Из огня да в полымя: российская политика после СССР - Владимир Гельман

Многие участники и наблюдатели проводили явные параллели между протестной акцией 4 февраля 2012 года и аналогичными по духу московскими шествием и митингом 22-летней давности. После того, как 4 февраля 1990 года на Манежной площади в Москве сотни тысяч тогда еще советских граждан потребовали ликвидации монополии КПСС на власть, дни коммунистического режима оказались сочтены, а месяц спустя на выборах на Съезд народных депутатов России и в местные Советы оппозиция нанесла КПСС тяжелый удар, вскоре завершившийся крахом всего прежнего режима. Но в одну реку нельзя войти дважды, и результат московских протестов 2012 года оказался совершенно иным. На президентских выборах 4 марта 2012 года властям удалось восстановить контроль и, используя все доступные способы, добиться необходимого исхода голосования. Согласно официальным данным, Владимир Путин набрал 63,6 % голосов избирателей на фоне многочисленных злоупотреблений в ходе кампании и при подведении итогов голосования. Предпринятое вслед за этим наступление властей на оппозицию было призвано вернуть ситуацию в стране к состоянию прежнего статус-кво. Но, тем не менее, российский авторитарный режим понес ощутимые потери, и хотя пока преждевременно говорить о полномасштабном кризисе российского авторитаризма, а тем более – о его скором падении, однако те вызовы, с которыми столкнулись власти в ходе электорального цикла 2011–2012 годов, носят системный и неустранимый характер. Какова природа этих вызовов, были ли они неизбежными, почему они возникли «здесь и теперь», почему Кремлю удалось с ними справиться, и как эти события и процессы могут отразиться на дальнейшей траектории развития политического режима в России? Об этом пойдет речь в данной главе. 

«Опрокидывающие выборы»: почему?

Событие, которое произошло в России в день думского голосования 4 декабря 2011 года и дало толчок волне политических протестов, справедливо расценивалось как поражение электорального авторитаризма. Но было ли это поражение «запрограммировано» заранее самой логикой эволюции политического режима или оно стало результатом действий ключевых политических акторов? Ответ на этот вопрос как минимум неочевиден. В самом деле, всякий раз выборы, в силу самой природы политической конкуренции, становятся для режимов электорального авторитаризма в разных регионах мира серьезным тестом на выживание [157] . Им приходится не просто добиваться победы в нечестной и неравной борьбе с иными партиями и кандидатами, но и прилагать немалые усилия для того, чтобы их победы были признаны внутри страны и за ее пределами, а обвинения в нечестности выборов имели не слишком значительный эффект [158] . Хотя многим режимам электорального авторитаризма удается решать эти задачи более или менее успешно, но протесты по итогам нечестных выборов могут создать для них вызовы, подчас несовместимые с выживанием, о чем свидетельствует недавний опыт «цветных революций» от Сербии (2000) до Молдовы (2009) [159] . Хотя российский политический режим (по крайней мере, пока) кое-как справлялся с этими вызовами и смог избежать летального исхода, цена выживания оказалась для него весьма высока, а уровень легитимации, достигнутый в ходе электорального цикла 2011–2012 годов, стал более чем сомнительным. Примечательно, что такой исход представлял собой разительный контраст с результатами предыдущего электорального цикла 2007–2008 годов, когда Кремль без особого труда решил стоявшие перед ним задачи, не спровоцировав хоть сколько-нибудь значимых постэлекторальных протестов и избежав рисков того, что общество не признает результаты голосования легитимными.

