Между небом и землей - Тимоте де Фомбель

Этель послушно шла за ней.

Они выполнили свою миссию.

Это были приятные минуты, но — хорошенького понемножку.

Хуго Эккенер поставил машину на обочине, рядом с озером, в почти полной темноте. На пляже не осталось ни души. Рядом с кабиной он никого не обнаружил. Эта кабина представляла собой белую будку, какие стоят вдоль всего атлантического побережья, — на низких сваях, с маленькой лесенкой, ведущей внутрь. Он постоял несколько минут на ступеньках. Закурил сигару. Над озером поднялся легкий бриз.

Наконец Эккенер подошел к тихо плещущей воде. И остановился.

Ему что-то почудилось там, в темноте.

Он снял пиджак, брюки, рубашку и, оставшись только в длинных белых трусах, вошел в озеро.

Перед ним, по плечи в воде, стоял человек.

— Ты один? — спросил Эккенер.

Он по-прежнему попыхивал сигарой.

— Нет, — ответил человек, — со мной еще кое-кто, невидимый.

Эккенер сразу узнал Эскироля, знаменитого парижского врача.

Капитан был старше его на целую четверть века, но их связывала та крепкая дружба, какая бывает между товарищами по учебе или по армии. Они жалели только о том, что виделись очень редко и, как правило, в критических ситуациях.

Внезапно кто-то выхватил из губ Эккенера его сигару.

— Дьявольщина!

Крошечный огонек сигары взлетел вверх и погас в воде в нескольких метрах от них.

— Кто здесь?

Пораженный Эккенер едва не упал в воду. Все произошло так быстро, что он не успел и пальцем шевельнуть.

— Я ведь предупредил, что со мной пришел невидимый человек! — сказал врач.

И действительно, в темноте раздался смешок, и на плечо Эккенеру легла чья-то рука.

— Привет, доктор Эккенер.

Это был Жозеф-Жак Пюппе, маленький человечек, которого невозможно было разглядеть во мраке. Его черное тело обтягивал такой же черный трикотажный купальник, недавно вошедший в моду среди мужчин на пляжах Монте-Карло.

Он родился в Гран-Басаме на Берегу Слоновой Кости, чуть не погиб во время боев под Верденом, а потом на рингах парижского Велодрома и лондонского Холборна, где выступал в качестве боксера полулегкого веса под именем Ж.-Ж. Пюппе. Как раз перед сносом стадиона в Холборне он бросил бокс и начал работать в Монако парикмахером, под именем Жозеф, и теперь все обитатели Лазурного Берега, от края до края, желали стричься только у него.

Эккенер был счастлив видеть своих друзей, но, несмотря на это, понимал, что ситуация рискованная. Они приехали в опасную страну, а ведь им было строго запрещено встречаться.

Особенно втроем. И никогда при посторонних.

Следовательно, их привело сюда очень серьезное дело.

Они поплыли прочь от берега.

— Рассказывайте, — попросил Эккенер.

— Нам нужен Зефиро, — сказал Эскироль, опасливо глядя вокруг.

— Зачем?

— Из-за Виктора.

— Какого Виктора?

— Парижская полиция вроде бы нашла Виктора Волка. И Зефиро нужен, чтобы его опознать.

Эккенер лег на спину.

У него отлегло от сердца: в какой-то момент он испугался, что они тоже заговорят о Ванго. Помолчав, он спросил:

— Как же они засекли Виктора?

— Случайно, во время полицейской проверки на испанской границе.

— Невероятно, — сказал Эккенер.

И действительно, трудно было поверить, что один из самых опасных и неуловимых злодеев Европы попался, как неопытный новичок.

— Они почти уверены, что это он. Но если никто не подтвердит и не докажет этого, им придется его отпустить. Очень уж на них давят сверху.

— И вы хотите рисковать жизнью Зефиро из-за такой нелепицы?

— Да.

— Он и без того достаточно часто ею рисковал. Оставьте его в покое.

— Это уже в последний раз. Больше мы его не потревожим, но сейчас он единственный, кто может опознать Виктора. Вы должны его попросить. Скажите нам, где он находится.

Все трое долго лежали на воде, не говоря ни слова.

Жозеф Пюппе, до сих пор почти все время молчавший, обратился к Хуго:

— Сейчас 1935 год, война закончилась всего семнадцать лет назад, но может снова разразиться со дня на день. Вы же знаете, что творится в мире, доктор Эккенер. Да и кому знать, как не вам.

— Я не скажу, где находится монастырь Зефиро.

Они смолкли. По дороге мимо озера проехала машина. Дождавшись, когда вдали затихнет шум мотора, Эккенер повторил:

— Я ничего вам не скажу.

