Ведьмак. Назад в СССР - Игорь Подус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё вместе это оказывало ошеломляющий эффект, только сейчас позволяющий осознать куда именно и в какое время я попал.
Взяв жёлтую бочку с квасом за ориентир, я заставил себя подняться и направился прямиком к ней. Не опасаясь перешёл, практически пустую дорогу, с редко проезжающими изделиями советского автопрома и остановился только радом со скучающей продавщицей в обильно накрахмаленном чепчике.
Среагировав на её оценивающий взгляд, я сунул руки в карманы олимпийки и достал всё что там находилось. Раскрыв ладони, увидел в одной сложенный тетрадный листок, переданный доктором Кацем и скомканную записку Натальи, которую она сунула мне в лифте. В другой ладони лежала положенная Севой горсть советских монет разного номинала, смятый рубль и неизвестно как туда попавшее зеркальце всё той же Наташи.
Решив с записками разобраться потом, я спрятал всё обратно, оставив в руке только деньги. Быстро пересчитав, определил, что там 84 копейки и один бумажный рубль. Неплохая сума получается для 1978 года. Можно целый день ездить на метро, пересекая Москву из угла в угол, сходить в кино и ещё вполне хватит на пару бокалов пива, пирожок с ливером, беляш, бутылку лимонада «Буратино» и мороженное пломбир в вафельном стаканчике.
— Бокал — сказал я продавщице и неожиданно понял, что несмотря на прошедшие годы, безошибочно отсчитал именно столько мелочи, сколько надо, закинув в пластиковую мисочку две трёхкопеечные монетки.
«3 копейки — стакан. 6 копеек — бокал. 12 копеек — литр. 36 копеек — трёхлитровый бидончик. 40 копеек — бидон с горкой.» — Весь этот нехитрый шифр, навеки высечен в сознании любого советского человека.
Когда в очередной летний день, дед посылал меня за квасом, закидывая прямо в бидончик монетки, я всегда просил тётю на разливе наполнить бидон с горкой. И кстати не разу за всё время, я не принёс домой больше двух третей вверенной мне ёмкости, ибо не остановиться и не приложиться к холодному квасу по дороге, причём несколько раз, было попросту невыполнимой задачей. По крайней мере, я на сто процентов уверен, за всё время существования СССР, ни одному ребёнку или подростку, этого сделать так и не удавалось.
Именно так с высокой горкой пены и наполнила бокал дородная тётушка, сидевшая на разливе. Я искренне её поблагодарил и принял пузатую ёмкость из сосискообразных пальчиков. Затем резко выдохнув, приложился губами и принялся яростно заглатывать не в меру холоднючий квас.
Глаза сами закатились от нахлынувшего блаженства. И всё-таки да, это было то самое чувство секундной эйфории, доставшее меня прямо из детства. Последний раз подобное я ощутил ещё при Горбачёве, а потом в благословенные девяностые, культуру делать настоящий хлебный квас благополучно похерили, как и много чего остального.
То, что я пытался пробовать потом ни шло ни в какое сравнение с этим нектаром советских богов, пищевой промышленности, чей секрет они унесли вместе с собой в период полукриминальных ваучерных приватизаций.
Напиток был настолько хорош, что даже повреждённая гортань не осмелилась поднять тревоги и с удовольствием причастилась к поглощению резковато-сладостной неги.
Бокал мигом опустел и в голове родилась, казавшаяся единственно разумной мысль, тут же заказать второй. Однако в памяти тут же всплыли последние настоятельное предупреждения врача не злоупотреблять холодным, и в конце концов они победили. Предупреждение доктора Каца, дало леща страстному желанию продолжить пить от пуза и загнав его под шконку, заставило руку отдать пустой бокал тётеньке.
Словно почувствовав мои терзания, та милостиво улыбнулась, засветив две золотые коронки и указала на капающий кран.
— Парень, а может ещё? — поинтересовалась общепитовская соблазнительница и тут же выдала мне подробную характеристику: — А то выглядишь так будто квасок лет пять не пивал.
— Не, не пять, а все двадцать пять — честно признался я. — Так что спасибо, но мне на сегодня пока хватит.
— Ну смотри сам. — Она снова усмехнулась, а когда я отходил то услышал её хохоток и шутливое замечание обо мне, выглядевшим слишком молодо для не пившего квас цельных 25 годков.
После выпитого бокала кваса я почувствовал себя намного лучше. Мозг получил заряд бодрости, все извилины встали на место и принялись быстро производить автоматическую ориентацию на местности.
А уже через минуту я бодро брёл к стадиону «Динамо», рядом с которым расположилась одноимённая станция метро. При этом я продолжал вести себя как турист, попавший в Москву первый раз и из-за этого вертящий головой на все триста шестьдесят градусов.
Город я знал на зубок, так что сознание автоматически отмечало те места, до которых ещё не добрались цепкие руки новоиспечённых российских буржуев прихватизаторов и будущих мэров столицы нашей родины.
К своему удивлению по дороге я нашёл совсем немного зданий, навсегда вычеркнутых из городского ландшафта, зато засёк сотни мелких элементов, отвечающих за антураж конца семидесятых.
Но больше всего меня, как и прежде поражали встреченные люди. Одного взгляда на них хватало, чтобы из головы сразу начинали улетучиваться подозрения и тревожные мысли.
Все, будь то явно приехавшая из сельской местности, женщина с перевязанными бечёвкой необъятными чемоданами, либо прогуливавшаяся вдоль Ленинградского шоссе, пожилая, супружеская пара, явно коренных москвичей, смотревшая на колхозницу как бы немного свысока, но без чванливого презрения, все они излучали стабильность, несмотря на окружавшие их совершенно разные обстоятельства.
Правда наблюдая за этой кажущейся идиллией, я отлично осознавал, что где-то в глубине общества давно зреет то, что его разорвёт, когда наступят новые времена. И самое прискорбное это то, что поговорка о рыбе, гниющей с головы, оказалась на 100 % верной.
Чисто на автомате я подошёл к заплутавшей колхознице и помог ей найти, пересекающий Ленинградку, подземный переход, ведущий прямиком к стадиону Динамо. Попытался предложить помочь донести чемодан, но не смог их вырвать из цепких пальцев сельской жительницы, судя по говору и обмолвкам прибывшей с Кубани на съезд передовых доярок.
А через десять минут я уже добрался до станции метро «Динамо» и зайдя в павильон с колоннами, совал в приёмную прорезь турникета пятикопеечную монетку. Спустившись на эскалаторе, я будто снова вернулся в 2015 год, ибо поначалу мне показалось что внизу ничего не изменилось.
Красный и чёрный мрамор, оникс и фарфор. Фигуры спортсменов на пилонах и вечные мраморные лавочки. Впрочем, подкатившие к перрону вагончики метро старого образца, быстро напомнили какой сейчас год.
Войдя в вагон я его
