Дверь в небо, или Жизнь напрокат - Евгений Тарбеев

— Пойдем, парень, я покажу тебе неподалеку славное место, где можно отлично перекусить.

Я оглянулся. Меня догонял лысоватый мужчина с выпученными глазами и огромным животом. Тоже знакомое лицо. И это я? Сходство есть, но мне не хотелось определять точно, в какой мере заплывшая жиром физиомордия походила на мое лицо.

Чтобы сделать шаг, толстяку приходилось выдвигать ногу вперед, разворачивая туловище из стороны в сторону, от чего оно тряслось как студень. Судя по комплекции, он знает толк в еде, — подумал я.

Заведение, о котором говорил пузан, находилось буквально в нескольких шагах по ходу моего движения от места, где он меня окликнул. Я бы и сам через минуту до него дошел. На крыльце, у дверей заведения сидели люди в оборванных грязных одеждах. Еще несколько прилипли к стеклам витрин, вперив взгляды на закусывающих внутри посетителей.

— Кто они? — спросил я у толстопузого.

— Эти не могут войти.

— Почему?

— Они не верят, что еды много. Поэтому их не пускают, — пояснил мамонообладатель, и кряхтя, пунцовея ряхой, взобрался на крыльца. Оборванцы расступились, пропуская нас ко входу.

Мы зашли за стеклянные двери и оказались в обычной закусочной. За столами сидели еще несколько человек. Все как на подбор — с излишним весом, круглобокие любители покушать. Что я здесь делаю? Чревоугодники уплетали за обе щеки сэндвичи, салаты, поросячьи ножки, запивали через трубочки из высоких картонных стаканов.

Мы сели за ближайший столик. Я хотел поговорить, но моему пухлявому спутнику, стало не до этого. Перед ним возникла груда сэндвичей в промасленных обертках и стакан-ведерко. Покряхтывая от удовольствия, он развернул один и целиком сунул его в широкий рот. Я изумился — он разинул пасть как бегемот. Гамбургер попросту исчез в его утробе. Толстяк причмокнул от удовольствия, отхлебнул из стакана и принялся за второй.

Я осторожно взял с краю сэндвич и тоже приступил к трапезе. Мне хватило двух, чтобы ощутить, что я близок к насыщению. Пока я доедал второй бутерброд, мой сосед умял их три десятка. Я огляделся. Пузан за соседним столом, вероятно, был чемпионом по заталкиванию гамбургеров в себя. Весь стол перед ним был завален завернутыми в бумагу сэндвичами, коробочками, пакетами и стаканами. Обжора поглощал гамбургеры один за другим, хрюкая как свинья. Он раскраснелся. Стал хватать бутерброды и жевать их вместе с обертками. Отвратительное зрелище. Что будет дальше? Я приостановился, задержав свой сэндвич на полпути ко рту.

Свиноподобный поедатель запихивал в себя все подряд, а гора перед ним не уменьшалась. Мне даже показалось, что на месте одного съеденного перед толстяком появлялось два новых бутерброда. Это еще больше распаляло его безмерный аппетит. Иначе говоря, он вошел в раж. Его рот не закрывался, превратился в бездонный раструб, куда руки отправляли один за одним свертки и высыпали содержимое их коробочек. Пузо толстяка не вмещалось в пространстве между сидением и краем стола. Она оплывало в стороны, но, похоже, что того беспокоило это мало.

Я через силу доедал бутерброд. Мой сосед, напротив, уминал не меньше других. Его заплывшие жиром глаза жадно рыскали по столу.

— Послушайте, — начал было я

— Не мешай. Я хочу есть, — произнес с набитым ртом толстомясый.

Не в силах вынести подобную картину, я поспешил наружу, дожевывая бутерброд на ходу. Выходя на улицу, услышал позади хлопок. Я обернулся. Объедала за соседним столом исчез. Он лопнул, оставив на сидении, столе и полу болотно-зеленые лужи с плавающими в них остатками не переваренной пищи.

К горлу мгновенно подкатила тошнота. Прикрыв рот ладонью, я поспешил убраться из обжираловки и выкинул недоеденный бутерброд. Он бы мне поперек горла встал. На объедки, отталкивая друг друга, накинулись оборванцы.

Я зашагал вверх по улице, глубоко вдыхая воздух, чтобы избавиться от тошноты. Через минуту навстречу мне попалась женщина необъятных размеров. Тяжелые складки жира выпирали из-под ее одежды как надувные резиновые круги и перекатывались при каждом шаге, а лицо ее словно вылепили из теста. Щеки почти закрывали глаза, сузив их до щелей. И от того создавалось впечатление, что она постоянно улыбалась своим широким ртом с пухлыми губами.

