Разборки олимпийского уровня - Леженда Валентин

— Чего лишится? — робко переспросил Паламед.

— Бороды, — пояснил наследник Итаки, спрыгивая на песчаный берег знаменитого острова.

Десять добровольцев весьма резво последовали за своим предводителем. Остальные греки испуганно глядели им вслед.

— Спорим, что вернется только половина, — сказал один из них, и моряки, азартно выкрикивая, стали делать ставки…

Сначала все было вроде как в порядке.

От берега в глубь острова вели симпатичные, выложенные камнем дорожки, и греки, весело посвистывая, размашисто затопали по ним, любуясь живописным пейзажем.

Телемах понятия не имел, где искать старца Нестора, да и жив ли он вообще. В его возрасте подобные развлечения опаснее тигровой акулы в кустах, то есть в водорослях.

Настроение у Телемаха резко испортилось, когда они увидели у дороги здоровый камень, на котором по-гречески было выбито: “Оставь невинность всяк сюда входящий”.

— Да мы в общем-то… — громко заржали греки, но под грозным взглядом Телемаха быстро притихли. Дальше было хуже.

— О-о-о-о… —дружно вздохнули мореплаватели, увидев весьма искусно выполненную статую или скорее архитектурный комплекс, изображающий… (Дабы не смущать читателя, подробности опустим. — Авт.)

На постаменте порнографического изваяния имелась надпись: “Афина с Афродитой. Сто дней Содома”. Мужчины с удовольствием зацокали языками, а любознательный Паламед даже ухитрился влезть на изваяние сверху, чтобы рассмотреть анатомические подробности мраморных статуй.

Следующее попавшееся им на пути изваяние было еще неприличнее. Даже бывалые, повидавшие много на своем веку друзья Телемаха смущенно потупили взоры, проходя мимо архитектурного комплекса под названием “Гера, Зевс и семеро козлят”.

— Фух. — Телемах провел ладонью по взмокшему лбу. — Куда мы попали?

Пройдя через великолепную персиковую рощу, друзья вышли к белоснежному дворцу у озера с меланхолично плавающими лебедями.

В озеро впадал небольшой серебристый водопадик, нежно журча, словно играя на волшебной арфе Эола (эка завернул. — Авт.).

У самого дворца в высокой траве лежал не кто иной, как старец Нестор в женском платье, и нараспев громко читал странные стихи:

Прекрасные девы с глазами смерти,

Ловите меня, ловите дыханье.

Глазам, рукам моим не верьте,

Девы…

— Да, дела… —Телемах озадаченно пощипал пшеничную бородку.

Греки подошли ближе, но Нестор не обращал на них никакого внимания, устремив взгляд замутненных глаз прямо в чистое небо.

— Амброзии он, что ли, обожрался? — предположил Паламед.

Старец Нестор моргнул и басом продолжил:

Порождения мрака и храмовых изваяний, Мечты полупьяных детских терзаний, Девы…

— Нестор, — позвал Телемах, грозно нависая над старцем, — ты меня не узнаешь? Я Телемах, сын Одиссея, царя Итаки.

Нестор снова моргнул и, мило улыбнувшись, тихо добавил:

Река и покой в глазах за ресницами

Жрицы луны, говорящие с птицами Девы…

— Да что за девы такие? — возмутились греки. — Хоть одну бы здесь увидеть.

Наклонившись, Телемах приподнял старику блаженно прикрытые веки.

— Готов, — с сожалением констатировал он.

— Что, умер? — ужаснулся Паламед.

— Хуже, заснул.

Греки полушепотом посовещались.

— Телемах, — наконец сказали они, — давай пройдем во дворец.

Сын Одиссея задумался, “за” и “против” было много.

— Со мной пойдут только пятеро, — приняв решение, жестко приказал он. — Остальные будут сторожить сон старца Нестора.

— Но…

— Никаких но.

Обнажив меч, Телемах поднялся по мраморным ступенькам во дворец…

Дворец на самом деле дворцом в принципе не являлся. Это было что-то вроде гигантской ограды, потому что за его высокими белоснежными стенами оказался симпатичный зеленый дворик с цветущими не по сезону яблонями. Под одной из яблонь лежал царь Спарты Менелай. Абсолютно, аки младенец, голый, прикрыв срам фиговым листочком, он, беззвучно шевеля губами, читал некий папирус.

— Вот кто нам нужен еще больше, чем Нестор, — обрадовался Телемах и, спрятав меч в ножны, бросился к другу Одиссея.

