Bromance. Книжный клуб спешит на помощь - Лисса Кей Адамс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Когда она болела, я научилась делать вид, словно ничего страшного не происходит, — продолжала Алексис. — Как будто… если я притворюсь, что все в порядке и она не умирает, то она и не умрет. Но ей становилось хуже, и в какой-то момент этот спектакль потерял смысл — надежды уже не было. Тогда я взяла ее за руку и сказала, чтобы она не переживала, что она может уйти, — я справлюсь. Но я не справляюсь, Ноа.
— Мне жаль, — прошептал он ей в волосы, мягко прижимая ее голову к своему плечу. — Жаль, что все так вышло.
— Я ужасная эгоистка, только о себе и думаю.
— Горе не делает тебя эгоисткой, Лекса. По-твоему, я тоже эгоист, раз хотел разнести в клочья все американское правительство, только чтобы отомстить за смерть отца?
— Ты был ребенком. Я уже взрослая.
— Теперь и я взрослый, но все еще их ненавижу. Поэтому если твоя злость на гребаного Эллиотта Вандерпула эгоистична, то и моя тоже. Ну и что с того? Мы оба потеряли родителей слишком рано.
— Знаешь, что бесило больше всего после ее смерти? Приходилось успокаивать других людей из-за смерти моей мамы. Они не знали, что мне сказать, либо говорили глупости, и мне становилось их жаль, я пыталась сгладить неловкость. Это ужасно утомляло.
Ноа рассмеялся — безрадостно, скорее понимающе.
— После смерти отца было время, когда я думал, что врежу следующему, кто скажет «мне очень жаль».
— И спросит, чем они могут помочь.
— «На все есть причина».
Алексис застонала.
— «Мы будем рады тебя выслушать».
— «Ты такой сильный».
— Будто остается иной выбор, кроме как день ото дня вставать с постели и заниматься делами.
— Именно.
Она прерывисто вздохнула.
— Не думаю, что справилась бы со всем без тебя.
— А впредь и не придется. — Он приблизил губы к ее уху и прошептал: — Не обязательно быть сильной все время, Лекса. Не со мной.
Алексис уткнулась ему в шею и глубоко вдохнула. От него пахло кондиционером для белья, и она вдруг осознала, что этот аромат — ее любимый. Он вызывал чувство безопасности и спокойствия.
А еще желание. Горячую, прожигающую внутри дыру потребность в нем и только в нем одном. Она уже по горло сыта необходимостью с этим желанием бороться.
Первое легкое прикосновение ее губ к его шее показалось случайным — задела, меняя позу, чтобы устроиться поудобнее.
Однако оно повторилось.
Дыхание перехватило от ощущения мягких горячих губ, прижавшихся к пульсирующей жилке на шее. И даже тогда Ноа был готов убедить себя в непреднамеренности этого жеста, если бы она не положила ладонь ему на грудь. Если бы не потерлась носом о его подбородок. Если бы не приподняла голову и не произнесла его имя голосом, в котором невозможно было не узнать чувство, никогда прежде от нее не исходившее, — желание.
Внутри все всколыхнулось и пустилось вскачь: отчаянно забилось сердце, забурлила кровь, желудок сжался — а мгновение спустя все замерло. Хотелось что-то сделать, заговорить, но он боялся нарушить момент. Казалось, моргни — и она исчезнет. Или Ноа проснется и осознает, что заснул, читая дурацкую книгу, а случившееся — лишь сладкий сон. Ему не впервой видеть подобные сны и просыпаться с ощущением жуткого разочарования.
Однако происходящее не могло быть сном, его сознание не в состоянии вообразить такого блаженства от ее сладостного прикосновения.
— Лекса… — прохрипел Ноа.
В ответ она потерлась о кончик его носа. Ее лицо было так близко, что расплывалось перед глазами, однако он четко осознавал все происходящее. Обостренные рецепторы фиксировали каждую мелочь: прикосновения, звуки, запахи.
Ее дрожащие пальцы, опускающиеся по его груди.
Учащенное горячее дыхание с ароматом корицы.
Голос на задворках сознания предупреждал: «Не спеши! Она сейчас уязвима. Перейдя эту черту, ты уже не сможешь вернуться». Однако даже самому благородному мужчине сложно прислушиваться к зову разума, когда женщина, владеющая его сердцем, протягивает ему взамен свое.
В жизни порой приходится принимать решение, которое повлечет за собой коренные перемены. И теперь для Ноа наступило время одного из них. Перед ним встал выбор между желанием и выдержкой, страстью и дружбой. Лексой и одиночеством.
Разум знал правильное решение, но сейчас им управлял вовсе не разум. Им управляло сердце. Когда дело касалось Алексис, решения всегда принимало сердце.
Именно по зову сердца он притянул ее ближе, усаживая себе на колени. По зову сердца запустил пальцы в мягкие волосы. А когда ее губы коснулись его — один раз, второй — не в поцелуе, а скорее в немом вопросе, — именно сердце откликнулось.
Наконец-то, ответ был «да».
Ноа припал к горячим губам, и все сомнения, до крупицы, испарились, сменившись точной уверенностью, что именно к этому моменту они стремились на протяжении всех отношений.
Алексис прильнула к нему и позволила вести. Он сжимал и покусывали ее губы, гладил, исследовал. Она отвечала на поцелуй именно так, как он ожидал, — нежно и в то же время страстно. Одна горячая ладонь лежала на его спине, другая сжимала бицепс. Он повернул голову и углубил поцелуй. Когда их языки соприкоснулись, раздался низкий стон, и Ноа удивился, что сам его издал. Внезапно ее рука проскользнула ему под футболку, она застонала, отчего по телу пробежала дрожь, и хрипло выдохнула его имя, словно одно лишь прикосновение к его голой коже сводило ее с ума. Затем горячие пальцы поползли выше и выше, пока не коснулись затвердевших сосков.
Боже милостивый! Ноа вновь невольно вздрогнул и со стоном взмолился: «Еще!» Она незамедлительно подчинилась, и он совсем потерял голову.
В следующий миг Ноа подхватил ее за спину и опрокинул на диван, нависая над ней сверху. Алексис лежала под ним, готовая ко всему.
Она вновь издала один из потрясающе соблазнительных стонов, от которых по телу разливалась горячая волна и опускалась прямиком в пах. Потеряв
