Внеклассное чтение. Том 2 - Борис Акунин

Алексей Воинович вел себя в точности, как ему полагалось: и воздевал руки, и благодарил Господа, явили себя и слезы.

— Нашелся! — восклицал он. — Мой ангел! Мой благодетель! О, счастливейший из дней!

И еще много всякого такого. Маменька послушала немного, поумилялась и ушла в гостиную. Фондорин терпеливо кутался в красный плащ, ждал, пока ослабнет фонтан родительской любви. Полицейские переминались с ноги на ногу, отогревались после холода.

Дождавшись паузы в папенькиных декламациях, Митя потянул к себе Данилу.

— Вот, батюшка, кого вы должны благодарить за то, что видите меня. Это мой…

Но папенька уже вновь набрал в грудь воздуха и дальше слушать не стал:

— Благодарю тебя, добрый полициант! Ты вернул мне сына, а вместе с ним и самое жизнь! Подставляй ладони!

Фондорин удивленно вытянул вперед свои большие руки, и Алексей Воинович стал доставать из кармана пригоршни червонцев. Сам приговаривал:

— На, держи! Ничего для тебя не жалко! Пришлось Даниле сложить ладони ковшом, чтоб золото не просыпалось на пол. Хотел он что то сказать, но папеньку разве переговоришь?

Митя смотрел и только диву давался: откуда такое богатство?

— Счастье, счастье! — повторял Алексей Воинович, всхлипывая. — Знаешь ли ты, мой добрый сын, что за тобой прислала матушка-императрица? Скучает по тебе, не понимает, чем обидела, отчего ты сбежал. Но не гневается, нисколько не гневается! Ты спроси, кого она прислала! Не курьера, даже не флигель-адъютанта! Самого господина Маслова! Тайного советника! Вот какая о тебе забота! А всё потому, что ты — не просто мальчик, ты любимый воспитанник ее величества, государственная особа! Ах, пойду к Прохору Ивановичу, обрадую! Мы только-только отужинали и распрощались на ночь. Он, верно, еще не ложился. А хоть бы и лег! И папенька бросился в комнаты. Так вот почему здесь не спят, понял Митя. По причине явления высокого столичного гостя.

И стало у него на душе лестно, приятно. Сыщется ли в России другой мальчик, из-за которого погонят за шестьсот верст начальника Секретной экспедиции? Не сыщете, даже не пытайтесь.

— Ваше благородие, — жалобно сказал один из стражников. — Дозвольте по нужде отлучиться, мочи нет.

Данила махнул рукой — не до тебя, мол, и тот не посмел тронуться с места.

— Пойдемте, Данила Ларионович, — позвал Митя. — Я скажу, чтоб вас разместили в папенькином кабинете. Там энциклопедия и удобный диван.

Фондорин воскликнул:

— Благородное сердце! Ты еще думаешь о моем удобстве после того, как я чуть не погубил тебя и не дал тебе проститься с наилучшей из женщин! Увы, друг мой, я не смогу воспользоваться твоим гостеприимством. Я прибил слугу закона и должен понести заслуженную кару. Ведь я обещал это нашим честным спутникам. Мое место — в темнице.

— Да мне довольно сказать слово Прохору Ивановичу, и полиция сразу от вас отступится! Великое ли дело — хожалых прибить?

Митя уж хотел бежать к Маслову, но Данила удержал его.

— Нет, — сказал он твердо. — От этого зловонного пса мне никаких потачек не нужно. Он повинен в пагубе моих добрых друзей. Из-за него я лишился сына. Лучше мне не встречаться с этим упырем, иначе я могу совершить новое, куда более тяжкое преступление. Я удаляюсь. Теперь я за тебя совершенно покоен. С этаким сопроводителем тебе страшиться нечего, а твое будущее спокойствие обеспечит Павлина Аникитишна. На, верни твоему отцу деньги.

Он протянул Мите пригоршню золотых, но тот спрятал руки за спину.

— Если он так легко дал, значит, у него много. Наверное, Прохор Иванович от царицы привез. А у вас нет ничего, вам пригодится. Считайте, что это от меня, в долг.

Растроганно улыбаясь, Фондорин ссыпал червонцы в карман:

— Ну вот, ты меня еще и благодетельствуешь. Кабы ты только простил мои невольные перед тобой вины и сказал, что не держишь на меня сердца, я был бы совершенно успокоен…

— Если Павлина наилучшая из женщин, то вы, Данила Ларионович, самый лучший из мужчин, — убежденно сказал Митя. — Не хотите Маслову, так я государыне про вас скажу. Недолго вам быть в темнице, уж можете мне верить.

Фондорин наклонился, шепнул ему на ухо:

— Кому ж на свете верить, если не тебе? На, пусть это останется тебе на память.

Сунул Мите за отворот камзольчика какую-то бумагу, повернулся к полицейским:

— Он простил меня! Теперь я в вашей власти!

