Князь Федор. Куликовская сеча (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

— Ладьи выталкивайте в воду, срочно!!!

Возглас Степана Никитича привел меня в чувство; высоко подняв над головой щит (уже в третий раз дернувшийся от угодившей в него стрелы) я что есть силы закричал:

— Все, кроме кормчего, на берег! Десяток Ефима выталкивает ладью! Остальные — приготовить сулицы, встретим ворога! Когда татары к нам подойдут, стрелять с берега поганые уже не смогут…

Я первым перемахнул через планширь, подхватив дротик из числа уложенных вдоль бортов сулиц; за мной спешно покинули струг и прочие ратники.

— Вперед! Стена щитов!

— Навались братцы, дружно! И-и-и раз!!!

Неполный десяток дружинников тотчас принялся выталкивать судно на воду; в то же время сам я подался навстречу татарам во главе прочих ратников… И замер в пяти шагах от струга, отдав не так давно разученную воями команду в надежде, что «черепаху» построят на совесть! А секундой спустя плечом к плечу со мной встали невредимые Алексей и Михаил (слава Богу!), сомкнув края своих щитов с моей павезой. И кто-то сметливый, замерев позади, вспомнил, что требуется поднять свой щит и над моей, и над своей головой…

Впрочем, враг дал еще лишь залп, хлестнувший по уже подставленным щитам — а спустя десяток секунд сквозь густую пелену тумана проступили еще неясные фигуры набегающих с реки татар. Положение последних, впрочем, можно определить и по совсем уже близкому плеску воды…

— Сулицами — бей!!!

Я первым метнул дротик — заученно, на рефлексах Федора; для правильного броска пришлось отвести правую руку назад, задрав острие наконечника вверх. Это необходимо, чтобы сулица взлетела в воздух и поразила цель, обрушившись на нее по навесной траектории… И здесь мне очень помог глазомер предка и его мышечная память; резко отправленный в полет дротик в одно мгновение преодолел с десяток шагов, поразив вскрикнувшего татарина в грудь!

— Все братцы, уходите с берега, струг в воде!!!

Вновь позади раздался возглас кормчего — и я тотчас закричал в ответ:

— Назад, все назад!!!

Строй бездоспешных, а от того очень уязвимых дружинников тотчас подался назад; но пока вставшие вторым рядом вои бросились в воду, спеша за судном, до первой «шеренги» уже практически добежали татары… И я едва успел рвануть меч из ножен, перевязь с которыми неизменно покоится на поясе — даже во время сна:

— Бей!!!

Развернувшись к набегающему противнику, скрутив корпус и перенеся вес тела на опорную ногу, словно пробиваю правый прямой, я резко выбросил правую руку вперед, в длинном выпаде! Словно выстрелил тяжелым кроссом… И мелькнувший молнией, зауженный к острию клинок вонзился в ничем не прикрытый живот татарина! Набегающего с воздетой для удара саблей и калканом, вскинутым к голове… Думал, также буду рубить сверху вниз, топором? Ан, нет, получи-ка укол в брюхо…

Но уже в следующий миг я едва успел рвануть меч на себя и поднять щит над головой, принимая на него удар сабли второго ордынца! Одновременно с тем набежавшие татары врезались в щиты уже всего десятка дружинников, пока еще стоящих на берегу… Еще удар! И я вновь принимаю его на павезу, донельзя довольный тем, что враг может рубить лишь сверху вниз… Правда, и мой набор действий кажется столь же ограниченным — ведь длина готического меча мешает колоть им накоротке.

Но это только на первый взгляд…

Шаг вперед левой ногой — и левой же рукой резко толкаю, практически бью павезой навстречу, отбросив противника от себя! Одновременно с тем я не очень сильно ударил мечом под колено теснящего Лешку татарина — ударил не очень сильно, потому как просто не размахнуться… Но я и не надеялся разрубить ногу замершего справа ордынца, нет — я лишь надавил на клинок, плотно прижав его лезвие к вражеской плоти! И тут же отступил назад, одновременно с тем полоснув мечом по ноге татарина, рассекая наточенной сталью его подколенные сухожилья…

Жаль, что у меня в руках не римский гладиус — и я просто не могу коротко кольнуть им вправо, по всей науке легионеров! Но и сейчас получилось неплохо — уже секундой спустя мой ближник просто оттолкнул завопившего от боли татарина, тотчас распластавшегося на песке…

Я же, приняв на щит очередной рубящий удар, резко присел на колено правой — одновременно с тем уколов снизу вверх! Уколол очень быстро, пружинисто — и короткого замаха хватило, чтобы пропороть живот поганого! А следом над головой коротко свистнула сулица, сбив наземь уже третьего татарина, набегающего на меня — и тотчас с ладьи раздался отчаянный возглас десятника-Ефима:

— Давайте назад, братцы, струг уже на стремя выносит! Мы сулицами прикроем!

