Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых - Владимир Соловьев

— Но сколько мучительных ночей, сколько недель и месяцев понадобилось мне, чтобы снять этот запрет! — возводил руки наш учитель. — Скажу вам больше — отец обижался за дочь, видя мое равнодушие. А вы думаете, влюбленный муж не обижается, если вы не замечаете прелестей его жены? В том и секрет, что он хочет того, в чем себе не признается: поделиться своей женой, похвастать ею, одолжить гостю или другу на ночь, чтобы тот убедился, каким сокровищем он обладает.

Вот почему я говорю, что какой-нибудь там чукча, предлагая гостю жену, нравственно и человечески стоит выше нас, потому что соответствует себе, а мы — нет.

Я не хочу, чтобы у читателя создалось неверное представление о Тимуре: менее всего наш учитель был дидактичен, а потому всегда уводил свой рассказ от морали в иронию. Этот у него кончался так:

— А нам каково? Что жена, что дочь — все едино, чистая мука смотреть, как они проходят мимо и кружат вокруг нас и кружат, и продолжать как ни в чем не бывало болтать с их мужьями-отцами о политике, о литературе, да о тех же, черт подери, бабах, когда они совсем рядом, доступны и то же самое прокручивают в своем беспутном мозгу, вот бля*ищи!

И помню, как потрясенный его цинизмом Саул сказал ему:

— Вот погоди, женишься — по-другому запоешь.

В этот же день Тимур познакомил нас со своей Наташей. Ну, могли ли мы после такого напутствия относиться к ней спокойно? Все, включая Саула!

Саул, несомненно, был самый талантливый из нас и самый трудолюбивый — формула Эдисона подошла бы к нему, если в ней изменить цифры: гений Саула был гармоничным и состоял на пятьдесят процентов из вдохновения и на пятьдесят — из потения. Мы долго жили в одной комнате, при мне он задумал и начал писать пародийный эпос своего переметчивого племени, который никогда, конечно, не кончит, — главный недостаток его книги, но зато она прекрасна каждым отдельным своим куском, каждым абзацем.

Одному Богу известно, кто они на самом деле, эти его загадочные караимы: отуреченные евреи или иудаизированные турки? Немцы после долгих богословских споров с их муфтиями-раввинами, а на самом деле газзанами, как объяснил мне Саул, в конце концов поверили, что караимы — потомки древних хазар, и оставили их в покое. Но спустя всего несколько лет, когда Сталин прогнал крымских татар из Крыма, караимам удалось доказать нечто совершенно противоположное, а именно: полную свою непричастность к тюркам-мусульманам ввиду неоспоримого своего иудаизма.

Вслед за Гитлером отступил и Сталин, хотя свой иудаизм они отстаивали как раз накануне его борьбы с космополитами, которая их не затронула только потому, что среди них не было писателей.

Саул — первый. Конечно, проживи Сталин лишние полгода и осуществи свой план депортации евреев на Дальний Восток, караимам, возможно, и не удалось бы избежать судьбы нации, к которой они то примыкали, а то решительно отмежевывались. Саул, правда, считает, что отвертелись бы и на этот раз. Здесь нет нужды подробно останавливаться, так как Саул сам очень смешно написал об этих двойных претензиях своих соплеменников: то быть евреями, то не быть евреями.

— Пора тебе, наконец, определиться: кто ты — еврей или нееврей? — говорил ему Тимур.

— Мы — чтецы, — отвечал Саул, мотая своей бычьей головой.

— Что значит — чтецы? Мы все чтецы, за исключением писцов. Мир делится на чтецов и писцов, читателей и писателей, независимо от национальной принадлежности.

— Караимы — это наш этноним, а в переводе значит «чтецы».

— В переводе с какого?

— В переводе с древнееврейского.

— Выходит, вы все-таки евреи!

— Нет, мы не евреи, потому что мы не признаем устных толкований. Ничего, кроме письменного предания, то есть Торы. Талмуд для нас такая же книга, как «Анна Каренина» либо «Критика чистого разума», не больше. Мы к евреям всегда относились отрицательно.

— А они к вам?

— Тоже. Они считают нас сектантами.

— Милые ссорятся — только любятся, — вставлял я.

— Ладно, — уступал Тимур, понимая, что теологический спор зашел в тупик. — Возьмем другую сторону — обряды, обычаи. На каком кладбище вы хороните своих мертвецов — на мусульманском, еврейском или православном?

— На еврейском.

Здесь уже не выдерживал Кирилл — он терпеть не мог такие абстрактные споры:

— Всё! Вы — евреи, и дело с концом! Мало ли что вы в жизни не поделили, зато в смерти вы объединяетесь со своими.

Саул возражал:

— Это не совсем так. Хоть мы и хороним на еврейском кладбище, но на отдельном участке. А главное, мы кладем покойников не с запада на восток, как евреи, а с севера на юг.

— Это, конечно, весьма существенный нюанс — куда головой лежит покойник, — соглашался Тимур и от богословия и этнографии переходил к языкознанию. — А на каком языке вы говорите?

— Язык наш тюркского происхождения, но буквы еврейские.

— Ну, знаешь, — говорил Тимур и разводил беспомощно руками.

На каком-то этапе я решил прибегнуть к графологическому анализу и, когда ко мне подселили Соловьева, дал ему только что написанный рассказ Саула на экспертизу, но Соловьев по стилю легко узнал, что это Саул, и сказал, что тот слишком оригинален как творческая личность: индивидуальное заслоняет в нем родовое.

В конце концов Саул стал утверждать, что тюркский вариант иудаизма у караимов наиболее близок к христианству григорианского толка у армян. Он же, правда, недавно поведал мне с грустью, но немного и с лукавством, что тот самый религиозный лидер, который в ученом диспуте неопровержимо доказал немцам, что караимы не евреи, ведет сейчас тайные переговоры с главным раввином Иерусалима на предмет вывода своего племени из долголетнего рабства на историческую прародину, утверждая, что караимы и есть потерянное, а теперь найденное колено Израилево.

— И ты уедешь? — спросил я.

— Ну, вот еще! Чем мне здесь плохо? Да у меня к тому же приглашение от баварской Академии на всю семью.

Если Саул уедет, я останусь здесь совсем один.

Был ли и он влюблен в Наташу? Может быть, отчасти потому я и сел за этот рассказ, чтобы в процессе его писания выяснить то, что не дается мне умственной суходрочкой. Когда Наташа ушла от Тимура, я написал по этому поводу целый стихотворный цикл, но убедился, что не продвинулся ни на йоту в понимании того, что с нами произошло. Тем более я со своей рифмой не поспевал за событиями: месяца полтора спустя новая беда стряслась — Саул разругался с Кириллом, пытался зарезать свою жену инкрустированным кавказским ножом и угодил в психушку. И сразу же вслед за этим началась травля Кирилла за то, что он опубликовал «Московские приключения Дон Кихота» за границей. Я забегаю вперед, а теперь по порядку.