стремятся. Оказывается, получили благословение на рыбную ловлю. «И ловите?» – «О, большущих!» Убегают.

В группе четыре человека собираются пойти на вершину Афона. Отец Геннадий, не отговаривая их, рассказывает, как в прошлом году он поднимался, и уже поднялись на полторы тысячи метров, как гора «завыла», вой стал нарастать все сильнее и вдруг лопнул, как струна, и стало тихо.

– Что это было?

– Не знаю, – отвечает отец Геннадий. Но отец Петр и отец Сергий настроены решительно.

– Пойдем, послушаем.

Нам поданы два микроавтобуса. Один из кельи святого Модеста, другой за деньги. Начинаются наши поездки-посещения афонских монастырей. Водитель нам попался опять интернационального склада. Знает языков пять-шесть. Ну, как знает – постольку, поскольку требует работа. «Здесь такой-то монастырь, до него ехать столько-то, это стоит такую-то сумму в евро, а в долларах столько». Но русских паломников больше всего на Святой горе, поэтому и знание русского у водителя (его зовут Николай) лучше. Видимо, он молдаванин… То ли из Липецка? Его не поймешь.

– Бежали в 2000 году из Молдавии. Сорок три человека. Шли три недели, скрывались в лесах. Шли ночами, шли горными тропами гуськом. Никого не потеряли. Ели копченое сало, я его с тех пор ненавижу. Проводникам отдали по две тысячи.

– Рублей?

– Если бы. Был я и в Португалии, везде. Колено пухло, лекарства очень дорогие, не помогли, думал, что ногу отнимать. Приехал сюда, молился, воду пил, за полтора месяца прошло.

Богородицу и Матерь Света в песнях возвеличим!

Богородица Троеручица. Чудотворная икона из монастыря Хиландар. Афон.

Дороги Афона, конечно, сильно улучшаются. Хорошо это или плохо, тут два мнения. Конечно, непрерывно везутся по ним строительные материалы, туда-сюда ездят рабочие, послушники. Но нарушается молитвенная тишина. Рев «Камаза» – это не тихое цоканье копыт ослика по камням. Только опять же – строиться-то надо. Ведь века и века проходят, строения ветшают, жизнь продолжается, надо думать о будущих насельниках. Не оставлять же им разрушенные обители. Так что и дороги нужны.

Но так хочется молитвенной тишины. Ее ищут, к ней уходят. Два знакомых моих монаха, о которых спросил, оказывается, ушли по благословению в уединенные каливки. Конечно, их не найти. И зачем? И что им ответишь, когда они скажут: «Оставайся!»?

Водитель очень досадует на привычку русских что-то обязательно приобрести на память.

– Эти лавки все время забирают. И что в них? Приехал, зашел, приложился, и дальше. И больше объедем.

Но у нас главное не лавки. Мы еще не только сами прикладываемся к святыням монастырей, но и вносим в них икону святителя Николая. Монахи-греки и те, кто в это время находятся в монастыре, благоговейно прикладываются, произнося новое для некоторых слово: Зарайский-Корсунский.

Дорога к монастырю Ватопед. Афон

Когда потом вспоминаешь Афонские монастыри, тем более те, в которых был всего раз или два, то впечатления накладываются друг на друга, и путаешься: это в каком монастыре весь двор не мощеный, а весь зеленый от ковра густой крепкой травы? А в каком дорожки красно-коричневые, как коврики, и по краям пунктирами цветные камешки? А где монах вынес складной столик, и на него поставил длинный ящик с частицами мощей, вначале сам их облобызав? Где? Да, по большому счету, это и неважно. Важно, что были, что молились, что прикладывались, что в это время тем, за кого молились, становилось легче. А крепче всего наши молитвы за любимое Отечество. Главное – мы на Афоне, в центре вселенской молитвы ко Господу и Божией Матери.

