Загадки колдунов и властителей - Виталий Смирнов

Какой же могла быть настоящая, не литературная судьба царевича Георгия?

Чтобы разобраться в этом, надо обратиться к происхождению, как это ни странно, Елены Глинской, второй жены Василия III, матери Ивана Грозного.

Ее отцом был Василий Львович Глинский, родовитый украинско-литовский магнат, а матерью Анна Якшич — одна из дочерей знатного сербского воеводы Стефана Якшича. Вторая дочь Стефана Якшича, Елена, была замужем за Иованом, сербским деспотом Сирмии (современный Срем). Сирмия была последней сербской территорией, свободной от Турции, но зависимой от Венгерского королевства. От брака Иована и Елены родились три дочери: одна из них вышла замуж за волошского воеводу Петра, другая за князя Ивана Вешневецкого, третья — за князя Федора Владимирского. Брат Иована Георгий (Джурдж) принял монашество и иноческое имя Максим. В 1503 году он занял Угровалахский митрополичий престол, фактически возглавив Сербскую православную церковь на землях, подвластных Венгрии. Оба брата были сыновьями сербского деспота Стефана, ослепленного по приказу турецкого султана Мурада. А их дедом был Георгий Бранкович — последний независимый правитель Сербии.

Мы так подробно остановились на родственных связях Елены Глинской, чтобы показать, что за спиной молодой царицы скрывались не только связи с украинской и литовской аристократией, но и мощные связи с представителями сербской знати. К моменту вступления Елены в брак с Василием III сербского государства, как и прочих балканских государств, попавших под турецкое иго, уже не существовало. Хранительницей традиций сербской государственности и культуры стала Сербская православная церковь. Именно вокруг церкви собирались все, кто был готов продолжать борьбу против турок.

Брак Василия III и Елены Глинской давал основания надеяться на тесную связь между московским государем и влиятельными сербскими родами, на поддержку православной Россией сербской церкви и борьбы югославян против османского владычества в целом. Но в среде греческого православного духовенства известие о разводе Василия III и его намерение жениться на Елене Глинской было встречено с ужасом.

Константинопольская патриархия наотрез отказалась дать разрешение на развод и благословить второй брак великого князя. По сей день историки утверждают, что греческие монахи выступали против развода по чисто религиозным мотивам, на самом же деле основа конфликта лежала глубже.

Возможная поддержка Россией борьбы сербов против турок не могла не отразиться на положении Греческой православной церкви, которая в это время существовала в относительно стабильных условиях и даже пользовалась некоторыми правами экстерриториальности в Османской империи. Греческие иерархи опасались возможных гонений со стороны турецких властей. Была и вторая, более прозаическая, но не менее важная причина страшиться второго брака Василия III.

После падения Константинополя под ударами турок в 1453 году Россия как православная держава считалась преемницей Византии. Эта преемственность была частью официальной политики Москвы и была закреплена браком между Иваном III и Софьей Палеолог, наследницей византийских императоров. Русская православная церковь, несмотря на свою фактически полную независимость, признавала почетное первенство Константинопольской патриархии, и наибольшая доля пожертвований, которые московские государи посылали православным единоверцам, томящимся под властью османов, поступала греческим монастырям. Теперь же ситуация могла измениться, и поток русских благодеяний мог пролиться на Сербскую православную церковь в ущерб Греческой.

В своем неприятии второго брака Василия III греческие священнослужители перешли границу всех приличий. Афонский старец Максим Грек, кстати, живший в то время в России, написал послание к турецкому султану, в котором призывал его начать войну против России.

В подобной ситуации рожденный Соломонией ребенок был сильным козырем в руках прогречески настроенных священнослужителей, которых в России было немало. Именно они могли организовать фальшивое погребение в суздальском Покровском соборе и достаточно надежно спрятать мальчика от людей великого князя. С большой долей вероятности можно говорить о том, что и сам Василий III прекрасно знал, что Соломония родила от него сына. Ведь мог же он заявить, что Соломония согрешила, будучи монахиней, и родила ребенка неизвестно от кого. Но великий князь не пытался обвинить жену в прелюбодеянии и нарушении монашеских обетов. Очень вероятен сговор, своего рода полюбовное соглашение между Василием III и прогречески настроенными епископами. Великий князь обещал не лишать своих благодеяний Греческую православную церковь, а монахи объявляли Георгия умершим. В таком случае царственный ребенок оставался в руках монахов в качестве залога выполнения Василием III своих обязательств. Тогда понятно отсутствие отчета второго посольства, посланного в Суздаль для выяснения обстоятельств рождения Соломонией сына. По вполне понятным причинам отчет был уничтожен по приказу Великого князя. Ребенка же, вероятно, позже вывезли из России и скрыли в одном из греческих монастырей. Очевидно, что Георгию в России угрожала большая опасность, особенно после того, как в 1533 году на русский престол взошел малолетний Иван IV, и власть фактически оказалась в руках Елены Глинской, ее фаворита Оболенского и боярского опекунского совета.

