Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон

Спустившись в отведенный для завтрака зал, Гульберг выпил чашку черного кофе и съел тост из белого хлеба с кусочком сыра и капелькой апельсинового джема. И кроме того, выпил большой стакан минеральной воды.

Затем он отправился в холл гостиницы и позвонил из телефона-автомата на мобильный телефон Фредрика Клинтона.

— Это я. Как там обстановка?

— Довольно тревожная.

— Фредрик, ты в силах этим заниматься?

— Да, все как в прежние времена. Жаль только, что Ханса фон Роттингера нет в живых. Он лучше меня умел планировать операции.

— Вы с ним всегда были на равных и могли в любой момент заменить друг друга. Что вы частенько и делали.

— Тут вопрос в чутье. А с этим у него всегда было лучше.

— Как у вас обстоят дела?

— Сандберг оказался толковее, чем мы думали. Мы подключили помощника извне — Мортенссона, он вполне годится выполнять разные поручения. Мы уже прослушиваем домашний и мобильный телефоны Блумквиста. Сегодня в течение дня займемся телефонами Джаннини и «Миллениума». Сейчас вовсю изучаем планы офисов и квартир. В самое ближайшее время мы туда наведаемся.

— Ты должен сперва вычислить, где находятся все копии…

— Это я уже сделал. Нам чертовски повезло. Анника Джаннини сегодня в десять утра позвонила Блумквисту и спросила именно о том, сколько всего копий в ходу. Из разговора стало ясно, что у Микаэля Блумквиста имеется лишь одна. Бергер сняла с отчета копию, но переправила ее Бублански.

— Отлично. Нам нельзя терять время.

— Знаю. Но действовать надо одним махом. Если мы не изымем все копии отчета Бьёрка одновременно, то у нас ничего не получится.

— Согласен.

— Задача немного усложнилась, поскольку Джаннини утром уехала в Гётеборг. Я отправил следом за ней команду сотрудников извне. Их самолет уже взлетел.

— Хорошо.

Гульберг не мог сообразить, что бы еще сказать, и довольно долго простоял молча.

— Спасибо, Фредрик, — произнес он под конец.

— Это тебе спасибо. Заниматься делом гораздо приятнее, чем сидеть, понапрасну ожидая почки.

Они попрощались. Гульберг расплатился за гостиницу и вышел на улицу. Процесс пошел, теперь главное — не совершить неверного шага.

Он дошел до гостиницы «Парк Авеню-отель», где попросил разрешения воспользоваться факсом и отправил письма, сочиненные накануне в поезде. Из гостиницы, в которой он останавливался, посылать факсы ему не хотелось. Затем Гульберг вышел на Авеню и стал искать такси. Остановившись возле урны, он разорвал на кусочки снятые с писем фотокопии.

Беседа Анники Джаннини с прокурором Агнетой Йервас заняла пятнадцать минут. Ей хотелось узнать, какие обвинения прокурор предполагает выдвинуть против Лисбет Саландер, но она быстро поняла, что Йервас не уверена в дальнейшем развитии событий.

— В настоящий момент я ограничусь тем, что арестую ее за нанесение тяжкого вреда здоровью либо за попытку убийства. Я имею в виду удар топором, который Лисбет Саландер нанесла своему отцу. Предполагаю, вы будете ссылаться на право на необходимую оборону.

— Возможно.

— Но, честно говоря, главное для меня сейчас — убийца полицейского Нидерман.

— Понимаю.

— Я связалась с генеральным прокурором. Сейчас обсуждается вопрос о том, чтобы передать все обвинения против вашей клиентки прокурору в Стокгольме и объединить их с происшедшим там.

— Я буду исходить из того, что дело передадут в Стокгольм.

— Хорошо. В любом случае, я должна получить возможность допросить Лисбет Саландер. Когда это будет можно сделать?

— У меня имеется заключение ее врача Андерса Юнассона. Он считает, что Лисбет Саландер еще несколько дней будет не в состоянии участвовать в допросах. Помимо физических травм она находится под воздействием болеутоляющих средств.

— Я получила аналогичные сведения. Вы, вероятно, понимаете, насколько я разочарована. Повторяю, главное для меня сейчас — Рональд Нидерман. Ваша клиентка говорит, что не знает, где он скрывается.

— Это соответствует действительности. Она с Нидерманом незнакома, и ей самой пришлось вычислять его и выслеживать.

— Ясно, — сказала Агнета Йервас.

Эверт Гульберг вошел в лифт Сальгренской больницы, держа в руках букет. Одновременно с ним туда шагнула коротко стриженная женщина в темном жакете, и он любезно придержал дверцу лифта, дав ей возможность первой подойти к столу дежурного при входе в отделение.

