Затерянная улица - Жан Амлен

Он рассеянно рылся в вещах, выдвигая один ящик за другим. Огромный сосновый шкаф занимал всю стену. Он заглянул в него. Разбитый стакан, корка заплесневелого хлеба; в углу, под слоем паутины, старый номер «Народного альманаха». Тут же валялась тряпка, которой он вытер полки, перед тем как разложить на них свои вещи. Затем в глаза ему бросился клочок смятой бумаги. Он поднял его и стал читать. Это был обрывок письма.

«…В Монреале мне не удалось повидать тебя. Я остановилась у друзей. Мне так важно было встретиться с тобой. Мне бы следовало выслушать тебя и поступить, как Виолетта, а я взяла и сбежала… Но если ты сдержишь свое слово, все будет хорошо. Я заходила к монахиням навестить…»

Здесь письмо обрывалось. Еще какие-то строчки.

…не так уж плохо. Но мне удалось купить…

…брюки и чашку…

…имеет смысл…

Он повертел письмо, но от сырости чернила расплылись, и больше нельзя было разобрать ни слова.

С письмом в руках он сел на край кровати, прочитал его еще раз и задумался. Говорилось ли здесь о нем — о том маленьком несчастном мальчике, которым он когда-то был и которого отдали в сиротский дом, где прошло его детство?

Он не мог вспомнить, видел ли он хоть раз свою мать: монахини постоянно внушали ему, что она совершенно не заботилась о нем и что в монастырь на его содержание не поступило ни гроша.

Он снова посмотрел на клочок бумаги, затем небрежно, по-холостяцки, швырнул его на пол. Но нет, он не должен вести себя так — ведь это его дом. Его дом… Он сунул клочок в карман рубашки.

Что толку ломать себе голову? Зачем вызывать духов из прошлого, когда он даже не знает их лиц? Только что он бессознательно искал взглядом фотографии на стенах гостиной, которые могли бы рассказать ему о внешности отца. От него он получил всего два подарка, и это были не простые подарки: во-первых, отец подарил ему жизнь. Но рождение его никому не принесло радости. И когда он понял это, его охватила такая тоска и горечь, что он не нашел в себе сил зажить своей, настоящей жизнью, которая была бы делом его рук, — возможно, и неустойчивой на первых порах, но с годами все более полной и содержательной; вторым подарком было это неожиданно свалившееся на него наследство. Сперва ему даже не верилось — настолько он привык к своему фатальному невезению. Ему стало известно о наследстве в середине зимы. Он как раз был без работы, ждал, когда сойдет лед и начнется навигация, чтобы вновь наняться портовым грузчиком. Из года в год повторялось одно и то же: летом он неплохо зарабатывал, но сразу же тратил всю получку. Каждую осень, провожая взглядом последний пароход, убегающий вниз по реке, он ловил себя на мелели, что в кармане у него ровно столько, сколько он получил в последнюю неделю.

Унаследовав в марте сразу восемьсот долларов, он решил, что стал богачом; кроме того, ему досталась ферма — где-то в Гранд-Пине, у черта на куличках. Эта часть наследства показалась ему совсем глупой. Он и смотреть-то на эту ферму не станет…

В первые два дня он промотал сто долларов и никогда не жалел о них. Он с треском и шумом отпраздновал получение наследства, и память об этом осталась у него на всю жизнь. Затем один из его друзей предложил ему вместе с ним и другим товарищем открыть торговлю самогоном. Для начала им нужна небольшая сумма на покупку сырья. А потом деньги можно будет грести лопатой. Дельце выгодное!..

Но в ту минуту, когда из аппарата закапал спирт, нагрянула полиция и накрыла их с поличным.

Вот тогда-то Альберт и задумался о ферме в Гранд-Пине. Путь до нее был дальний. Там, на краю света, его ни за что не найдут. Пройдет время, и полиция о нем забудет.

Все, что от него требовалось, — это жить и, как и все прочие, зарабатывать на жизнь. Да и не такое уж это трудное дело, справляются ведь с ним сельские жители, а то, что могут они, будет по плечу и ему — смышленому городскому парню. «Ничейный дурак», — прозвали они его. Отец, которого он ни разу в жизни не видел, вовремя вмешался в его жизнь, став для него своего рода провидением, и внушал ему чуть ли не религиозное благоговение.

Итак, он все еще чувствовал себя богатым.

От полученных в наследство денег у него осталось что-то около трехсот долларов, которые он не успел проиграть в карты или промотать. У него никогда в жизни не было столько денег сразу, и он поминутно ощупывал пояс, за которым надежно покоилась пачка банкнот.

