Тайны Хеттов - Войтех Замаровский

Как Грозный установил, что это был именно хеттский замок? Стиль, строительная техника и планировка стен замка в точности совпадали с постройками в Богазкёе, Зинджирли, Каркемише, то есть с постройками бесспорно хеттского происхождения. Однако для серьезного ученого это лишь 90 процентов доказательства; стопроцентное доказательство принесло позднейшее открытие «древнего рельефа, изображающего часть ног с клювовидными хеттскими сандалиями». Рельеф был вмурован прямо в стену замка!

«На этом центральном холме мы достигли в среднем глубины 3–5 метров и только в двух местах дошли до глубины 8 метров. Мы откопали лишь часть зданий античного города… Затем мы нашли другой весьма тщательно сделанный рельеф, представляющий нижнюю часть облачения, фрагмент статуи коня и т. д. Далее — ряд сосудов; некоторые из них были необычайно большие: например, один высотой 84 сантиметра, другой — 122 сантиметра; как кажется, они относятся к греко-римской эпохе. Подобные сосуды служили для сохранения припасов, иногда же в них хоронили покойников. Помимо того, в этих местах были найдены кресала, ступы, ручные мельницы, гири, мотки пряжи, ножи и другие предметы». И многие — из железа, которое было величайшим богатством хеттских царей: в те времена железо ценилось в пять раз дороже золота и в 40 раз дороже серебра!

В самый разгар этих необыкновенно успешных работ Грозный неожиданно отдает приказ — немедленно прекратить раскопки!

«Множество табличек, целые гнезда табличек»

«Благодаря нашему знанию турецкого языка и осторожным расспросам населения нам удалось наконец установить долго и тщетно разыскивавшееся европейскими экспедициями место, где туземцы до сих пор находили каппадокийские клинописные таблички. Место это, как уже упоминалось, туземцы скрывали, ибо за продажу найденных табличек получали большую мзду».

Разнообразные способности должны проявлять археологи на месте исследований, и некоторые из них настолько развили в себе «умение добывать информацию», что отставили в угол лопату археолога и нашли для себя более выгодную службу. Археологу нужен большой опыт и прямо-таки детективный талант, чтобы обнаружить определенное место находок, которое никто не скрывает. Но Грозный был в гораздо более трудной ситуации: «Как мне позднее сказал один немецкий профессор, посетивший наши раскопки на Кюльтепе, даже стамбульские торговцы древностями заявили ему, что я напрасно ищу таблички в Карахююке и что уже давно сделано все, чтобы я их не нашел».

Грозный отличался от большинства западных археологов (и не только археологов), работавших на Востоке, кроме всего прочего также и тем, что был человеком глубоко демократичным и ни в коей мере не ставил себя выше «туземцев». Своего кучера, например, он не считал лишь говорящей частью экипажа и в обычном дружеском разговоре с ним о вещах минувших и настоящих «во время одной из поездок из Карахююка в Кайсери к величайшему удивлению узнал, что когда-то много древностей, «несколько наложенных доверху возов», было найдено не на Кюльтепе, а на одном поле, расположенном у подножия холма».

Со старшим рабочим — турком, который проявлял интерес к раскопкам и загадкам исчезнувших городов, Грозный отправился искать это поле. Менее чем в 200 метрах к северо-востоку от Кюльтепе он действительно нашел луг, «совершенно заброшенный, со множеством уже заросших ям и траншей, судя по всему оставшихся после тайных раскопок местных жителей». Со всей определенностью можно было сказать, что сюда стоит погрузить заступ.

Но было ли это именно то поле? Кучер говорил, что, «пожалуй, то». Дескать, когда-то крестьяне копали там, но потом подрались при дележе находок, и начальник кайсерийской жандармерии запретил раскопки, после чего… тайно вел их сам; однако было ли это именно здесь — сказать трудно. Целую неделю бродил Грозный по болотистому краю, обследуя ручейки и трещины, из которых вылезали отвратительные желтые скорпионы, и наконец решил рискнуть. «Я подал ходатайство правительству в Анкаре, чтобы мое разрешение вести раскопки было распространено и на этот луг… Правительство Турецкой республики опять весьма охотно пошло мне навстречу».

Он получил не только это разрешение, но позже и еще одно, согласно которому «мог вести раскопки повсюду в округе этого луга».

Однако луг был частной собственностью. Собственностью наследников некоего Хаджи Мехоеда. «Те считали, что древности, скрывающиеся в недрах луга, стоят сотни тысяч, даже миллионы, поэтому было почти любезностью с их стороны, когда они потребовали от меня за свой заброшенный и незначительный по размерам луг всего-навсего… 160 тысяч чехословацких крон».