Можно только предполагать, сколь долгую жизнь прожил Георгий. Дожил ли он до смерти своего племянника Федора Ивановича, до восшествия на русский престол Бориса Годунова? Георгию в это время могло быть 73 года. Возраст весьма преклонный, до которого в те времена доживал не каждый. Но, судя по всему, он так никогда и не решился предъявить свои права на русский престол.

УГЛИЧСКАЯ ТРАГЕДИЯ

(Новое прочтение старого судебного дела)

Само появление на свет царевича Дмитрия Иоанновича было сопряжено с обстоятельствами, обещавшими ему нелегкую судьбу. У царя Иоанна Васильевича Грозного не оказалось достойного наследника. Непригодность к царствованию его незлобивого, богомольного сына Федора была столь очевидна, что еще при жизни Иоанн Васильевич назначил при будущем царе регентский совет из пяти вельмож, связанных с царским домом родственными узами. В числе их были Иван Мстиславский, Иван Шуйский, Никита Юрьев и Борис Годунов, который после смерти Грозного стал единоличным правителем России при слабохарактерном монархе.

Столь непростая сама по себе ситуация осложнялась тем, что у царя Федора был полуторагодовалый сводный брат Дмитрий, который жил в назначенном ему для проживания Угличе вместе со своей матерью Марией Нагой — шестой или седьмой женой Иоанна Грозного. Хотя они и были обвенчаны, брак их с точки зрения Русской православной церкви не мог считаться законным, и Дмитрия, строго говоря, следовало бы считать незаконнорожденным и именовать не царевичем, а лишь удельным угличским князем.

К этим внешним предвестникам драматической судьбы добавлялись и внутренние: царевич отличался неустойчивым, переменчивым характером; бывал то чрезмерно агрессивен, то чрезмерно ласков, даже прилипчив к окружающим его близким людям. И в дополнение ко всему страдал тяжелейшими приступами эпилепсии, как тогда говорили, "черной немочи", или "падучей".

О том, что произошло в этот день в Угличе, большинство из нас наслышано благодаря пушкинскому "Борису Годунову" и пьесам Алексея Константиновича Толстого. Немало писали об этом и историки, разработавшие три основные версии угличской драмы. Согласно первой версии, царевич погиб от несчастного случая, наткнувшись на нож во время эпилептического припадка. По второй — он был убит московскими служивыми людьми по тайному приказу Бориса Годунова. По третьей версии, абсолютно лишенной исторического обоснования, царевича пытались убить, но он спасся. В 70-х годах прошлого века появилась четвертая версия: историк Владимир Кобрин доказывал, что царевич Дмитрий был убит по приказу Годунова, но наемники, зная об обострении эпилепсии у царевича, дали намеренно ему в руки нож во время игры в "тычки" и спокойно ждали, когда во время припадка он сам лишит себя жизни, избавив их от "грязной работы". Наиболее вероятным убийцей, вручившим ребенку-эпилептику нож, Кобрин считал мамку царевича Василису Волохову. Однако при внимательном рассмотрении становится ясно, что все четыре версии могут оказаться абсолютно несостоятельными…

В ночь на 17 мая 1606 года над Москвой загудел набат. Разбуженные москвичи толпами устремились в Кремль; то здесь, то там мелькали мрачные лица стрельцов и ратных людей. Раздавались крики: "В Кремле пожар!", "Бояр режут!", "Долой самозванца!"… Иноземные алебардщики, попытавшиеся оттеснить толпу от входа в царские покои, были мгновенно смяты, и возбужденные люди ворвались во дворец. Спасаясь бегством, царь выпрыгнул из окна во двор, но ему не повезло: при падении он сломал ногу, разбил голову и грудь. Снова втащенный в покои, он был застрелен из пищали, и толпа сомкнулась над трупом. Его били палками, пинали. "Ишь, латынских попов навез в Москву!" "На полячке женился!" "Казну московскую вывез!"