Однако, очутившись среди этих чужих полей, он почувствовал, что от его самоуверенности не осталось следа. Загадочной была земля, которая заглушала его шаги, таинственными были кусты, которые скрывали реку, тревожными были бескрайние поля, которые, казалось, отрезали его от мира. И чтобы вернуть себе былую уверенность, он решил обрабатывать землю — наиболее ощутимую часть своего состояния.

Он закупил сеянцев у соседей и выслушал их пространные объяснения с видом человека, который понимает больше, чем это может показаться. На третий день он запряг лошадь и отправился в поле. Оглянувшись на свой дом, увидел, что кто-то смотрит ему вслед. Сердце у него тут же ушло в пятки. Но тревога оказалась напрасной. Это была всего лишь женщина. Женщина?..

— Привет! — крикнула она.

— Привет! — отозвался он.

Он остановил лошадь и стал подниматься вверх по косогору к своему дому, в то время как женщина медленно спускалась ему навстречу. Прислонившись к изгороди, она ждала.

— Добрый день! Я — Батч.

— Добрый день!

— Я пришла сказать вам, что, когда старик был жив, я убирала у него каждое утро.

— А!..

— Да! И я приводила в порядок весь его дом. Подметала пол, мыла тарелки, стирала… За это он давал мне два доллара в месяц.

— Ах вот оно что!

Вне себя от удивления Альберт оглядел ее.

Для него все женщины делились на две категории:, шлюхи и порядочные. Первые носили шелковые чулки, мазали губы помадой и виляли бедрами; подцепить такую было легче легкого: у них на все был готов ответ, они умели и посмеяться, и пошутить, и устроить шумную пирушку в день получки. Порядочные же были преданы своему дому, своим детям, своему хозяйству, своим мужьям; они выходили из дому только по субботам, да и то в церковь; спиртного и в рот не брали.

Это была довольно простая классификация. Однако девушка, стоявшая перед ним, не принадлежала ни к одной из этих категорий. У нее было юное, улыбающееся лицо, приближающее ее к первой категории, и хрупкая фигурка — явный недостаток, с точки зрения сельских жителей. Но губы она не красила, и они казались совсем бледными, волосы ее оставались такими, как создала их природа, а чулки на ее ногах были обычные, бумажные.

— Как ты говоришь, тебя зовут?

— Да я уж сказала вам: я — Батч.

— Батч… А дальше как?

Она удивленно взглянула на него.

Разве этого мало? Она живет у Вейланхортов: зеленый дом, третий отсюда.

— Значит, Вейланхорт — твой…

— Да нет же! Никакой он мне не родственник, они подобрали меня, когда я была еще совсем маленькой.

— А твои родители — сами-то они откуда?

— Родители?..

Она недоуменно пожала плечами. Давно уж никто не задавал ей подобного вопроса.

— Просто я живу у Вейланхортов. Мое имя Сен-Анж… Мари Сен-Анж. Но все зовут меня Батч.

— Ну ладно… Так вот что, Мари. Если ты и дальше будешь прибирать дом, как прибирала его для старика, я буду платить тебе по два доллара в месяц. А может, и больше. Ты, верно, славная девушка. И работу свою знаешь.

— Еще бы не знать!

— А может, ты и о табаке кое-что знаешь?

Он хотел всего лишь подразнить ее, но она ответила ему вполне серьезно:

— Конечно. Я и о табаке все знаю. В нашей округе только его и выращивают. И я всегда помогаю в поле, особенно когда он созревает.

Очевидно, она так и не поняла, что он над ней подшучивает. Что ж из этого, сказал он себе, она — всего лишь простая деревенская девушка.

Он уже целую неделю прожил на новом месте, когда к нему заявился агент по продаже сельскохозяйственного инвентаря. Это был грузный человек в очках. При первом знакомстве он производил впечатление человека медлительного, но в действительности это был ловкий делец.

Всю жизнь ему приходилось иметь дело с сельскими жителями, и он перенял у них все их приемы. Он говорил на понятном им языке и знал их заботы. Он никогда не старался пускать пыль в глаза, понимая, что это может подорвать их доверие. Особенно он остерегался упоминать о деньгах и заводил о них разговор в самую последнюю минуту, лишь после того, как проверил или сделал вид, что проверил, землю, машину, сеянцы.

Но тут он понял, что перед ним заказчик иного рода, с таким ему еще не приходилось сталкиваться. Он сразу же почуял, что наклевывается выгодное дельце — парень был при деньгах и, что самое главное, готов платить наличными.