Командир Особого взода - Вадим Шарапов

Конвой вел пленных — человек двадцать, все в перемазанных глиной шинелях, небритые, кадыкастые, зябко прячущие руки в рукавах. Обычные солдаты, пехота — нет черных эсэсовских шинелей, сплошь выцветшее «фельдграу».

— Эй, землячки! — окликнул шофер троих конвойных. — Куда шагаете?

Один из сопровождавших, высокий пожилой солдат, остановился.

— А ну, на месте стой! Хальт, хальт! — прикрикнул он на пленных. Те сбились в кучу, а солдат степенно откинул полу шинели, достал кисет и принялся сворачивать гигантских размеров цигарку. Автомат он забросил за спину. Глядя на него, повытаскивали свои кисеты и двое других бойцов.

— Ведем сдавать, пусть с ними особисты разбираются. Сами сдались, по лесам тут прятались, пока всю кору не объели. Чисто зайцы.

— Не боишься так оружие держать? — спросил Нефедов, кивнув на автомат.

— Чего бояться? — усмехнулся пожилой. — Куда им теперь бежать? Вплавь к американцам через Эльбу? Так те тоже за оружие по голове не погладят, цацкаться и разбираться не станут.

Где-то среди столпившихся пленных послышался смех. Шофер удивился.

— Это кто у тебя там радуется?

— Так… Есть у них там один весельчак. Всё фокусы показывает. Эй, Франц! — крикнул он. — Иди сюда! Комм, слышь!

Пленные солдаты расступились. Вперед вышел один — высокий, сутулый, коротко стриженый. Пилотки на нем не было, видимо, потерял, и поэтому он втягивал голову в воротник шинели. Зато руки с огромными ладонями-лопатищами торчали из коротких рукавов чуть ли не по локоть.

— Вояка… — хмыкнул шофер.

— Ловкий фриц, — засмеялся пожилой. С монеткой фокусы показывает. Мол, «а ну-ка, отними». Кладет себе на ладонь ихний пфенниг и показывает — давай, забери у меня. Ты его — хлоп, а он уже успел кулак сжать. Зато сам только положи, он вмиг сцапает, не успеешь даже пальцем шевельнуть. Вон, гляньте.

Он сунул руку в карман, достал маленькую монетку, на ладони показал ее немцу. Тот кивнул, ссутулился еще больше, каким-то хищным движением вытянул шею, приглядываясь. Руки у него спокойно висели вдоль тела. И вдруг левая метнулась вперед — так что глазом не уследить — и хлопнула солдата по ладони. Тот крякнул, мгновенно сжал кулак. Но немец уже заулыбался, повертел в пальцах монетку.

— Шустрый, черт! — плюнул конвойный.

— Дай-ка, я… — Нефедов кивнул немцу, показал на пфенниг в его руке. Франц понял, раскрыл огромную ладонь, аккуратно положил монетку ровно в середину. Замер, ожидая. Старшина постоял, внимательно разглядывая пфенниг, повернулся чуть боком. Потом вдруг выстрелил рукой, стремительно коснулся пальцами чужой ладони. Но Франц уже сжал пальцы, засмеялся, потом снова открыл, подбросил монетку на ладони, без страха глядя Степану в лицо. В толпе пленных тоже хохотнули.

— Эх… — разочарованно покачал головой пожилой солдат. Но Нефедов только пожал плечами.

— Ты внимательно посмотри, — бросил он немцу, и когда тот непонимающе глянул на него, пальцем показал на монетку. Франц перевел на нее глаза, и растерянно хлопнул ресницами. Нефедов разжал свой кулак и теперь уже сам подбросил на ладони светлый пфенниг.

— А у тебя, — сказал он, — была немецкая, а теперь советская.

— Вот это да! — охнул конвойный. Пленные притихли. Немец ошарашенно вертел в пальцах русскую копейку.

— Поехали, — сказал старшина и повернулся к «виллису».

У моста их уже ждали.

— Старшина Нефедов? — из-под козырька фуражки на Степана глянули неулыбчивые глаза. Коренастый майор СМЕРШа коротко пожал ему руку, буркнул:

— Стаднюк. Наслышан о тебе, старшина. Да и с меня причитается.

— Это за что же? — из вежливости поинтересовался Нефедов, оглядываясь вокруг. У моста не было почти никого — только стояла наспех сколоченная будка, в которой часовой что-то говорил в трубку полевого телефона. Рядом приткнулся пятнистый грузовик — по виду трофейный «цундапп», в кузове которого сидели трое или четверо бойцов. Внезапно раздался грохот танкового двигателя, и Степан увидел, как из проулка выкатилась пыльная «тридцатьчетверка». Из башенного люка высовывался голый по пояс молодой парень в сбитом на затылок шлемофоне. Танк промчался по улочке и сгинул где-то в путанице дворов.

— Ребята Полубоярова от безделья мучаются, — майор проводил танк взглядом, снова повернулся к Нефедову. — За что причитается, спрашиваешь? Помнишь Кенигсберг? Если бы не ты и твой взвод… не знаю, что бы с нами было. Нас же тогда в западном форте зажали. А когда вы там… ну, короче, спасибо.

