Седьмой сын - Орсон Кард

Снизу до него донесся Мамин голос: «Алвин-младший, я так устала от того, что в воскресное утро тебе нужно на одевание три часа, что почти готова вести тебя в церковь голым!»

«Я не голый!» закричал вниз Алвин. Но на нем была лишь его пижама, а это было еще хуже, чем быть голым. Он стянул фланелевую пижаму, повесил ее на вешалку, и начал как можно быстрее одеваться. Вот ведь забавно. В любой другой день стоило ему не задумываясь протянуть руку к своей одежде, как в руке тотчас оказывалась та самая вещь, которая была нужна. Рубашка, штаны, чулки, ботинки. Прямо в протянутой руке. Но в воскресное утро веши убегали из его рук. Он шел за рубашкой и возвращался со штанами. Он тянулся за чулком, а получал раз за разом ботинок. Как будто веши тоже не хотели быть одетыми на него не менее, чем сам он не желал видеть их на себе.

Так что Ал был ничуть не виновен в том, что когда Мама распахнула дверь его комнаты, он не успел еще надеть даже штанов. «Ты опоздал на завтрак! Ты все еще полуголый! И если ты считаешь, что я позволю допустить, чтобы из-за тебя вся семья опоздала в церковь, то тебе…»

«Лучше поразмыслить над этим еще», сказал Алвин. Он не был виноват, что она всегда говорила одно и то же. Но Мама просто вышла из себя, как будто он сказал, что ему это одно и то же надоело слышать в девяностый раз за последний год. О, она уже была вполне готова устроить ему порядочную порку или попросить сделать это Папу, что было гораздо хуже, когда на помощь к нему неожиданно пришел Сказитель. «Добрая Фэйт», сказал он. «Если вы хотели бы выйти пораньше, то я буду рад помочь ему добраться до церкви».

Когда Сказитель заговорил, Мама повернулась к нему и попыталась скрыть свой гнев. Алвин тотчас же принялся за знак умиротворения своей правой рукой, которую Мама не могла видеть – потому что если бы она увидела, что он пытается применить против нее заклятие, то сломала бы эту руку, в этом уж Алвин не сомневался. Лучше всего умиротворение срабатывало при прикосновении, но поскольку она изо всех сил пыталась выглядеть спокойной перед лицом Сказителя, то на этот раз оно подействовало и на расстоянии. «Мне бы не хотелось доставлять вам столько забот». «Не беспокойтесь, добрая Фэйт», сказал Сказитель. «Я и так слишком малым могу отплатить вам за вашу доброту».

«Слишком малым!», раздражение почти покинуло Мамин голос. «Мой муж говорит, что вы выполняете работу двух взрослых работников. И когда вы рассказываете младшим свои истории, в этом доме больше мира и тишины, чем когда бы то ни было после… – чем обычно». Она повернулась к Алвину, но теперь ее гнев был более показным, чем настоящим. «Я надеюсь, ты будешь слушаться Сказителя и появишься в церкви без опоздания?». «Да, Мама», сказал Алвин-младший. «Так быстро, как только смогу». «Ну что ж, хорошо. Большое вам спасибо, Сказитель. Если вам удастся заставить этого парня быть послушным, это будет достижение, которого не смог еще добиться никто с тех пор, как он начал говорить». «Он самый настоящий негодяй», сказала Мэри, стоя в дверях прихожей. «Закрой свой рот, Мэри», сказала Мама. «или я натяну твою нижнюю губу на нос и прибью ее там, чтобы он оставался закрытым». Алвин вздохнул с облегчением. Когда Мама принималась за невыполнимые угрозы, это означало, что она уже не сердится. Мэри задрала нос и выбежала из прихожей, но Алвина это мало волновало. Он просто улыбнулся Сказителю, получив от него в ответ такую же улыбку.

«Что, трудновато тебе дается одеться для церкви, парень?» «Я бы предпочел надеть овечью шкуру и пройтись по берлоге голодных медведей», сказал Алвин-младший.

«Обычно люди лучше переносят посещение церкви, чем стычку с медведями».

«Может и лучше, но, по-моему, ненамного».

Вскоре он закончил одеваться. И договорился со Сказителем о том, что они пойдут коротким путем через холм вместо того, чтобы обходить его по дороге. На улице было холодно, дожди уже давно не шли, а снега еще не было, поэтому земля была сухой и чистой, и значит Мама скорее всего ни о чем не догадается. А это было единственное, что волновало его. «Я заметил», сказал Сказитель, когда они карабкались по засыпанному листьями склону холма. «что твой отец не пошел с матерью, Калли и девочками».

«Папа не ходит в эту церковь», сказал Алвин. «Он говорит, что преподобный Троуэр – болван. Конечно, когда Мама этого не слышит». «Еще бы», сказал Сказитель.

Они стояли на вершине холма и смотрели на церковь стоящую за пустынными лугами. Церковь закрывала собой вид на Вигор-таун. Мороз лишь едва тронул бурую осеннюю траву и церковь казалась самой белой из всех существующих в мире вашей белого цвета и сверкала на солнце так, что сама казалась вторым солнцем. Даже отсюда Алвину было видно, как к церкви съезжалось множество фургонов и лошади привязывались к изгороди на лугу. Если они сейчас поспешат, то окажутся на месте еще до того, как Троуэр начнет петь первый псалом.

Но Сказитель не спешил спускаться вниз. Он уселся на бревно и начал читать стих. Алвин внимательно слушал, потому что в своих стихах Сказитель часто говорил важные веши.

Я однажды пришел в Сад Любви Я глядел и не верил глазам:

На лугу, где играл столько раз, Посредине поставили Храм.

Были двери его на замке Прочитал я над ними: «Не смей!»

И тогда заглянул в Сад Любви Посмотреть на цветы юных дней.

Но увидел могилы кругом И надгробия вместо цветов И священники с пеньем моим наслажденьям Из вервий терновых крепили оковы О, у Сказителя был настоящий дар, потому что во время его чтения весь мир изменился перед глазами Алвина. Буйство десятков тысяч оттенков желтого и зеленого, в которые были окрашены луга и леса, напомнило ему о весне, и белизна церкви перестала казаться сияющей, а стала тусклой, известковой белизной старых костей. «Моим наслажденьям из вервий терновых крепили оковы», повторил Алвин. «Похоже, в религии ты находишь не так уж много проку».

«Да я просто дышу религией с каждым моим вздохом», сказал Сказитель. «Я жажду видений и повсюду ищу следы Руки Господней. Но в нашем мире я чаше вижу следы иного. Следы блестящей слизи, которая при прикосновении обжигает. Бог редко вмешивается в наши дела сегодня, Алвин-младший, но Сатана не гнушается грязью дел человеческих».

«Троуэр говорит, что его церковь – это дом Бога». Сказитель безучастно сидел, не говоря ничего. В конце концов Алвин прямо спросил его: «Ты видел следы дьявола в церкви?». За все проведенное с ними Сказителем время Алвин мог убедиться, что он никогда не лгал. Но когда Сказитель не хотел давать правдивого ответа, он читал стих. Так было и на этот раз.

О Роза, ты чахнешь! Окутанный тьмой Червь, реющий в бездне, Где буря и вой, Пунцовое лоно Твое разоряет И черной любовью, Незримый, терзает.