Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прежде чем скажу, не мог бы ты сначала сказать этому достопочтенному правду.
— …
— Ты правда так сильно ненавидишь меня? Ты не желаешь со мной расставаться только из-за умершего у тебя на руках образцового наставника Мо?
После этих предательских слов его глаза увлажнились и покраснели от унижения.
Если бы мир не перевернулся и не оказался на грани полного уничтожения, он, вероятно, никогда бы не стал так смиренно просить дать ответ на этот вопрос. От невыносимого стыда император непроизвольно сжал пальцы в кулак… и только тогда заметил, что кончики пальцев его левой руки тоже начали рассыпаться, превращаясь в пепел…
Молчание затягивалось. Не дождавшись ответа Чу Ваньнина, его пылающее сердце начало постепенно остывать.
Казалось, тот пульсирующий орган в его груди был раздавлен и теперь от него остались лишь грязь и зола.
— Забудь, — Тасянь-Цзюнь отвернулся. — Этот достопочтенный знает ответ, не имеет значения, в любом случае этот достопочтенный тоже…
Прежде чем он успел договорить, теплые руки крепко обхватили его щеки.
Чу Ваньнин смотрел на его изуродованное шрамами некогда красивое лицо, но в глазах его было больше искренности и душевной теплоты, чем когда-либо прежде.
— Ты совсем дурак или как?
— …
— Из-за тебя, — Чу Ваньнин крепко обнял его. Магический барьер Сюань-У замерцал, потускнел и окончательно погас.
В этом мире остался лишь мрак. А затем, победно и гордо бурля и кипя, пришла последняя волна. Со звериным натиском и ревом, будто насмехаясь над ничтожностью сил этих глупых людишек, что посмели бороться с судьбой.
— Эти слова я сказал и ему.
Чу Ваньнин еще крепче обнял своего исчезающего возлюбленного. В Судный день, перед лицом Великого Потопа, выражение его лица было спокойным и умиротворенным, но в глазах читалась серьезность и торжественность.
— Неважно, император Тасянь-Цзюнь или образцовый наставник Мо — это все ты.
Разрушение уже добралось до предплечья, а потом и до груди.
Черные глаза пристально вглядывались в глаза человека напротив.
— Я всегда буду твоим человеком, — сказал Чу Ваньнин, — и никогда не пожалею об этом.
Лицо Тасянь-Цзюня напряглось, он закрыл глаза, и из-под его длинных ресниц вдруг брызнули слезы.
Теперь, когда он наконец снял с себя эту ледяную маску, его лицо медленно расслабилось. Второй, пока еще целой рукой, он крепко обхватил спину Чу Ваньнина, позволяя своему возлюбленному прижаться к своей груди, потом опустил голову, чтобы поцеловать его волосы и щекой нежно потерся о лоб своего любимого мужа.
— Ты прав, — он вздохнул, — я и правда такой глупый… Ваньнин, прости меня.
Столько лет любви и ненависти, привязанности и вражды, обид и недопониманий, жизненных взлетов и падений — и вот все завершилось этим горестным вздохом и осело пылью.
Через пару мгновений Тасянь-Цзюнь прижался губами к уху Чу Ваньнина, и тот услышал его полный огня низкий и глубокий голос, который за всю жизнь императора редко когда звучал так спокойно и безмятежно:
— Что ж, осталось не так много времени… Пора и мне открыть тебе секрет.
— Какой секрет?
Тасянь-Цзюнь опустил взгляд:
— Это касается образцового наставника Мо.
— !..
— На самом деле после того, как его сердце сплавили с моим, я сразу почувствовал, — он сделал паузу, — что душа образцового наставника Мо слилась с моим телом.
— …
Чу Ваньнин ошеломленно замер. Резко подняв глаза, он недоверчиво уставился на улыбающееся лицо Тасянь-Цзюня.
— Те осколки души… все это время были у меня внутри. Просто это сердце совсем как неотесанный камень. Я всегда чувствовал, что даже если тело мое разрушено и в нем живет лишь осколок души, у меня все еще есть моя собственная воля и решимость. Из-за этого я не хотел объединять все эти души[309.8]. Но сейчас, если бы я был единственным, кто мог объясниться с тобой, — это было бы слишком несправедливо.
— Ваньнин… — Тасянь-Цзюнь закрыл глаза, и слабая улыбка на его лице постепенно увяла. — Не переживай, до этого момента он всегда был рядом.
— !
Под ошеломленным взглядом Чу Ваньнина через мгновение Тасянь-Цзюнь открыл глаза. И ведь было очевидно, что это те же самые глаза, но они уже не казались такими непроглядно черными, даже почти фиолетовыми, а были кристально чистыми и невероятно нежными.
— …Мо Жань?!
С оглушительным грохотом накатила очередная огромная волна, и магический барьер Сюань-У окончательно рухнул. Под натиском яростного прибоя, посреди бушующих волн, Мо Жань ничего не ответил ему, а лишь еще крепче сжал в своих объятьях и вместе с ним погрузился в безбрежные воды океана, проглотившего остатки этого разрушенного мира.
Когда Мо Жань открыл глаза в глубине синих вод, пенные брызги и пронизанные светом пузырьки закружились вокруг них.
Океан был таким же глубоким, как любовь в этих черных глазах.
Под толщей воды губы Мо Жаня зашевелились: он беззвучно что-то говорил Чу Ваньнину…
«Учитель, не волнуйся, это я.
Я все еще существую.
Был и всегда буду.
Поэтому… возвращайся. Не оставайся здесь.
Поверь, со мной все будет хорошо. Я сделаю все возможное, чтобы вновь увидеть тебя и быть рядом с тобой.
Я буду ждать тебя в другом мире».
Прежде чем губы в последний раз открылись и закрылись, он призвал Цзяньгуй, который крепко связал все тело Чу Ваньнина и потащил его к приоткрытой всего лишь на несколько десятков сантиметров щели во Вратах Жизни и Смерти.
— Мо Жань… Мо Жань! Что ты делаешь?! Негодяй! Что ты задумал?!
Улыбающийся Мо Жань погружался все глубже. Вот уже разорванное в клочья тело превратилось в прах, а потом и его лицо, которое было безумным и медово-сладким, невинным и отвратительно ехидным, непостижимым образом сочетая в себе зло и добро, праведность и порок, в один миг разлетелось на множество пестрых клочьев, обратившихся в мелкую пыль.
«Постепенно все больше отдаляясь.
Возвращайся домой. Ваньнин.
Ты должен верить мне.
Со мной ничего не случится. Я всегда буду рядом с тобой.
Вечно».
Глава 310. Пик Сышэн. Финальная фишка маджонга
Яркий свет.
Когда Мо Жань открыл глаза, то обнаружил, что лежит на пурпурном облаке. Очень медленно он моргнул, повернул шею, а потом встал… и понял, что оказался вовсе не на небесах, а в построенном из аметиста дворце. Зал, в котором он очутился, был