Эскироль пробормотал:

— А вы, Эккенер, все тот же.

— Что ты имеешь в виду?

— Кончай, Эскироль! — вмешался Жозеф.

— Я хочу сказать, — продолжал Эскироль, — что вы никогда ничего не делали для того, чтобы мир изменился.

— Не понимаю, о чем ты, — ответил Эккенер сдавленным голосом.

Но все трое прекрасно знали, что хотел сказать Эскироль.

Еще до прихода Гитлера к власти многие избиратели, как левые, так и нейтральные, просили Хуго Эккенера выставить свою кандидатуру на выборах. Но он отказался, чтобы не обижать своего соперника — старого фельдмаршала Гинденбурга.

Фельдмаршал был избран. И не смог помешать эскалации нацизма.

Гинденбург умер в августе прошлого года, и Гитлер мгновенно захватил его место.

При воспоминании об этом Хуго Эккенер испытывал, может быть, самые тяжкие угрызения совести.

Он услышал в темноте голос своего друга Эскироля:

— Теперь мне ясно, почему ваши цеппелины украшены свастиками…

Эккенер взметнул фонтан воды, рванувшись к Эскиролю, но того заслонил Жозеф. Несмотря на его крошечный рост, мало кто рискнул бы схватиться с боксером-парикмахером из Монако.

— Прекратите!

И они посмотрели друг на друга, все трое.

На рассвете Хуго Эккенер вернулся домой насквозь промокший и наткнулся на жену, которая еще не спала.

— Ты купался, Хуго? — спросила она, доставая полотенце, чтобы вытереть его.

С некоторого времени ее муж вел себя, как строптивый подросток…

— Где Этель? — спросил он, еле шевеля лиловыми от холода губами.

— Я предложила ей переночевать в комнате для гостей, но она уехала. Мне очень понравилась эта девочка.

— Да, — признал Эккенер, — мне тоже.

Он натянул пижаму и лег в постель.

Закрыл глаза, но так и не смог заснуть.

Он уже корил себя за совершённое. И весь остаток ночи провел в раздумьях о Зефиро и Ванго. Вот поистине странная прихоть судьбы — столкнуть на одном острове двух преследуемых, затравленных изгнанников.

Ведь в конечном счете Эккенер указал друзьям точное местонахождение острова Аркуда.

19

Предатель ульев

Аркуда, две недели спустя, июнь 1935 г.

Мелкие влажные облачка ласково обволакивали его лицо.

Ванго висел в огромной сетке, сплетенной из пеньковых волокон, на самой вершине острова. Он забирался в сетку по утрам, до того как рассеется туман, и разглядывал видневшийся вдали домик Мадемуазель, крошечный белый кубик среди других строений на острове Салина.

Он знал, что внешне жизнь его воспитательницы после прошлогоднего вторжения двух вооруженных бандитов мало изменилась. Добряк Базилио привел в порядок голубые фаянсовые плитки на стенах, а Мацетта нес караул поблизости, вместе со своим ослом.

С тех пор как Ванго вернулся в монастырь, он в первый день каждого месяца без спросу брал лодку, привязывал ее у подножия скал Поллары и бродил вокруг дома Мадемуазель. Бдительный Мацетта всегда возникал неизвестно откуда, готовый прикончить незваного гостя.

— Это я! — шептал Ванго.

И Мацетта с ворчанием опускал ружье.

Признав Ванго, он вел его в свою нору, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь внимания Мадемуазель.

А та долго еще приходила в себя после нападения на дом. Она была уверена, что бандиты разыскивали Ванго. Но доктору она объяснила, что они, вероятно, хотели украсть ее сбережения — мол, одинокая женщина, иностранка, прячет груду золота в шкафу под стопкой белья.

Налетчики несколько дней рыскали в окрестностях, а затем отбыли восвояси. Мацетта крадучись сопроводил их до порта Липари и убедился, что они покинули Эоловы острова.

— Разрешите мне поговорить с Мадемуазель, ведь теперь их здесь нет! — умолял Ванго Мацетту.

Но тот каждый раз отговаривал его.

Ничего ей не сообщать, не видеться с ней, скрываться — вот единственный способ защитить ее. Если эти двое вернутся, они способны на все, чтобы заставить ее говорить. Так что для нее же будет лучше ничего не знать. И Ванго приходилось сдерживать себя, чтобы не вбежать в белый домик и не броситься в объятия своей воспитательницы.

Вот почему он каждое утро забирался в одну из сетей и с волнением разглядывал Салину сквозь влажный туман. А потом слезал вниз, на землю, ставя ноги в петлю за петлей, и брался за обычную работу.