Обернувшись на шум, Менелай внимательно осмотрел подошедшего к нему Телемаха и громко, с расстановкой прочел из папируса:

Одиночество танцует

На твоей ладони,

Посеребренной свинцовой луной,

Поет одну строчку.

А странный некто

Играет на арфе

У тебя за спиной.

Схватившись за рукоять меча, Телемах испуганно обернулся, но “странный некто” за его спиной не обнаружился.

— Лаура, — торжественно заявил Менелай, — я посвящаю эти стихи тебе.

— О великий Тартар! — в отчаянии воскликнул Телемах. — Я никогда не найду своего отца.

Внезапно налетевший непонятно откуда ветер шелохнул ветви яблони, под которой сидел царь Спарты. Раздался легкий шелест, и красный сочный плод с деревянным стуком отскочил от плешивой макушки Менелая.

Царь Спарты дернулся, словно от удара молнии.

— Сатир вас побери! — визгливо закричал он, недоуменно вытаращившись на греков. — Вы кто такие? О всемогущие боги, почему я голый? Вы извращенцы?

— Чего? — Телемах грозно насупился. — Хоть ты и царь, но я тоже не эфиоп какой-нибудь, а сын самого Одиссея. Так что, папаша, следи за своим языком.

— Кого? Одиссея? — радостно закричал Менелай, вскакивая с травы.

Фиговый листочек плавно взлетел в воздух. Греки быстро отвернулись.

— Ой-ей… — Менелай кое-как поймал листочек и осторожно повесил его на место. — О, как тебя зовут, сын благороднейшего из мужей?

— Телемах, — ответил наследник Итаки.

— Секундочку. — Менелай нахмурился. — Подожди, а сколько тебе лет?

— Через месяц исполняется тридцать девять, — спокойно ответил Телемах.

— Так, а матери сколько?

— Двадцать пять.

— А отцу?

— Где-то под тридцать.

— А… ну, тогда нормально, — с облегчением рассмеялся Менелай, — А то я уже испугался, думаю, совсем, старый дурак, алгебру забыл. С чем ко мне пожаловали, по какому делу? Я не помню, как сюда попал и зачем, но мне здесь нравится.

— Я прибыл на Лесбос, чтобы хоть что-нибудь узнать о своем отце, — ответил Телемах.

— Так это Лесбос? — снова рассмеялся царь Спарты. — А я смотрю, что-то пейзаж вроде знакомый, а ведь домой к жене собирался… м-да… Одиссея, говоришь, ищешь? Что ж, встретил я давеча морского бога Протея. Выпили немного, молодость вспомнили… гм… Открыл он мне будущее героев, возвращающихся с Троянской войны, и про отца твоего что-то говорил… сейчас, сейчас… что-то типа того, мол, вернется он очень злой и кое-кого отправит прямехонько в царство Аида.

— А когда Одиссей домой вернется, этот Протей тебе не сказал? — с нетерпением спросил Телемах.

— Да нет вроде, — пожал плечами Менелай. — Да мы пьяные были, не помню я.

— Понятно. — Сын Одиссея грустно кивнул, оставив царя Спарты наедине со своими мыслями.

— Эй, вы меня до материка не подбросите? — крикнул вслед грекам Менелай, но те его не услышали, быстро покинув пределы яблоневого садика.

— Ну как? — спросили друзья Телемаха, сторожившие сон старца Нестора.

— Да вроде Одиссей в Итаку вернется, — ответил им Телемах, — только непонятно когда.

И греки не спеша двинулись обратно к кораблю. Но далеко уйти они не успели. Вернее, им не дали далеко уйти.

— Мужчины! — внезапно раздался где-то сзади дикий душераздирающий вопль. — А-а-а-а, самцы!

Резко оглянувшись, мореплаватели побледнели. И, надо сказать, сделали они это весьма вовремя, потому что из кустов уже выскакивали какие-то голые толстые девки с копьями и сетками в руках.

Впереди всех бежала визгливая, хотя и весьма симпатичная особа, размахивавшая фаллосообразной дубиной.

— Секс или смерть? — завопила обнаженная особа, и греки, мельком взглянув на возможных партнерш, хором ответили “смерть”, естественно бросившись наутек.

Телемах бежал резвее всех, поскольку несколько раз побеждал на Олимпийских играх в беге по пересеченной местности от бешеного льва (к счастью для Телемаха, не немейского. — Авт.).