— Пойдем со мной, паренек, — по-приятельски обратилась она ко мне. — Я покажу тебе классный ресторанчик, где готовят удивительно вкусные свиные отбивные.

Я прикрыл рот, чтобы не вылить содержимое желудка прямо на нее, и проскочил мимо. Мадам недоуменно поглядела мне вслед и повернула за угол.

Как удар молнии поразила меня пришедшая мысль — тучная дама как две капли воды похожа на лопнувшего толстяка. Словно он возродился в женском теле, сохранив все свои привычки, и забыв, что минуту назад лопнул от обжорства.

Через дорогу я увидел сквер и направился туда, чтобы прийти в чувства и успокоить бурю в животе. Вглубь сквера вела дорожка. Я пошел по ней, рассчитывая, что в месте отдыха должны располагаться скамейки.

14

Через пару минут я нашел одну, но она уже была занята небритым мужчиной с небрежно разбросанными длинными волосами и круглых очках. Незнакомец держал в руках веревку.

— Простите, у вас здесь свободно? — вежливо осведомился я.

— Какая разница, — ответил он. И я истолковал его слова, как разрешение разделить с ним место. Я присел на скамейку. Немного спустя спазмы тошноты отпустили, и я почувствовал себя значительно лучше.

Мужчина опустошенным взглядом смотрел перед собой. Потом сделал на веревке петлю, подергал ее, проверяя на прочность, и прямо в башмаках влез на скамью. Над ней нависала толстая ветвь дерева. Незнакомец несколько раз перекинул веревку через ветку и завязал один конец узлом, так что вниз свисал только второй, с петлей. Незнакомец, не обращая на меня никакого внимания, достал из кармана пиджака брусок мыла и начал натирать им петлю. Я оторопел. Его намерения стали для меня совершенно понятны.

— Что вы делаете? — вымолвил я.

Мне совершенно не улыбалось стать свидетелем суицида, хотя я недавно задавался вопросом, как такое возможно в этом измерении. Было даже интересно, как сводят счеты с жизнью на том свете. Но инстинкт сохранения жизни сильнее любопытства.

Видя, что мой вопрос не вызывает у мужчины никакой реакции, я тронул его за рукав. Самоубийца повернул осунувшееся лицо. По спине у меня пробежал холодок: он кого-то внешне напоминал. Странно. Я вспомнил насильника, который тоже показался мне знакомым. Они был такими разными и вместе с тем похожими. На кого же? Я подумал, что будет лучше, если поразмышлять об этом позже, не дожидаясь пока субъект на скамейке себя вздернет.

— Что вы делаете? — повторил я вопрос.

— А вы разве не видите? Я освобождаю мир от бездарности, очищаю его от посредственности и бесталанности.

— Неужели все так плохо?

— Гораздо хуже, чем вы могли бы представить. Я ни на что не способен и хочу освободиться от нестерпимых мук нереализованности, очистив путь дарованиям.

Я расценил словоохотливость разочаровавшегося в жизни, как хороший знак. Через общение его можно переубедить, помочь найти новый смысл для продолжения жизни. Только по силам ли мне сделать это? Впервые я увидел здесь человека, которому еще хуже, чем мне. Совсем недавно я сам находился в близком от петли состоянии. А теперь мое собственное положение выглядит не совсем уж безнадежным. Передо мной человек, которому я могу помочь. Более того — я считал, что обязан ему помочь.

— Погодите, прошу вас. Мне нужен ваш совет… — сорвалось у меня с языка.

Такой оборот заинтересовал Без-пяти-минут-висельника: он прекратил намыливать веревку и повернулся ко мне.

— Пожалуйста, присядьте рядом, — развивал я наметившийся успех, стараясь еще на шаг отвести человека от пропасти. — Неудобно так говорить: снизу вверх.

После некоторого раздумья и колебаний, он слез со скамейки. В одной руке веревка, в другой — мыло. Картина «Последний день на том свете»!

Он ждал, что скажу. А я судорожно выискивал слова, которые могли бы мне помочь в удержании интереса самоубийцы.

— Почему вы считаете, что у вас нет таланта? — лучше ничего в голову не пришло.

Я боялся, что после моих слов самоубийца снова вскочит на скамейку, и приготовился, чтобы схватить его. К моему облегчению, он остался сидеть на месте и даже ответил:

— Потому что мои книги не хотят покупать.

— Неужели не продано ни одной?

— Ни единой. Что бы я не выдумывал, не вызывает у людей никакого интереса.

— У многих писателей известность пришла значительно позднее того, как они начали писать.

— Все это я знаю. Я пробовал себя в разных жанрах, но ни одна идея не востребована. Все мои задумки — пустышки, которые никому не интересны. Я ни на что не гожусь. Я бесполезен.