Знакомьтесь — Вернер Херцог - Пол Кронин

Каспар не имел никакого представления о мире, о человеческой речи, никогда не видел неба или деревьев. Он даже не знал, что такое опасность. В фильме есть сцена, где солдат бросается на него со шпагой, а Каспар сидит спокойно, как ни в чем не бывало, или когда он обжигается, потому что прежде не видел огня. Когда его нашли, он знал только несколько слов и две-три фразы, смысла которых не понимал, твердил как попугай: «Я хочу быть наездником, как мой отец» — («Ich möchte ein solcher Reiter werden wie mein Vater einer war»). Есть несколько версий о том, что же умел Каспар, когда только попал к людям, но меня в первую очередь интересует тот факт, что он вырос, не испытывая на себе пагубного воздействия общества и внешней среды. Это был человек, который вообще ни о чем не имел никакого понятия. Сохранившиеся записи Каспара просто поразительны: его, например, пугало пение птиц, он не понимал, что это за звук, и откуда он.

Каспар в самом прямом смысле был существом без культуры, языка и цивилизации, можно сказать, первобытным человеком. И потому все контакты с людьми, с обществом для него были мучительны. Каспар не дурак, а скорее, святой, как Жанна д'Арк, и игра Бруно, мне кажется, блестяще это передает. От него буквально сияние исходит. Так что для меня история этого мальчика сродни классической научной фантастике об инопланетянах, прилетевших на нашу планету, — как в изначальном сценарии «Фата-морганы». Не имея представления о человеческом обществе, они бродят по Земле в растерянности и изумлении. Вообще, это, наверное, вопрос антропологический: что происходит с человеком без знаний и культуры, очутившимся на нашей планете? Что он чувствует? Что видит? Что думает пришелец, глядя на лошадь или дерево? И какой прием ему здесь окажут?

Это напоминает мне рассказ Оливера Сэкса «Видеть или не видеть» [50]о слепом от рождения человеке, который в один прекрасный день обретает зрение. Но, как и Каспар, он ничего не знает о мире, и когда он смотрит на хирурга, сделавшего ему операцию, то видит лишь свет и неясные очертания.

Точно. Эти чувства, эти идеи я и хочу донести до зрителя. Видя в картине «Край безмолвия и тьмы» Фини Штраубингер, живущую среди образов и звуков былых лет, мы задаемся вопросами о восприятии и памяти, а уникальная история Каспара Хаузера наводит на размышления о человеке, не затронутом, не искалеченном цивилизацией. Некоторые сцены в фильме как будто затянуты, например, в самом начале — хлебное поле, волнуемое ветром. Я посчитал важным задержаться на этой сцене, потому что хотел, чтобы зрители почувствовали то же, что чувствует Каспар, взглянули на нашу планету как в первый раз, увидели ее юными глазами Каспара. Для подобных кадров мы устанавливали телеобъектив поверх объектива «рыбий глаз», в результате получилось очень необычное изображение.

Не последнюю роль играют также видения Каспара и закадровая музыка. С формальной точки зрения музыка не меняет изображения, но некоторые мелодии, дополняя зрительные образы, способны открыть зрителю истинный смысл сцены. Как бы меняется ракурс. Повествование может быть алогичным, но иногда при добавлении музыки сцена обретает внутреннюю логику. С помощью музыки я хотел показать, что Каспар пробуждается от забытья, выходит из почти кататонического состояния.

Как получилось, что вы пригласили на роль Каспара Бруно С.? Разведкой на местности вы занимаетесь сами, а как насчет подбора актеров?

Это же важнейшая часть моей работы. Если есть хороший сценарий и хороший актерский состав, можно обойтись и без режиссера. Не знаю, кто сказал, что подбор актеров — девяносто процентов работы режиссера, но он, без сомнения, прав.

Тем не менее иногда очень непросто убедить остальных в правильности своего выбора, и Бруно С. — наглядный тому пример. Впервые я увидел Бруно в фильме о берлинских уличных артистах «Бруно Черный»[51]. Я был сражен наповал и попросил режиссера познакомить меня с ним. Через несколько дней мы пошли домой к Бруно, он открыл дверь, мы объяснили, кто я такой, и Бруно, глядя в сторону, нерешительно протянул руку. Он был недоверчивым, подозрительным, не любил говорить с людьми. С самого детства он провел столько времени взаперти, что у него были все основания не доверять чужакам. И хотя при первой встрече он с полчаса даже в глаза мне избегал смотреть, взаимопонимание установилось довольно быстро и сохранялось на протяжении всех съемок.

Никто не верил, что Бруно сможет сыграть главную роль в художественном фильме. Первый и единственный раз в жизни мне пришлось устроить пробы: Бруно в костюме, с партнером по сцене, съемочная группа в полном составе. Я с самого начала знал, что из этого ничего хорошего не выйдет, и страдал, не могу вам передать как. Получилось мертворожденное дитя, мертвее некуда. Но когда я стал смотреть эти позорные кадры, меня вдруг осенило, в чем ошибка, и это придало мне уверенности в том, что именно Бруно должен играть Каспара. Я понял, что маху дал не Бруно, а я сам. Показывая пробы друзьям и телекомпании, которая должна была частично финансировать картину, я вжался в кресло. После просмотра директор канала «ZDF» поднялся и спросил: «Кто еще против Бруно?» Руки собравшихся взметнулись вверх. Но тут я почувствовал, что человек рядом со мной руки не поднял. Я повернулся, — это был Йорг Шмидт-Райтвайн, мой оператор. Я спросил: «Йорг, значит, ты „за“?» Он только ухмыльнулся и кивнул. Великий момент.

Мне никогда не нравилась эта демократическая система с подсчетом голосов. Я сказал: «Играть будет Бруно». Прямо как в Средние века: если вся братия из наплевательского отношения и трусости или бестолковости и занудства выступала против какого-нибудь нововведения или реформы уклада монастырской жизни, и только два монаха обладали яростной, исступленной уверенностью в том, что для дела Веры перемены необходимы, тогда эти двое, просто потому, что так отчаянно желали перемен и доверяли своей интуиции, объявляли себя melior pars — «лучшей частью» — и побеждали в голосовании. Мне это кажется разумным: побеждать должны не те, кто превосходит числом, а те, кто знают наверняка, чувствуют интуитивно и хотят отчаянно. И я сказал, обращаясь ко всем: «Голосование состоялось, мы победили». А потом спросил у директора «ZDF», от которого зависела существенная часть бюджета, со мной он или против меня. Он долго на меня смотрел, потом сказал: «Я в команде». Его зовут Вилли Зеглер, и он настоящий друг. Мы немедленно взялись за дело.

Почему вы решили сохранить фамилию Бруно в секрете?

Мы сохранили анонимность Бруно потому, что он сам об этом попросил, и я думаю, это было правильное решение. Когда ему было три года, его мать, проститутка, так его избила, что он перестал говорить. Под этим предлогом она сдала Бруно в приют для умственно отсталых детей. Он сбежал оттуда, его поймали, и последующие двадцать три года он провел в психиатрических больницах, приютах и колониях. Когда я познакомился с Бруно, принудительное лечение уже убило в нем даже самые простые человеческие стремления, включая желание позаботиться о себе.