Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мирные переговоры, начатые Россией на основании декрета «О мире», с представителями германского и австро-венгерского командований 2 декабря (19 ноября) 1917 года в Брест-Литовске, зашли в тупик. 28 (15) декабря германская делегация предъявила откровенно аннексионистские требования, против чего большевики всегда решительно выступали. Россия должна была отказаться от уже оккупированных немецкими войсками Литвы и Курляндии, а также позволить германским «полицейским» силам войти на территорию всей Лифляндии и Эстляндии. Поэтому советская делегация прервала переговоры и отбыла в Петроград для консультаций.
При обсуждении в ЦК германских требований 21 (8) января окончательно сложились три точки зрения на решение проблемы. Ленин настаивал даже в сложившихся обстоятельствах на немедленном подписании мира. Бухарин, возглавивший возникшую к тому времени фракцию «левых коммунистов», предлагал немедленно возобновить войну. Мол, пролетарская революция сможет победить лишь в том случае, если станет мировой, ибо в самой России отсутствуют условия для социалистического переустройства. Война же с империалистическими Германией и Австро-Венгрией приблизит, ускорив, революцию в Европе. Троцкий же занял промежуточную позицию: мира не подписывать, военные действия прекратить, а армию демобилизовать.
При голосовании Ленин в который раз потерпел поражение. Его предложение поддержало 15 членов ЦК, Бухарина — 32, Троцкого — 16. Однако Владимир Ильич не смирился и добился продолжения обсуждения.
На следующем заседании ЦК, 24 (11) января Ленин повторил свои доводы. «Несомненно, — отметил он, — мир, который мы вынуждены заключить сейчас, мир похабный; но если начнется война, то наше правительство будет сметено и мир будет заключен другим правительством». В начавшейся полемике Владимира Ильича безоговорочно поддержали лишь Зиновьев и Сталин. Григорий Евсеевич сказал: «Конечно, мы стоим перед тяжелой хирургической операцией, так как миром мы усилим шовинизм в Германии и на некоторое время ослабим (революционное) движение на Западе. А дальше виднеется другая перспектива — это гибель социалистической республики. Предложение Троцкого неприемлемо, так как на него, конечно, Кюльман ответит парламентски, что ввиду неподписания мира мы остаемся с ними в состоянии войны». Затем Зиновьев задал вопрос: «Не следует ли оттянуть еще на некоторое время возобновление переговоров, а тем временем провести всенародный референдум по отношению вопроса о мире?»99. Предложил такой референдум, заведомо зная: народ настолько устал от войны, что обязательно выскажется за мир.
Новое голосование показало: за революционную войну — 2 члена ЦК, за предложение Троцкого — 9, Ленина — 12.
Особого референдума, о котором говорил Зиновьев, не потребовалось. Им поначалу стал III Всероссийский съезд советов, открывшийся 23 (10) января 1918 года и продлившийся восемь дней. На нем и Владимир Ильич, и Григорий Евсеевич сумели убедить депутатов, и утвердивших резолюцию, «поручавшую своей делегации отстаивать принципы мира на основах программы русской революции».
Такого решения, хотя и слишком общего, удалось добиться благодаря позиции большевистской фракции, основывавшейся на результатах голосования в ЦК 24 (11) января. И все же всего неделю спустя, 31(18) января, вопрос о подписании мира вновь встал на заседании ЦК, а основанием для того послужило, в особенности, выступление на съезде Зиновьева. И снова противники подписания мирного договора потребовали созыва партийной конференции, полагая, что та поддержит именно их.
Григорию Евсеевичу пришлось объяснять свою (вернее, ленинскую) позицию. Доказывать, «что его речь не противоречила принятому ЦК решению, что со времени заседания III съезда обстоятельства уже изменились, так как теперь налицо уже есть (революционное) движение в Австрии и Германии. Оно началось настолько ранее, чем мы могли ожидать».
