Чингисхан. Повелитель страха - Сергей Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорят, что в боевой части прыжки будут раньше, чем в учебке. Пашка Черкасов хочет в боевую часть.
– Нафига мне учебка? Три месяца уставщины! А потом повесят сопли на погоны и летай до дембеля, как электровеник, – убежденно говорит он.
Артур мечтает попасть в какой-то загадочный «пограничный десант».
– У моего друга брат там служил, в Термезе, – бубнит он, жуя изюм. – Пограничный десант – самый лучший. Там карате учат.
Сереге Ухтомову все равно, где служить, лишь бы «курки не давили».
– Пацаны, жить и в армейке можно, главное что? Быть подальше от начальства и поближе к кухне! – смеется он.
А Колька Смирнов не против попасть в учебку.
– В Америке вся армия на сержантах держится.
– Да задрочим мы твою Америку! – тут же кидается спорить Серега. – У них бабы служат. И вообще вояки они тухлые. У меня кореш в ГСВГ служил, видел американцев на пропускном пункте. Толстые все и кофе пьют на посту.
Вторая тема, волнующая моих сослуживцев – загадочные десантно-штурмовые бригады. Против них даже Артуровский «пограничный десант» не котируется. ДШБ, по слухам, были самыми секретными и самыми боевыми частями Советской армии. Попасть туда хотели все, но никто не знал, как.
– Мне повар из дедов, когда мы в наряд по столовой ходили, рассказывал, что ДШБ двадцать минут «живут», – делился с нами Ухтомов. – За это время одна бригада может уничтожить целую армию! Их там учат убивать всем, чем можно, даже голыми руками. Приемчик такой есть, «прямой удар» называется. Если под углом, вот так, в челюсть врезать, то мозг в голове с места сдвинется и все, ты уже труп.
Он показывает «приемчик» на Смирнове, конечно, не по-настоящему, а только имитируя удар.
– Дшбешники марш-броски делают, норматив – сто восемьдесят километров за десять часов, – тут же встревает Черкасов. – С полной выкладкой. А еще у них специальное оружие есть, гранатомет такой, как труба, одноразовый. Берешь с собой пять штук и пуляешь по очереди, а там… – он делает жест рукой куда-то вперед, – …все – в крошки. Даже бетон! Танки эта штука насквозь прожигает!
Однажды мы подступились к сержанту Машакову с вопросом о ДШБ. Тот снисходительно выслушал нас и сказал, глядя поверх голов:
– Слышь, духи, десант всегда десант, ясно? Любая дивизия может быть штурмовой, усекли? А «прямой удар» – херня это все. В бою у вас времени угол мерять не будет. Бьешь из автомата, гранатами, штыком, лопаткой, сапогом, камнем – главное, чтобы быстро и наглушняк. Вот такие дела. Все, свободны!
Объяснения Машакова нас, естественно, не устраивают.
– Он специально так говорит, потому что секретно все, – высказывает общее мнение Колька Смирнов, и мы переходим к третьей любимой теме – дедовщине.
В «карантине», понятное дело, никакой «дедовщины» нет. Тут все по уставу, тут отцы-командиры следят не то, что за каждым шагом – за каждым чихом новобранцев. В частях, говорят, все совсем не так. Деды, то бишь старослужащие, рулят там молодыми как хотят.
– А офицеры на это глаза закрывают, – поясняет наш главный спец по «дедовщине» Черкасов. – Им так выгоднее. Сказал дедам, те молодых запрягли и все чики-чпоки.
«Дедовщина» относится к «внеуставным отношениям. Они бывают разные: нормальная «дедовщина», «беспредел» и «землячества», которые, по рассказам старослужащих, самое страшное, что только может быть, «полный попадос».
– Когда в роте из ста человек семьдесят – узбеки или грузины, то будь ты хоть трижды «дедушка», если ты русский, летать будешь, как молодой, – просвещают нас сержанты и тут же с благодушной улыбкой кто-нибудь добавляет: – У нас в десантуре «землячеств» нету. Чурбанов-десантников не бывает.
Мы все за нормальную «дедовщину». Это когда первые полгода ты дух и летаешь за всех, вторые полгода – черпак и командуешь духами, заставляя их летать, а потом становишься «дедом» и почиваешь на заслуженных в первый год лаврах.
– Свое отлетал – и балдей! – хохочет Ухтомов. – А че, все так живут, везде. Если без «беспредела», без ночных «застроек», то «дедовщина» даже лучше, чем по уставу жить.
«Беспредел» – это когда в части устанавливаются «зонские» законы. Тут все просто: кто сильнее, тот и прав. Все сами по себе, а верховодят «тузы», у которых есть «шестерки» и «быки». «Тузы» живут королями, с помощью «быков» обирая остальных солдат.
– Их даже офицеры боятся. «Беспредел» появился, когда в армию с судимостями стали брать, – просвещает нас большой специалист по этой теме рыжий Пашка Черкасов. Где-то что-то он слышал, кто-то ему о чем-то рассказывал…
– Фуфло гонишь, – авторитетно обрывает его Артур. – Если бы в армии было как зоне, давно уже такую армию бы разогнали. Кому она нужна?
– Ни фига! – кидается спорить Черкасов. – Вот случай был в одной части, где «тузовство» – пацану свитер прислали из дому. «Туз» своим говорит – заберите. А тот пацан уперся – хрен, мать вязала, только с кожей снимите! Ну, и…
– Что? Кожу сняли? – смеется Артур.
– Нет, просто заточенным электродом сердце проткнули. Дырочка маленькая, а свитер красный был, крови на нем не видно. «Туз» его до дембеля носил.
– А тело куда дели? – вмешиваюсь я в разговор. – Солдат умер – это ж ЧП!
– А они лопатами на части разрубили и в кочегарки сожгли, – уверенно, как очевидец, говорит Пашка и резюмирует: – Вот что такое «беспредел».
Я ему не верю. Да и кто поверить в такое? Чтобы в Советском Союзе солдат из-за свитеров убивали? Ерунда! В общем, ни «беспредел», ни «землячества» мне не угрожают. С «дедовщиной» тоже как-нибудь разберемся, можно подумать, на гражданке ее нет. Гораздо сильнее меня гнетет другое: никто ни в какую спортроту меня не переводит. Я уже месяц не стрелял; чувствую, что теряю форму. Впрочем, скорее всего у штабных офицеров просто не дошли руки до моего личного дела. На нем ведь и пометка имеется, и справка от нашего спортобщества вложена.
Сам я твердо решил – если ничего не произойдет и меня отправят в обычную часть, пойду к майору Грачеву, скажу: так и так, товарищ майор, я принесу гораздо больше пользы, если меня будут использовать по прямому назначению.
Впрочем, все это будет потом, а пока нужно готовиться к присяге и приезду мамы. Что-то подсказывает мне – без сюрпризов не обойдется…
День присяги выдался морозным. С утра всех охватило какое-то радостное предчувствие – сегодня произойдет что-то важное, значимое. Обязательные утренние процедуры прошли смазано, даже на завтраке мы были рассеянными и ели без аппетита. Да и какой аппетит, когда через пару часов нас ожидают встречи с родственниками, мамины пирожки и прочие вкусности?
В десять все три роты «карантина» выстроились на плацу. Над стройными рядами вился пар, на трибуне застыли офицеры, а еще выше над ними алел на фоне голубого неба кумачовый плакат: «Учиться военному делу настоящим образом. В.И. Ленин».