Мой пылкий лорд - Гэлен Фоули

Наконец Люсьен поставил, пустую кружку на стойку.

— Прекрасное пиво, мистер Морган. Квадрат отраженного света на лысине Моргана зашевелился, когда тот добродушно кивнул.

— Ага, сэр, самолучшее в западном графстве, — подтвердил он ухмыляясь.

— Чем у вас сегодня потчуют?

— Пирогом пастуха, сэр.

Услышав это, Люсьен втайне обрадовался. Такой ответ означал, что для него есть сообщение. Обычно Морган отвечал:

— Рыба и жареный картофель, сэр. Это означало, что новостей нет.

— Принести вам, сэр?

— Нет, спасибо. — Люсьен встал, остро ощущая, что посетители бросают на него исподтишка испытующие взгляды. Бросив на стойку щедрую плату за пиво, он медленно двинулся к двери, натягивая перчатки. Потом вышел в ветреную ночь, согревшись от пива, а также от острого любопытства насчет прибывшего сообщения. Пройдя по двору к платной конюшне, он раскрыл деревянную дверь и вошел в тускло освещенный проход, где крепкий паренек все еще пытался поладить с его черным жеребцом.

— Отец тебя ищет, малый, — сказал Люсьен, протягивая ему несколько монет за присмотр за лошадью.

— Спасибо вам, сэр! — Паренек поклонился и побежал обратно в дом.

Люсьен похлопал лошадь по шее и проверил подпругу. Вскоре он услышал, как дверь конюшни снова открылась, и вышел в проход. Это Морган принес ему послание.

— Чертовски славное пиво, мистер Морган, — улыбаясь, сказал Люсьен, вкладывая в руку трактирщика небольшой матерчатый кошелек с двадцатью золотыми соверенами.

Крупный лысый трактирщик склонил голову.

— Рад быть полезным, сэр.

— Благодарю вас. Это все.

Морган — воплощенное не многословие и конфиденциальность — кивнул еще раз и поспешил вернуться на кухню.

Люсьен поднес к окну маленькое письмецо, сложенное и запечатанное. Облака разошлись настолько, что появился слабый свет луны, и улыбка показалась на его лице, когда он заметил обратный адрес — Испания. На письме стояло имя Санчес, но то было лишь одно из многих вымышленных имен его старинного друга, отца Гарсии.

До сего дня Люсьен так и не узнал, на самом ли деле отец Гарсиа священник. Кое-кто считал, что этот человек на самом деле андалузский граф по имени Сантьяго, посредством своего брака связанный с королем Асенсьона, острова в Южной Атлантике. Люсьен знал только, что этот испанец — превосходный воин. Падре Гарсиа и его отряд выносливых оборванных мятежников помогли британцам изгнать Наполеона из Испании. Гарсиа обладал неограниченными возможностями, и его сведения всегда были очень ценными. Насмешливо улыбнувшись по адресу своего бесстрашного испанского друга, Люсьен сунул письмо в нагрудный карман и снова вывел лошадь в ночную тьму.

Ей снилось, что каждый докрасна раскаленный уголек, пылающий в жаровне, — это алая роза, и в Гроте никого нет, кроме них двоих: ее и Люсьена.

Шелковые прядки дремоты погружали Элис в ее самые тайные фантазии, а за окнами спальни дул дикий ветер. Его мускулистые бедра и стройные ноги казались стальными под ее рукой, когда она ласкала его, стоя на коленях, целуя его точеный живот, а его крупные ласковые руки гладили ее по плечам и волосам. Элис чувствовала, как его таинственная, твердая, как камень, плоть трется о ее шею. Сдерживаемая преградой его облегающих черных панталон, плоть эта была вспухшей и жесткой. Она понимала, что он ее хочет, и это ей нравилось. Во сне ее не было никаких звуков, кроме его страстного шепота: «Отдай это мне. Отдай все это мне».

«Да, — думала она, выгибаясь всем телом, — да».

Под бурой сутаной она была голая и мучительно возбужденная и остро чувствовала прикосновение грубой шерсти к своему нежному телу. Ей хотелось избавиться от сутаны, но Элис терпеливо ждала, сплетая гирлянды осторожных розовых поцелуев вокруг его живота, потому что знала, что он ее насытит. Когда Люсьен коснулся ее лица, осторожно приподняв за подбородок, она взглянула на него и встретилась с его взглядом.

Пробудила ее именно эта напряженность взгляда его серебристых глаз, таких неистовых и настойчивых, таких требовательных даже во сне. Испуганно хватая воздух, Элис села в постели. Сердце у нее гулко билось. В комнате было темно. Девушку лихорадило, а внизу живота все пульсировало от вожделения. Она с трудом сглотнула и медленно вернулась к действительности. «О Боже», — подумала она и, охваченная стыдом, закрыла лицо руками. В голове у нее проносились непристойные подробности ее сна. Элис провела рукой по волосам и постаралась совладать со своим телом.

Нужно выбраться отсюда! Если она этого не сделает как можно скорее, то станет не лучше беспечной и порывистой Кейро.

Лавандовый запах простыней и даже мягкость одеяла подстегивали ее голодное желание. Элис отбросила одеяло и выбралась из теплого гнездышка постели. Дрова в камине уже прогорели и превратились в золу, зато прохладный воздух умерил ее возбуждение.

После недолгого сна Элис захотелось пить, и она подошла к секретеру, где стоял поднос с ужином. От ужина оставался холодный чай. Сладкий и густой сироп со дна чашки омыл ее язык, и ее охватила дрожь при воспоминании о восхитительном рте Люсьена.

Отрицать это не имело смысла. Ей нужен этот отвратительный грубиян, нужен ее телу и душе, и это приводило Элис в ужас.

«Я одинок», — сказал он, а она бессердечно оттолкнула его. Будь это любой другой человек, Элис ни за что не стала бы говорить так холодно, но когда Люсьен стоял рядом с ней, предлагая себя с такой захватывающей искренностью, она растерялась. Дракон растревожил ее в тот момент сильнее, чем когда она смотрела в дуло его пистолета.

Элис осторожно поставила чашку на поднос. В темноте она тяжело села и прислушалась к тихому, пронзительному свисту ветра, проникавшему сквозь щели в окнах. Стекла дрожали, об них бешено бились взметенные листья. Несколько крупных серебристых капель дождя упали с неба и ударились об окно, но темные тучи все еще не разразились во всю силу холодным осенним дождем. Элис знала, что сейчас это произойдет. Она чувствовала, как в воздухе сгущается напряжение. Она надеялась, что Люсьен не попадет под дождь. При мысли о нем в глазах ее появилось грустное выражение. Она оперлась лбом о кончики пальцев и крепко смежила веки.

Дьявол его побери! Она стыдилась своих жестоких слов, сказанных ему, сильнее своего непристойного сна или даже того страстного поцелуя, который подарила ему на выступе скалы. Элис обвиняла его в том, что он играет ею, но при этом прекрасно понимала, что его молчаливый взгляд просил чего-то более глубокого, чем телесное наслаждение. Ему нужно было что-то, чего она не понимала, равно как не понимала своего собственного желания дать ему все, что он захочет.