Конан – гладиатор - Леонард Карпентер

Однажды за выпивкой у Намфета Конан обратился к Игнобольду, немолодому и опытному гладиатору, и спросил его, не знает ли он, какого рода зрелища ожидались по ходу нового представления:

— Опять дикие звери? Или поединки? Навряд ли они отыщут еще таких легковерных чужестранцев, как мы, и сумеют обманом заманить их, ни о чем не подозревающих, на арену…

Игнобольд был смуглым, чернобровым офирцем. Когда-то он прибыл в Луксур как охранник одного из бесчисленных караванов и обнаружил, что этот город с его кровавым Империум-Цирком — именно то, что ему нужно было для счастья.

— Я слышал, недавно взяли в плен целую шайку разбойников из Хаурана, — сообщил он Конану, прихлебывая аррак. — Говорят, это воины из какого-то отряда изменников. Чего доброго, придется позвенеть с ними мечами на арене. А не то посадят их в яму вместо крокодилов!

— М-да, — киммериец повернулся к Сатильде, сидевшей с ним рядом. — Хауранцы — отменные воины, — сказал он ей без утайки. — Достойные, верно, будут противники…

К его уху нагнулся еще один из седеющих, покрытых шрамами героев, известный городским болельщикам, как Хальбард Великий.

— Меня, — сказал он, — в этот раз выставят против Саула Крепкорукого, один на один, и ставки уже взлетают до небес!

Будущий соперник гладиатора принадлежал к числу молодых, и в «Прогулочной барже» его не было. Однако Хальбард говорил хриплым доверительным шепотом, так чтобы слышало только несколько друзей, сидевших с ним за столом.

— Не могу сказать, чтобы я хоть капельку боялся этого поединка, — продолжал бывалый боец. — Если хотите знать мое мнение, Крепкорукий — всего лишь дутый выскочка, нахальный молокосос… — Он пожал крутыми плечами, мозолистые пальцы задумчиво теребили мочку по-борцовски расплющенного уха. — Но что бы вы думали? Тут на днях подползает ко мне этот хорек Заггар, так называемый собиратель талантов, И давай уговаривать меня проиграть бой! Получи, говорит, какую-нибудь легкую рану и вались на песочек. Обещает, что жизнь мне оставят, да еще и из призовых денег сколько-то потихоньку отсыплют…

Он нахмурился и с мрачным неодобрением покачал головой.

— Стало быть, ты его послал подальше? — спросил Конан, с пристальным вниманием слушавший этот разговор.

— Послал? Ха!.. Я пообещал размозжить ему нос и так дать по феске, что башка в портки упадет! — Хальбард сжал гигантский кулак и шарахнул им по донышку бочки. — Чтобы я взялся так вот продавать свою честь! За какой-то там сиюминутный выигрыш!.. Да провались! Мое имя — это все, что у меня есть, вся моя собственность и состояние. Я сказал ему: лучше ты, Заггар, поставь свои денежки на меня, поскольку я отлуплю Саула Крепкорукого так, что ему небо с овчинку покажется! А вот теперь поползли слухи, будто поединок хотят отменить… Только, если мое слово что-нибудь еще значит, тому никак не бывать!

На испещренной боевыми шрамами физиономии было написано искреннее негодование. Тут подал голос Мадазайя, сидевший рядом на бочонке.

— Ты бы поберегся, старый друг, — проговорил кушит. — Те, кто ставит деньги, часто пытаются повлиять на исход состязания. Ради длинного шекеля они что угодно наболтают и о твоей силе, и о твоей честности. Дай им волю, они станут жонглировать нашими именами, как артист булавами… — И Мадазайя опустил широкую ладонь на плечо ветерана. — Придется тебе в нескольких ближайших поединках из шкуры вон выпрыгнуть, чтобы никто не поверил клевете Заггара.

— Вот уж верно, — согласился Конан, желая утешить расстроенного собрата. — Держи ушки на макушке, и — удачи тебе! Я надеюсь, что, когда такие, как ты, знаменитые и всеми любимые бойцы отходят от дел, город им назначает достойное содержание?..

Киммериец ждал утвердительного ответа на свой вопрос, но все собутыльники молчали. Их молчание показалось варвару весьма красноречивым, и он вознамерился выяснить все до конца.

— Скажите мне, так ли это? — проговорил он вполголоса. — Уж верно, когда герой покидает арену, он остается безбедно доживать дни в Луксуре? Или отправляется домой, увозя с собой богатство и славу?..

Он совсем не хотел, чтобы его расспросы достигли ушей Намфета: тот как раз пытался наполнять кружки и вести какие-то записи, управляясь одной рукой.

— Я поначалу тоже на это рассчитывал, — сказал Мадазайя. — Я собирался откладывать деньги из своего жалованья и призов, чтобы уйти на покой через несколько лет, если Сет будет ко мне хоть чуточку благосклонен… — Он виновато передернул плечами. — Ты пойми, Конан: мы, гладиаторы, не самый разумный народ, когда касается денежных дел. Если бы мы в этом, как следует разбирались, мы служили бы храмовыми менялами, а не… мясниками на человеческой бойне.

— Ты сам подумай, — подхватил Игнобольд. — Надо же выглядеть, как полагается, и быть щедрым с девочками и друзьями. А поди-ка поживи на сколько-нибудь широкую ногу на те гроши, что нам платят за смертельный риск на арене! Я уж не говорю про держателей ставок. Если тебе удастся получить выигрыш даже с самого верного дела, значит, ты воистину ясновидящий!

— По правде говоря, — невесело подытожил Мадазайя, — за последние шесть лет не могу припомнить ни одного выдающегося гладиатора, который сумел бы задержаться в Луксуре. Есть, конечно, некоторые… сумевшие уехать в Коринфию и Хайборийские страны. И сам Коммодорус… он, говорят, в юности тоже на арене сражался. Но все это исключения. Большинство из нас — полные простаки в делах!

— Вот почему у разумного гладиатора всегда есть советник по денежному вопросу! — пропищал с дальнего конца стола оборвыш Джемайн. — Если хочешь, я стал бы вести твои дела, Мадазайя!

Услышав эти слова, Конан в первый момент чуть не пожалел, что предложение было адресовано не ему. Однако в здравом размышлении решил, что нахальный малец, очень возможно, был нисколько не умнее других и, притом жульничал, как Заггар.

Из всех гладиаторов и циркачей, с которыми Конан был знаком, самая крепкая деловая хватка определенно присутствовала у Дата, но молодой сендаец держался сам по себе. Он редко утруждал себя тренировками, — в отличие от Систа и Бафомета, двух уличных хулиганов, приведенных им в цирк. Эта достойная пара появлялась регулярно и упражнялась хладнокровно и энергично. Оба были прирожденными уличными бойцами с трущобных окраин. Парни легко впитывали хитрости и уловки, использовавшиеся на арене.

Дат успел подружиться с евнухом Мемтепом и легко уговорил его взять новеньких, но самого его, похоже, куда более занимали неведомые дела на стороне. Приезжая в таверну вместе с Конаном и его товарищами, он опрокидывал кружечку и скоро удалялся в обществе каких-то весьма темных личностей, чтобы до рассвета скитаться вонючими переулками Внутреннего Причала. Среди здешней шпаны у него уже завелись преданные друзья… и опасные враги, что и показало одно происшествие.