Собственно, поражения авторитарных режимов в ходе несправедливых выборов – также явление отнюдь не новое. Еще Самуэль Хантингтон в своем анализе «третьей волны» демократизации (охватившей мир в период 1974–1991 годов) специально рассматривал феномен опрокидывающих выборов [160] . Этим термином он обозначал ситуацию, когда авторитарные режимы проводят выборы в целях закрепления своей легитимации, но в результате они оборачиваются поражением правящих групп и в ряде случаев (хотя и не всегда) открывают дорогу к последующей полномасштабной демократизации. Наиболее наглядным примером для Хантингтона послужили выборы на Съезд народных депутатов СССР в марте 1989 года. Хотя они не были ни свободными, ни справедливыми, но сам факт их проведения позволил тогдашним советским гражданам выразить массовое неприятие существовавшего в стране политического режима, а сами выборы на фоне массовой протестной мобилизации повлекли за собой последующее становление политической оппозиции и, в конечном итоге, стали поворотным моментом в крушении господства КПСС [161] . Однако причинам и механизмам этого явления специалисты уделяли недостаточно внимания. Объяснения, а их набралось изрядное количество, зачастую были пронизаны духом экономического, социологического или технологического детерминизма. В частности, общим местом стали утверждения, что когда благодаря экономическому росту той или иной стране удается достигнуть определенного «порогового» уровня социально-экономического развития, то это приводит к увеличению численности образованного городского среднего класса, который начинает предъявлять спрос на гражданские и политические права и постепенно выходит на политическую арену [162] . В то же время, развитие информационных технологий и особенно Интернета и социальных сетей резко ускоряет процесс политических коммуникаций, поскольку снижает контроль властей над информационными потоками и существенно облегчает задачу мобилизации и координации массового протеста [163] .

Не отрицая значимости всех этих факторов в политическом развитии современных обществ, следует отметить, что ни по отдельности, ни даже в сочетании друг с другом они не способны объяснить, почему в конкретный «критический момент» нечестных выборов одним режимам электорального авторитаризма удается сохранять господство без особых потрясений, другие несут ощутимые потери, а третьи рушатся в ходе «опрокидывающих выборов». Существуют объяснения, в которых политический процесс рассматривается как «проекция» динамики спроса на политическом рынке, проявляющегося в виде колебаний общественного мнения. Они, в свою очередь, хотя и зависят от ряда параметров (таких, как массовые оценки положения дел в экономике) [164] , но в условиях авторитарных режимов в общем и целом не предсказуемы. Однако, как известно, «танго танцуют вдвоем», и было бы неверным, анализируя причины упадка электорального авторитаризма, ограничиваться лишь анализом спроса, игнорируя то предложение, которое на политическом рынке представлено правящими группами («режимом» в узком смысле) и их противниками (то есть оппозицией).

Неудивительно, что в последние годы, в особенности под воздействием волны «цветных революций», специалисты все чаще задавались вопросом о влиянии режима и оппозиции на упадок электорального авторитаризма. Одни авторы отмечали критическую роль массовой мобилизации в результате усилий оппозиции, при этом уделяя особое внимание кооперации различных групп противников режима и тактике оппозиционных сил [165] . По их мнению, сплоченная по принципу «негативного консенсуса» оппозиция, обладающая сильным организационным потенциалом и опирающаяся на широкую международную и внутриполитическую поддержку, способна сокрушить авторитарный режим в результате протестов по итогам несправедливых выборов. Другие исследователи обращали внимание на уязвимость самих авторитарных режимов из-за их открытости воздействию со стороны Запада, а также слабости их государственного аппарата и/или доминирующих партий, которые не способны обеспечить полномасштабный контроль лидеров над политическим процессом в ходе и по результатам голосования [166] . Между тем, в спорах о том, «кто виноват» в провале электорального авторитаризма – режим или оппозиция – уделяется недостаточно внимания взаимодействию как внутри этих групп, так и между ними. Однако в политике, как и в игре в футбол, успех одной из сторон конфликта, как правило, зависит от действий соперника – ведь и гол может быть порой забит из-за неудачной замены игроков, неточного паса защитника или опрометчивой игры вратаря. Точно так же и достижения оппозиционеров могут стать результатом ошибочной стратегии правящей группы, а успехи режима подчас выступают оборотной стороной слабости оппозиции или ее неверных шагов.

Поражение электорального авторитаризма в России в декабре 2011 года может служить показательным примером такого рода. Действительно, с одной стороны, в 2000-е годы российские лидеры приложили немало усилий для закрепления политической монополии, опираясь при этом на иерархию государственного аппарата («вертикаль власти») и на доминирующую партию («Единая Россия») и ограждая внутреннюю политику страны от «тлетворного влияния Запада». С другой стороны, систематические действия властей, направленные на маргинализацию оппозиции, загнали ее в политическое «гетто». Искусно проведенное разделение оппозиционеров на «чистых» («системные» партии, официально зарегистрированные, но находящиеся под косвенным контролем со стороны Кремля) и «нечистых» («внесистемная» оппозиция, исключенная из политического процесса) еще более ослабляло разрозненные сегменты оппозиции.