Цитадель (Тамплиеры - 3) - Октавиан Стампас

Когда молившийся встал полностью, оказалось, что он обладает просто гигантским ростом. Вот он поворачивается. Так медленно, так значительно! Анаэль был готов увидеть на его лице какой-нибудь особенно зловещий образ проказы. После улыбки короля Иерусалимского его вряд ли что-то могло удивить. Но все же он вздрогнул. Вместо лица у этого человека была белая квадратная маска из плотного полотна с прорезями для глаз.

Анаэль шумно выдохнул воздух, оказывается все это время он не дышал, боясь нарушить тишину храма.

Белолицый великан молчал, видимо рассматривая связанного гостя.

- Как тебя зовут? - спросил он обычным голосом, а не чудовищным басом, которого можно было ожидать при таком росте. - Впрочем, я знаю. Я слежу за тобой и посвящен в твою историю. Ты - Анаэль.

- Я Анаэль, - не нашел ничего лучше, как подтвердить связанный, и на всякий случай поклонился. Лишний поклон никогда не бывает лишним.

- Ты наверняка слышал обо мне. Меня зовут брат Ломбарде. Я один из тех, кто в этом монастыре решает кого казнить, а кого возвысить. Помимо этого я выполняю некоторые деликатные поручения великого магистра нашего ордена.

Анаэль ничего не ответил, лишь пошевелился. Кисти рук окончательно затекли, теперь стали затекать предплечья.

- Неудобно? - участливо спросила белая маска. - Потерпи. Я задам тебе всего лишь один вопрос, ты, наверное, догадываешься, какой?

- Нет.

- Нет? - белое полотно колыхнулось, брат Ломбарде, надо думать, усмехнулся. - Ты не производишь впечатление простака, хотя усиленно стараешься. Где тебя так изувечили?

- Был пожар...

- Не хочешь отвечать. В конце концов, это не мое дело. Меня интересует другое - зачем ты пытался выдать себя за прокаженного, скажи?

Анаэль не имел никакой убедительной версии, поэтому предпочел молчать.

- Ну же? - в голосе белой маски появилось раздражение. - Отвечай.

Было так тихо, что отчетливо слышался треск масла в светильнике и крики часовых на стенах.

- Не хочешь ли ты сказать, что на самом деле решил, будто у тебя началась наша болезнь?

- Да, я так решил, - разлепил сухие губы Анаэль.

К нему опять вернулась уверенность, что его казнят.

- Но ты не мог не знать, что там, в тюремном лепрозории, твоя жизнь станет невыносимой. Почему ты не предпочел еще некоторое время побыть на свободе, притворяясь здоровым?

- Мне опротивела жизнь и я хотел, чтобы она укоротилась, - придумал, наконец, объяснение Анаэль.

- Зачем же ты перед этим пытался бежать из монастыря, где ты был в пристойном положении?

- Мне опротивела эта тюрьма под видом монастыря и лечебницы.

Белая маска снова всколыхнулась.

- А, ты, оказывается, философ? Не сумев приобрести полную свободу, ты решил пренебречь частичной?

- Ты читаешь в моей душе, - огрызающимся тоном сказал Анаэль, он чувствовал, что над ним издеваются и, в преддверии виселицы, это казалось ему излишним.

- Напрасно ты показываешь клыки. Я задаю тебе эти вопросы не из праздного любопытства и, возможно, этот разговор мог бы для тебя стать началом другой, совсем новой жизни.

Анаэль внутренне усмехнулся: опять перед ним встала тень Агаддина и ночная беседа в капелле. Открыто своего отношения к словам брата Ломбарде, он, однако, выражать не стал.

- Наш орден, - тем временем говорил тот, - несколько необычен. Я сейчас не стану тебе излагать смысла наших таинств, одно лишь скажу - мы не воинственны. Мы искренни, в отличие, скажем, от госпитальеров. Помогая прокаженным, мы сами часто являемся претерпевающими болезнь, это все равно, как, если бы существовали на свете нищие иоанниты, в то время когда они заявляют - "бедные и больные - вот наши единственные господа! " Чтобы вступить в орден Госпиталя, нужен гигантский взнос, не меньше двух тысяч турских су. Чтобы стать членом ордена Святого Лазаря не нужно ничего, кроме благородного сердца, даже происхождение благородное не так уж обязательно. И хотя в свое время орден организовали итальянские аристократы, от вступающего не требуется, чтобы в его жилах текла именно итальянская кровь. Брат Ломбарде на секунду замолк.

- Ты смотришь на меня так, словно не понимаешь ни слова из того, что я говорю.

- Нет, слова я понимаю, но, Господь свидетель, я никак не могу уловить смысла того, что вы хотите сказать.

- Смысл, однако, прост. Я уже говорил тебе, что мы давно за тобой наблюдаем. Ты ведешь себя не так, как должен был бы вести себя обычный, дюжинный человек. Только что освобожденный с плантации раб, не спешит бросить сравнительно уютное и теплое место, чтобы броситься навстречу своей гибели ради сомнительного призрака свободы. Про то, как ты попал в тюремный лепрозорий, мы уже говорили, это ведь тоже не поступок человека с рабским, ничтожным сердцем. Таких людей не так много, и такие люди нам нужны. Ведь мы, рыцари ордена Святого Лазаря, не являемся обладателями богатств, и членство в наших рядах не сулит славы великих воинских подвигов. Теперь ты понял меня?

- Боюсь, что и теперь... Ты хочешь, чтобы я стал...

- Именно так. Ты можешь стать рыцарем. Не рыцарем вообще, ибо для этого капля голубой крови все же необходима в жилах, но рыцарем ордена Святого Лазаря. В определенном смысле ты будешь им всем равен.

- А если я не соглашусь?

Брат Ломбарде ответил не сразу, даже сквозь его плотное сплошное облачение можно было почувствовать, что он разочарован.

- А если ты не согласишься, то опять отправишься на свою вшивую подстилку. Выбор у тебя не богат.

Анаэль попробовал подвигать плечами, он их совершенно не чувствовал. Шею ломило. Брат Ломбарде в этот момент, видимо, упивался своим умением ввергнуть человеческую душу в ад, необходимостью совершать выбор. На самом деле, в этот момент для бывшего ассасина страдания душевные были более переносимы, чем страдания физические. При всей внешней привлекательности предложения брата Ломбарде, оно ни на секунду не соблазнило Анаэля, ибо показалось ему ловушкой. Что-то, видимо особого рода интуиция, подсказывала ему, что если он сейчас согласиться надеть черный плащ с красным крестом, он тем самым покончит со своим будущим. Пусть лучше опять сарай тюремного лепрозория.

- Я не согласен.

- Хорошо, - быстро сказал брат Ломбарде. Этот ответ нисколько его не удивил, что само по себе было удивительно.

- Иди, дикарь, - с этими словами он откинул ткань с лица и Анаэль увидел округлое, слегка улыбающееся, ничуть не тронутое болезнью лицо. В руке у брата Ломбарде появился кинжал.

- Повернись ко мне спиной.

Конечно он не вонзил Анаэлю кинжал меж лопаток, хотя мысль об этом мелькнула в голове связанного. Он лишь перерезал веревки и подтолкнул неуступчивого собеседника к выходу из комнаты.