— Меня зовут Анника Джаннини. Я адвокат, и мне надо снова встретиться с моей клиенткой, Лисбет Саландер.

Повернув голову, Эверт Гульберг с изумлением посмотрел на женщину, которую выпустил из лифта. Потом, пока сестра проверяла удостоверение Джаннини и сверялась со списком, перевел взгляд на ее портфель.

— Двенадцатая палата, — сказала сестра.

— Спасибо. Я там уже была и найду дорогу сама.

Она взяла портфель и исчезла из поля зрения Гульберга.

— Чем я могу вам помочь? — спросила сестра.

— Я хочу передать эти цветы Карлу Акселю Бодину.

— Ему запрещено принимать посетителей.

— Я знаю, мне хочется просто передать ему цветы.

— Это мы можем взять на себя.

Цветы Гульберг прихватил с собой в основном в качестве предлога — ему хотелось получить представление о том, как выглядит отделение. Поблагодарив сестру, он направился к выходу и прошел мимо палаты Залаченко — номер 14, по сведениям Юнаса Сандберга.

На площадке лестницы Гульберг остановился и через дверное стекло проследил, как сестра скрылась с его цветами в палате Залаченко. Когда она направилась обратно на место, Гульберг распахнул дверь и быстро дошел до четырнадцатой палаты.

— Здравствуй, Александр, — сказал он.

Залаченко с изумлением посмотрел на нежданного посетителя.

— Я думал, что ты уже умер, — сказал он.

— Пока нет, — ответил Гульберг.

— Что тебе надо? — спросил Залаченко.

— А ты как думаешь?

Гульберг пододвинул стул для посетителей и сел.

— Вероятно, увидеть меня мертвым.

— Да, это было бы весьма желательно. Как ты мог повести себя как последний кретин? Мы дали тебе новую жизнь, а ты угодил сюда.

Имей Залаченко такую возможность, он бы улыбнулся. В его представлении шведская служба безопасности сплошь состояла из любителей, к каковым он причислял и Эверта Гульберга, и Свена Янссона — он же Гуннар Бьёрк, не говоря уже о таком полном идиоте, как Нильс Бьюрман.

— И теперь мы снова должны вытаскивать тебя из огня.

Получившему в свое время тяжелые ожоги Залаченко это выражение не понравилось.

— Нечего читать мне нравоучения. Вытащите меня отсюда.

— Это я и хочу с тобой обсудить.

Гульберг открыл портфель, который держал на коленях, достал блокнот и открыл чистую страницу. Потом испытующе посмотрел на Залаченко.

— Меня интересует одна вещь: неужели ты действительно смог бы нас заложить, после всего, что мы для тебя сделали?

— А ты как думаешь?

— Это зависит от того, до какой степени ты псих.

— Не называй меня психом. Я борюсь за выживание и сделаю ради этого все, что потребуется.

Гульберг замотал головой.

— Нет, Александр, все твои поступки объясняются тем, что ты злобный и гнилой человек. Ты хотел знать решение «Секции». Я здесь для того, чтобы тебе его сообщить. На этот раз мы и пальцем не пошевелим, чтобы тебе помочь.

В глазах Залаченко впервые появилась неуверенность.

— У тебя нет выбора, — сказал он.

— Выбор есть всегда, — ответил Гульберг.

— Я могу…

— Ты вообще ничего не сможешь.

Глубоко вздохнув, Гульберг сунул руку во внешнее отделение коричневого портфеля и достал пистолет «смит-и-вессон» калибра 9 мм, с позолоченной рукояткой. Это был подарок, полученный им двадцать пять лет назад от английского разведывательного управления в благодарность за добытую от Залаченко и переданную им бесценную информацию — имя сценографа агентства британской разведки МИ-5, как и Филби, работавшего на русских. Залаченко явно изумился, потом усмехнулся.

— И что ты собираешься с ним делать? Застрелить меня? Тогда остаток своей жалкой жизни ты проведешь в тюрьме.

— Не думаю, — сказал Гульберг.

Залаченко вдруг засомневался: а вдруг Гульберг не блефует?

— Разразится грандиозный скандал.

— Тоже не думаю. Появится несколько статей, но через неделю твое имя никто уже и не вспомнит.

У Залаченко сузились глаза.

— Проклятая скотина, — сказал Гульберг с таким холодом в голосе, что Залаченко пробрала ледяная дрожь.

Залаченко начал спускать протез с кровати, и в этот миг Гульберг поднял пистолет, целясь ему прямо в лоб, и нажал на курок. Залаченко отбросило на подушку, он несколько раз судорожно дернулся и затих. На стене, позади изголовья кровати, из красных брызг образовался цветок. От выстрела у Гульберга зазвенело в ушах, и он автоматически покрутил в ухе свободным указательным пальцем.