Степан Нефедов равнодушно кивнул. Ему уже не раз приходилось выслушивать такие благодарности, и всякий раз они не затрагивали ничего в душе. Охотники делали свою работу. И эта работа отбирала их жизни. Нефедов вспомнил Кенигсберг, и крепостной двор, забросанный скрюченным железом, и пистолет, который у него из руки молча, но безжалостно-железными пальцами выкручивал Ласс.

Вспомнил, поморщился и забыл снова.

Майор неловко похмыкал, вынул из кармана галифе жестяной портсигар.

— Кури, старшина. Будешь? Немецкие, правда. Дрянь редкая, да больше нету ничего, «Казбек» кончился.

— Не откажусь. Сами на бобах пятый день.

Степан чиркнул зажигалкой, затянулся, и аж поперхнулся до слез от страшного «горлодера», как прозвали здесь трофейные сигареты.

— Ну и хреновина! — просипел он. — Дедовская махра, фабрика Вятка от бани третья грядка, и та полегче будет! Тьфу, погань! Как ты их куришь, майор!?

И тут, глядя друг на друга, они расхохотались. Стояли на берегу реки и смеялись — старшина, втаптывая сигарету ногой в песок, и майор, уперев руки в бока. Шофер, закемаривший прямо в «виллисе» проснулся на мгновение, глянул на них и снова натянул пилотку на нос. Отсмеялись — прежняя неловкость прошла, и майор уже без стеснения ткнул старшину кулаком в плечо, чуть повыше нашивки с крестом и звездой.

— Ну что, Нефедов, отобедаешь, чем бог послал, с нами переслал?

Степан коротко подумал.

— Нет, — сказал он серьезно, и всю веселость с лица майора тоже как ветром сдуло, — нам бы скорее эту вашу кралю обратно доставить.

— Да какая она краля? — ухмыльнулся краем губ майор. — Обычная девчонка, совсем маленькая еще. Как только жива осталась, непонятно…

— Вот-вот, — медленно отозвался старшина.

— Ясно. Дело есть дело, значит. Ну, тогда пойдем, старшина.

На середине моста Нефедов остановился, подставил лицо холодному ветру. Ласс стоял рядом, смотрел вперед, не мигая. У текучей воды альв чувствовал себя неуютно.

— Эх, хорошо… Сейчас бы на рыбалку.

— В Эльбе-то? — покрутил головой Стаднюк. — Ну-ну.

Река и впрямь несла по течению всякую дрянь. Какие-то горелые бревна, доски, деревянные обломки. Вода была мутной, грязная пена плавала поверху.

— Да-а… Тут удочку только закинь, можно танк выловить. А мне бы лучше карася килограмма на два.

— Ну ты хватил! Все, пришли.

Союзников было двое, и оба — простые солдаты, как отметил Нефедов. Чужая форма, чужие каски, чужие карабины «Гаранд». Все чужое. А лица обыкновенные, веселые. Переодень такого мужика в нашу шинель, и не отличишь от Васи с Рязанщины.

— Странно. А где офицер ихний? — нахмурился Стаднюк. — Предупреждали же, что будем.

Он поискал офицера взглядом и вдруг огорченно охнул.

— Елкина мать! Переводчика-то я и забыл! А сам двух слов по-английски связать не смогу. Эй, хэлло! — помахал он рукой солдатам. Те переглянулись, засмеялись. Один, низкий и чернявый, жующий окурок дешевой сигары, ткнул пальцем в Нефедова. Небрежно бросил своему напарнику:

— Hey, Jack! Just look at this guy… What a mug, huh? I bet he doesn't know from nothing about his own language…

Второй, здоровенный рыжеволосый детина с веснушчатым лицом, согласился:

— Yeah, — потом глянул на Ласса, — but next to him… Keep your eyes peeled with that one.

Капитан промолчал, не понимая, на что солдаты заржали еще громче. Нефедов улыбнулся невесело, показав стальную коронку. Неторопливо ответил:

— If I judged everybody I saw by appearance, I'd kick the bucket long ago. Got that, kiddo? So who's in charge here?[9]

Сигара вывалилась изо рта у чернявого и зашипела в сыром песке. Веснушчатый разинул рот, тут же захлопнул его, попытался что-то сказать, но выдавил только неопределенный тонкий звук. Было с чего. Старшина не просто ответил по-английски — мастерски, с издевкой передал тягучий южный выговор чернявого солдата, пробубнил, будто страдая застарелым насморком. Стаднюк тоже взглянул удивленно, промолчал, глубже сунул большие пальцы за ремень.

— Да… конечно… — чернявый растерянно застегнул пуговицу под горлом, — я сейчас сообщу… Фрэнк! Ну, дубина, чего ты встал? Беги, разбуди капитана!

Рыжий детина послушно затопал к фургону, стоящему поодаль.

— Ты чего ему сказал? — поинтересовался майор.

— Да так. Посоветовал дисциплину крепить и наращивать боевую подготовку.