Распрямившись, я бросил лишь короткий взгляд в сторону судна ушкуйников, также сошедшего на воду… После чего, одним заученным движением перекинул щит за спину (подвесив на ременной петле через плечо) — и тут же рванул в реку, одновременно с тем закричав в голос:

— К стругу, вои! Уходим!!!

Глава 16

Легко бежит по волнам наш струг, ходко! Ближе к своему устью Дон-батюшка разливается настолько широко, что даже простой ветер вполне способен поднять волну — хорошо хоть, не шибко сильную в этот раз… Но все одно наш не очень большой кораблик зыбко дрожит на воде, кренится влево, к берегу! Того и гляди, черпнет воду за борт — и что тогда⁈

— Кормчий! Держи ближе к левому берегу, в ерик нырять нам без нужды!

Степан Никитич понятливо кивает — впрочем, он и без моих указаний знает, что лучше держаться поближе к берегу, коли ветер гонит волну в стороны с середины полноводной реки. Причем именно на середине, так называемом «стрежени» реки, где течение сильнее всего, теперь выше всего и волны…

Но ничего, как принято здесь и сейчас говорить — Бог миловал. У кормчего купца Путяты руки золотые, вострые глаза и опыт, помноженный на развитую интуицию — чуйка, если по-простому. Еще ни разу Степан Никитич не сажал наш струг на мель, хоть и впервые ведет его по незнакомой реке — вот и сейчас он умело уводит корабль от потенциально опасных волн! И здоровенный остров, что мы могли ошибочно обойти по ерику, у северного берега, остается по правую руку…

Если я не ошибаюсь — а как тут ошибиться⁈ — мы только что (и наконец-то!) прошли мимо «Елизаветинской косы», известной под этим названием в мое время. Ерик — то есть узкая протока между островом и сушей называется «Казачьим»; по преданию он рукотворный, и вырыли его казаки веке так в семнадцатом. Но, судя по тому, что я сейчас увидел, узкая протока существовала и ранее… Возможно, также рукотворная — и казакам было нужно лишь расширить ее да расчистить.

К слову, этот ерик неспроста именуется «Казачьим». Помимо того, что донские казаки по преданию его и вырыли, в семнадцатом веке он служил им прямым путем в Азовское (Сурожское) море, позволяя обойти две монументальные турецкие башни-каланчи с артиллерийским нарядом, промеж которых была натянута цепь, мешающая проходу казачьих стругов у Азова. Но Дон в устье имеет сразу несколько рукавов — и, пройдя ериком, казаки следовали по «Рукаву Каланча», и далее по гирлам «Большая Кутерьма» и «Мокрая Каланча», вообще минуя Азов! Все названия, естественно, современные, выученные мной по современным же картам — а как они именуются здесь и сейчас, мне не ведомо…

Но если казаки шестнадцатого и семнадцатого столетий проходили мимо Азова, чтобы навести шороху в Сурожском да Русском (Черном) морях, то наш путь ведет именно в Азак, а точнее в Тану! И более того, если я правильно «узнал» Елизаветинскую косу, то искомый город-порт покажется по левую руку за очередным изгибом реки…

— Навалитесь на весла, братцы! Скоро уже солнце начнет садиться, кто тогда нас в город пустит⁈

— Поднажмем, княже!

— Взялись братцы, последний рывок!

Ох, и хорошо бежит по реке наш струг, ходко! Не ладья, конечно — но, в конце концов, ладья была бы куда как медленнее. А груза мы все одно взяли не очень много, хватило разместить и на стругах. В остальном же этот тип судна от ушкуев повольников отличает лишь отсутствие «медвежьей головы» — стилизованной скульптуры, обязательно вырезанной на носу любого ушкуя в противовес «змеям» свейских драккаров. Причем ушкуйники на своих судах изобразили голову именно полярного медведя, ошкуя — коий и дал название повольникам…