«Никто, — продолжил Зиновьев, — и раньше этих событий не думал, что возможно заключить или подписать мир до того, как немцы объявят прекращение действий мирного договора». Потому-то он и «не видит смысла в созыве конференции, так как на съезде была наша фракция, где были представители всей России, и фракция обсуждала вопрос и приняла определенное решение»100.
Так что же это было за «движение» в Австрии и Германии, о котором счел необходимым упомянуть Зиновьев?
Центральный орган партии газета «Правда» дала 25 (12) января 1918 года на первой полосе «шапкой», набранной самым большим шрифтом из имеющихся в типографии, срочное сообщение:
«КРАСНЫЙ ФЛАГ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ ПОДНЯТ И В ЕВРОПЕ.
В ВЕНЕ И БУДАПЕШТЕ СОВЕТЫ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ.
В ВАРШАВЕ НАЧИНАЕТСЯ ВСЕОБЩАЯ СТАЧКА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ПРОЛЕТАРИАТА. РЕВОЛЮЦИЯ И ЗДЕСЬ СОЗДАЕТ СОВЕТЫ РАБОЧИХ».
27 (14) января «Правда» таким же образом известила:
«В АНГЛИИ НАЧИНАЮТСЯ РЕВОЛЮЦИОННЫЕ СТАЧКИ. ПАРТИЙНЫЕ РАБОЧИЕ ИДУТ НАВСТРЕЧУ НОВОМУ ИНТЕРНАЦИОНАЛУ».
Такие же сообщения и 1 февраля (19 января):
«ПЛАМЯ МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ РАЗГОРАЕТСЯ. ВОССТАЛ ГЕРМАНСКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ. В БЕРЛИНЕ СОВЕТЫ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ. ТОРЖЕСТВО ЧЕСТНОГО МИРА ОБЕСПЕЧЕНО».
Такие экстренные сообщения, да еще так поданные, убеждали: мировая революция не за горами. Она уже тут, рядом. Однако подобная информация оказалась чистым блефом, крайне необходимым «левым коммунистам» для агитации за революционную войну, а не подписание мирного договора с Центральными державами. Блефом, продержавшимся на полосах «Правды» еще неделю — до ухода Н. И. Бухарина 22 февраля (в связи с переходом страны на общемировой григорианский календарь 1 февраля стало 14 февраля) с поста ответственного редактора ее и выхода из состава ЦК.
Конечно же, столь оптимистическая, радужная информация не могла не повлиять на умонастроения руководителей партии. Но нужно отдать должное Зиновьеву, который не стал опровергать газетные сообщения, но и, как и Ленин, не поддался их воздействию. Твердо продолжал отстаивать прежнюю свою позицию. На утреннем заседании ЦК 18 февраля, на котором продолжались жаркие споры, сказал, вторя Ленину, но только в своем стиле: «Нужна политическая ясность, времени не отпущено, чтобы тянуть. В Германии борются партии. Немцы сами еще не знают, как им поступить, они не знают, что будет завтра. Если сейчас возобновить переговоры, берлинские рабочие не смогут нас упрекнуть. Если бы положение было уже ясно в смысле наступления империализма, мы все были бы за войну. Но теперь мы только сыграем немецким рубакам. Одно решение может быть — возобновить переговоры»101.
И все же предложение Ленина поддержало шесть человек, а выступило против него семеро. Только вечером того же дня положение в ЦК коренным образом изменилось. И не без воздействия Зиновьева.
«Если говорить ретроспективно, — указал он, — то ясно, что надо было заключать мир в ноябре. Чем больше мы побеждали в гражданской войне, тем яснее становилось, что единственная военная сила, с которой мы должны считаться, это германская армия. Условие, по-моему, было такое: если они возьмут нас за горло, то мы мир подпишем. Конечно, стачки в Вене и Берлине нас слишком очаровали и мы упустили момент. Я тоже боюсь,