Правда, Грозный не собирался платить эту сумму. Да и не мог: такого количества денег у него уже не было. «Начался долгий, происходивший по всем восточным правилам торг», пока в конце концов у Грозного не лопнуло терпение. Он потребовал официальной оценки. Турецкая комиссия, назначенная Али Вефа-беем, определила цену луга в… 5500 чехословацких крон.

За эту сумму Грозный стал владельцем недвижимого имущества в Турции. Впрочем, если мы хотим быть точными: не Грозный, а чехословацкое государство, как и было записано в земельной книге.

«20 июня 1925 года кирки и лопаты наших рабочих впервые зазвенели на лугу Хаджи Мехмеда, и уже в первые дни мы нашли там несколько табличек, поначалу лишь вразброс». Грозный сразу установил, что таблички были точно такого же типа, как и загадочные каппадокийские; более того, надписи на табличках, которые он прочел тут же на месте, подтвердили, что это именно каппадокийские таблички!

На Кюльтепе не осталось ни одного рабочего, только архитектор Петраш заканчивал рисовать свои ситуационные планы, все прочие перешли на луг Хаджи Мехмеда (или, если хотите, на чехословацкий государственный луг). Через два дня были обнаружены стены из необожженных кирпичей. «Стены и кирпичи сделаны весьма умело, кирпичная кладка возведена вполне современным способом, с первого взгляда было видно, что перед нами памятники высокоразвитой ассиро-вавилонской культуры…

И как раз рядом с этими кирпичными стенами, под полом, местами вымощенным большими каменными плитами, на глубине 2,5 метра под поверхностью земли мы начали находить на седьмой день раскопок, 26 сентября, множество табличек, целые гнезда табличек, доставивших нам огромную радость. Наконец мы были у цели, к которой стремились! Мы нашли столь долго и тщетно разыскивавшееся подлинное местонахождение каппадокийских табличек!»

В «гнездах» лежало по 10, 20, 50 табличек, а однажды целых 250! Одни величиной в школьную тетрадь, другие вместе с конвертом поместились бы в спичечном коробке. Некоторые лежали свободно, иные в сосудах или терракотовых ящичках. «Один из этих ящичков почти не поврежден, у него форма корзины для наседки, снаружи он украшен рельефом. Рельеф несколько неясно изображает животное, которое с любопытством заглядывает в ящичек, словно желая узнать, что в нем».

Ровно месяц вел Грозный раскопки на лугах у «Холма пепла», и результат был прямо сенсационным: он нашел тысячу табличек и фрагментов! И эти красиво обожженные кремовые таблички, «надписи на которых были сделаны на древнейшем ассирийском языке», говорили с Грозным голосами людей, чьи кости обратились в прах и пепел в то время, когда до нашей эры оставалось больше веков, чем теперь прошло с ее начала. К ученому обращались господин Интил и его отец Шулабум, рассказывавшие о своих личных заботах, купец Ина и его конкурент Шуан, говорившие о торговых делах, и, помимо множества иных, прежде всего господа Лакипум и Пушукин, столь аккуратные, что сохранили доставленные им письма вместе с конвертами (тоже из обожженной глины), на которых были их адреса. А когда Грозный нашел архив настоящей «торговой палаты», выполнявшей, кроме всего прочего, роль полноправного суда в торговых спорах, на десятках табличек обнаружил ее печать (настоящую, оттиснутую на глиняных документах печать) и расшифровал ее текст, он мог констатировать, что «Холм пепла» — саван на знаменитом древнеассирийском городе Канес.

К дальнейшим раскопкам приступить не удалось. У Грозного больше не было денег, а его силы вымотал адский климат. «С математической точностью предугаданная малярия» и недостаток хинина решили наконец вместо Грозного вопрос о сроке окончательного прекращения работ.

С высокой температурой, дрожа от лихорадки, сел он 21 ноября 1925 года в бричку, которая должна была довезти его до Кайсери. На возвышенности за Карахююком он приказал остановиться, чтобы помахать на прощание рабочим.

В ответ на его приветствие в воздух взлетели лопаты, которые он подарил рабочим. Те самые лопаты, которыми он раскрыл тайну каппадокийских табличек, раскопал неизвестный хеттский замок, построенный три тысячи лет назад, и метрополию ассирийских владений в Малой Азии- древний город Канес, возникший за четыре тысячелетия до нас!