Конечно, особо помнятся Ильинский и Андреевский, бывшие, а даст Бог и будущие, русские скиты. В них же все совершенно русское – архитектура, колокола, иконы. В Ильинском скиту, во весь простенок, икона батюшки нашего любимого Серафима Саровского, вся в драгоценном окладе. «Дар надворного советника Константина Андреевича Патина. 27 октября 1913 года». Иконостас из Одессы. Монах: «Иконы писаны в Киеве. Все ваше. Мы храним». Хранить помогают и мощные кованые двери. Недалеко от них источник животворной воды. И ковшик из белого металла. Из таких, только уменьшенных, запивают Причастие.

Источники везде. И везде пьем и умываемся. И никак не напьемся. Даже дивно.

И здесь самое время присесть у источника на лавочку, в узорной тени от желтеющих листьев, и вспомнить иеромонаха Аникиту, в миру князя Сергея Александровича Ширинского-Шихматова. Он упокоился в Ильинском скиту. О нем слишком мало того короткого упоминания, которое было в первом издании, когда писалось о приходе бывшего князя к отшельникам. Конечно, и целой книги не хватит описать такую личность, но хотя бы коротко:

Набожный, рано ставший блестящим морским офицером, участник боев, одареннейший поэт, ратоборец за Россию, за русский язык. Какой любовью к Отечеству звучат вот, хотя бы эти, строки:

Под хладной северной звездою

Рожденные на белый свет,

Зимою строгою, седою,

Лелеяны от юных лет.

Мы презрим роскошь иностранну,

И даже более себя

Свое Отечество любя,

Зрим в нем страну обетованну,

Млеко точащую и мед.

На все природы южной неги

Не променяем наши снеги

И наш отечественный лед.

Князь Ширинский-Шихматов, подобно вслед идущим за ним офицерам (будущим святителю Игнатию (Брянчанинову) и оптинскому старцу Варсонофию), принимает постриг. Это Юрьевский Новгородский монастырь. Шесть лет трудов. Просит разрешения свершить паломничество на Афон и в Святую Землю. По дороге принимает участие в прославлении святителя Митрофания Воронежского, пишет его Житие.

После долгих трудных странствий достигает берегов монашеской страны. Выходит на берег примерно на месте теперешней пристани Дафни, поднимается в монастырь Ксиропотам, где сокровище – часть Животворящего Креста Господня. Переезжает верхом на муле в русский Ильинский скит. Объезжает постепенно все афонские пределы. Положение русских монахов тогда плачевно. Греки даже пытаются склонить Вселенского патриарха, чтобы упразднить русский Пантелеимонов монастырь, а земли его разделить. Хотя прекрасно знают о незыблемости постановлений святых отцов афонских о количестве монастырей Палестины.

Здесь вот еще надо что обязательно сказать: ведь за спинами монахов различных национальностей, населявших Афон, стояли их церкви с их патриархами, а у русских что? У русских патриарха не было. Был Синод. Это давало постоянный повод относиться к русским, как к недостаточно православным или не так, как надо, построившим церковную жизнь. Как же так, церковь и без патриарха. Отсюда дополнительные трудности и всегдашний повод над нами издеваться.

Происхождение честных древ Животворящего Креста Господня. Икона. 1510

Святой Николай Чудотворец. Картина неизвестного художника греческой школы. XIX в.

Начинается недолгая, но благодатная по результатам борьба иеромонаха Аникиты за русское присутствие на Святой Горе. На деньги князя возводится храм во имя новопрославленного святителя Митрофания, оживляется Ильинский скит.

Аникита едет в Святую Землю. Приходит в храм Гроба Господня. «Повергаюсь во прах пред великим моим Благодетелем, и славу, и благодарение принося Ему сердцем и устами, уничтожаюсь пред Его неизреченной явившейся на мне благостью. Чудным отеческим Божиим промыслом, я, недостойный, сподобился восхищен быть на небо и дышать святыней небесной, очистительной, оживительной, освятительной. Гроб Господень не небо ли есть воистину?» Поклонившись святыням Палестины, возвращается на Афон и… находит, что начатое дело расстроено. И вновь занимается устройством русских монахов. Затем служит в церкви Российского посольства в Афинах, где и умирает. Последними словами его были: «В Иерусалим, в Иерусалим!» При жизни он многократно завещал упокоить себя в Ильинском скиту, настолько он его любил. Что и было исполнено. Мощи его, открытые по прошествии времени, благоухали.