Чертовар - Евгений Витковский

Не взлаивая, не сопя, спустился Терзай в подпол и сглотнул первую порцию, фунтов пять, наверное — средних размеров детский сад можно бы такой порцией перетравить, со сторожем и с истопником вместе. Но Терзай был собакой, к тому же очень крупной. И старшая его жена, кличкой Трелюбезная, хапнула с первого халка не меньше. Так что только хватили собачки, все шестеро, по два раза рыбки — как и не стало первого корытца. Пудового. Но это ничего: оставалось еще пять. И почин второму корытцу сделал молодой сын Терзая, Раздирай, а младшие суки — Недосужная, Желанная да и самая молодая, Ярая, продолжили. Вот так вот все шесть пудов тухлой мойвы исчезли в утробах Черных Зверей за тот срок, за который русский человек не успел бы совсем коротко помолиться за здоровье державствующего государя.

Была мойва. И не стало мойвы. Собаки тихо-тихо поднялись из подпола и без большой охоты потрусили патрулировать ночные границы Богдановых владений. Хотелось пить, но вода из Безымянного ручья жажды не утоляла. Раздирай не выдержал первым, лег на траву и заскулил. Суки не замедлили присоединиться, — больное объевшееся брюхо не уговоришь. Терзай крепился дольше всех, но и он бы не выдержал, если бы… не прошибло. До слез на глазах. «Никогда больше не буду воровать!» — думал Терзай, неукротимо теряя в весе. Он носился меж деревьев, потом приседал снова и корчился. Тихо кряхтел. Остальная стая выла от зависти, но ее тоже стало пронимать понемногу. За полночь лес между Выползовым и ручьем был заполнен стонами и подвываниями измученных поносом собак. И так продолжалось до рассвета. Солнце, поднявшись над краешком горизонта, с ужасом увидело на Арясинщине шесть Черных Зверей, у которых не было сил уползти в сарай. А чем пахли арясинские поля и луга, — солнце нюхать не захотело, стало себе подниматься в зенит, прочь от залитой жидким собачьим удобрением многогрешной земли. Вонь от плохо переваренной мойвы стояла такая, что даже измученный похмельем Фортунат у себя в бухгалтерии, за четыре версты от ручья, пробудился и почуял в душе силу немедля удавить самого Сатану Люцифера Вельзевула, если у чертей в аду на самом деле столь благородные кликухи.

Вой аварийного сотового телефона разбудил похмельного Богдана. Разъяренный Фортунат хотел немедленно разорвать пополам ту сатану, которая такую вонь на блаженную Арясинщину навела. Богдан, не совсем еще проснувшись, повел носом. Пахло желтым китайским дымом, и еще пахло дерьмом собачьим, очень жидким, произведенном в неусусветном количестве из тухлой мойвы посредством кишечного расстройства шести черных собак. Куда ни глянь — вся трава вокруг Выползова была не зеленая, свежая и росистая, а желтая и… Богдан мигом протрезвел. Ничего себе отдохнул. Ничего себе оттянулся. Чертовар выпил из младенчиковой бутылочки все, что нашел на донце, и принял решение. Трава на Арясинщине отныне желтой не будет. Долой, словом, желтую опасность. Что с нами случилось? А ничего особенного. Просто большие, большие, очень большие обосратушки! «Я вам устрою остров Даманский, да такой, что вам Поднебесная с желтую овчинку покажется!»