Глава девятнадцатая

ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР

Власть Николаса Фандорина над собственными действиями, над своей жизнью и даже смертью кончилась. В самом прямом, буквальном смысле.

Первое, что сделал магистр, когда его наконец оставили одного, — попытался положить конец своему постыдному, губительному для окружающих существованию. С него сняли наручники, повязку с глаз, и он увидел, что находится в небольшой, скудно обставленной комнате. Николаса заинтересовало в этом помещении только одно — светлосерый квадрат окна. Бросился к нему, как к лучшему другу.

Какое счастье! Высокий этаж. Очень высокий.

Вид на новостройки, вдали трубы теплоэлектростанции, тусклые рассветные сумерки.

Какой-то спальный район. Черт с ним. Главное, что далеко до земли, а ускорение падения составляет 981 сантиметр за секунду в квадрате.

«Умереть, уснуть и видеть сны, быть может», бормотал отчаявшийся Николас, высматривая шпингалет. Не высмотрел.

Окно было глухое, не открывающееся. Он злобно ударил кулаком по стеклу, и оно не задребезжало, даже не дрогнуло. Тогда-то Фандорин и понял, что его власти над собственной экзистенцией настал совершенный и безусловный конец.

Сел на кровать, закрыл ладонями лицо. Хотелось зарыдать, но не получалось — разучился плакать за годы взрослой жизни.

Где Мира? Перед тем, как завязали глаза, он видел, как ее сажают в другую машину. Может быть, девочка здесь, где-нибудь в соседней комнате?

Он вскочил, постучал в одну стену, в другую. Никакого ответа. Ее там нет? Или не хочет общаться с предателем?

В течение следующего получаса Николас существовал примерно в таком режиме: посидит на кровати, мыча от ненависти и отвращения к себе; потом кинется стучать в одну стену, в другую; снова возвращается к кровати.

Была еще запертая дверь, но к ней он не подходил. Когда понадобится, сама откроется.

Так оно и произошло.

Дверь открылась. В проеме стоял старый знакомый, которого Николас окрестил Утконосом. Рожа, как всегда, тупая, бесстрастная. Не произнес ни слова, только рукой поманил — зовут, мол.

Из комнаты Фандорин попал в квадратную прихожую, быстро огляделся.

Стандартная трехкомнатная квартирка. Перед одной из закрытых дверей, в кресле, сидит другой знакомец, Макс. Николасу кивнул и даже слегка улыбнулся, причем, кажется, без издевки. Должно быть, в той комнате Мира. Стук слышала, отвечать не пожелала. Неудивительно…

Утконос подтолкнул пленника в другую сторону.

Через холл, мимо ванной и туалета, он шел по коридору к светящейся за матовым стеклом кухне. Оттуда донесся мужской голос, потом засмеялась женщина.

Заказчик и исполнительница праздновали успех операции. Угощения, правда, не было, только бутылка арманьяка и один стакан, перед Ястыковым. Жанна помахивала сложенной вдвое тысячерублевкой. Что-то маловато для гонорара за такую виртуозную работу, мрачно подумал Фандорин.

— А вот и наш герой! — приветствовала его Жанна. — Садитесь, Николай Александрович. Будьте, как дома.

И так ей понравилась эта незамысловатая шутка, что триумфаторша вся зашлась от хохота. Достала из кармана круглую серебряную коробочку, сыпанула на купюру розового порошка, поводила по нему пальцем. Потом, запрокинув голову, вдохнула.

— Полегче, лапуля, полегче, — улыбаясь, сказал Олег Станиславович. — Я знаю, ты девочка крепкая, но уж больно частишь.

— Я свою норму знаю, — ответила Жанна, изображая алкаша, у которого заплетается язык, а глаза норовят сфокусироваться на кончике носа. И снова впала в приступ веселья.

— Не торчите, как произведение скульптора Церетели. Сядьте, — приказал Ястыков. — Потолкуем о деле. Жанночка свою работу практически закончила, и самым блестящим образом, а вот нам с вами, Фандорин, расслабляться пока рано. Что вам про меня известно?

— Что вы гад и обманщик, — угрюмо ответил Ника, чувствуя, что достиг состояния, когда сдерживающий механизм страха и самосохранения уже не работает и хочется только одного: чтобы всё побыстрее закончилось.

— А, вы про этого придурка. Кстати, Жанночка, ты мне так и не выяснила, где он научился взрывному делу. Что если у него все-таки был сообщник?

Она уверенно ответила:

— Не было. Я проверила все контакты, все знакомства. Совершенно отчетливый псих-одиночка. Что касается взрывчатки, то в 86-м он делал серию репортажей о наших саперах в Афганистане. Тогда и мог нахвататься, больше негде. Дело-то, между нами говоря, нехитрое — прилепить пластида, да на кнопочку нажать. Расслабься, Олежек, не тревожь свою хорошенькую головку.