Арясинские зеленые травы, конечно, вымыть придется — целую армию травомойщиков придется пригласить. Армию?.. Может, это мысль — армию? Бездельников, кстати, делом занять можно, да и деньги потратить к вящей пользе. Богдан протер виски одеколоном и уселся к телефону. Китайцы ему надоели, но военных чудес он творить не умел и мог одолеть желтую опасность только с помощью грубой силы. Помимо десятка мастеров с подмастерьями, он предполагал призвать под ружье еще и всех бездельников, прохлаждающихся у сердобольной Шейлы на Ржавце. А это уже, считай, полурота. Да еще водяной — тот, Фердинанд икрометный. Желаний исполнять не умеет, говорит косноязычно, но по мордасам желтым навешать вполне может. Ну, а Каша… Как захочет. Может, и ему будет полезно меланхолию развеять на военном поле действий. Воевать полезно. Может, в нем скорбь по потерянной работе и по невостребованной квалификации поутихнет. Вооружение в избытке. И мадам генерал-подполковник Стефания Степановна, — еще и баронесса, к слову сказать — после изъятия из нее беса оказалась талантливым стратегом. Неплохо будет узнать, какой она тактик. Многонациональная гвардия ей под командование хорошо пойдет: негр Леопольд, силы неслыханной, да татарин Равиль Шамилевич, ума недюжинного, да еврейский акробат-престидижитатор Зиновий Генахович, ловкости несказуемой, да еще военный человек Гордей Фомич, да другой военный, хоть и немолодой, но генерал, именем Аверкий Петрович, да всех не перечтешь, из каждого по черту вынуто. Да бездельник Савелий все хорохорится — хочет показать, что мог бы кого хошь взять на вилы.

Вот и возьмем Китай на вилы.

8

Он даже помнил, как еще в детстве слышал про своего деда — <…> — будто у него такая дружба завязалась с одним водяным, что если бы не страх перед гневом священника, он бы усыновил его.

«Души в клетках», ирландская сказка из собрания У. Б. Йейтса

Водяного Фердинанда в его икряном водоеме добудиться долго не могли: тоже угорел от китайского дыма, ему этот дым по географическим причинам доставался первому. Накануне приключилось с водяным нечто несообразное, даже по рыбному его статусу и неприличное вовсе, прямо хоть топи в озере собрание сочинений Хемингуэя и «Моби Дика» сверху клади, — чистое вышло арясинское рыбоборье.

Пострадал Фердинанд по недоразумению. Утомился тужиться, меча икру, и решил, что имеет право из водоема вылезти и дотелепаться до ручья, чтобы туда по естественной нужде организма отлить: как общеизвестно, ходят под себя водяные исключительно дистиллированной водой, такой у них презабавный метаболизм. Однако на суше чувствовал себя водяной погано: тело его тяжелело ровно на тот вес, который он привычно вытеснял из водоема с солоноватой жижей, где сидел весь день и метал икру. Под себя водой ходить стеснялся — все-таки в водоеме у него была икра, а даже необразованные водяные знают, что ее не дистиллированной водой разбавляют, а хорошим, дорогим пивом. Пиво в Арясине было недорогое, но зато свое, и даже лучше, чем в Клину или Твери, а тамошнее пиво знатоки во всем мире ценят не ниже баварского. Так вот, баварским пивом, и только пивом нужно разбавлять икру, а не дистилированной водой!

В рассуждениях о неудобстве своего метаболизма водяной слишком далеко ушел от действительности. И на самом подходе к Безымянному ручью был сбит необыкновенно злобным велосипедом письмоносицы Музы Пафнутьевны, мчавшейся с крейсерской скоростью по своим старушечьим письмоносным делам. А как был водяной по нынешнему статусу рыбой, то и оказать на суше должного сопротивления не смог. Старуха — напротив. Вылетев из седла, она ловко приземлилась на корточки, молодецки крякнула что-то японское и выбросила вперед и вверх каблукастую босоножку, — и как только она в такой неудобной обуви еще на велосипеде-то ехать умудрялась! Кованый каблук босоножки попал водяному прямо в жабру, которую бедняга мигом захлопнул, но это не помогло; старуха имела не то светло-черный пояс в индо-пакистанском слоноборье, не то особые заслуги еще в каком-нибудь кунфуёвом самбо. Заливая берег ручья дистилированной водой и еще другой жидкостью под названием «икор» — она служила водяному вместо крови, помогала икру метать — бедолага рухнул без чувств прямо под ноги письмоносице, а та в полном разъярении принялась его топтать. И топтала, и гикала по-японски, покуда не утомилась. А потом сообразила, что борется с сотрудником Богдана Арнольдовича Тертычного, чертовара. И натурально рухнула без чувств поверх сотрудника.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});