Дама с рубинами - Евгения Марлитт

Вернулась тетя София и вытаращила глаза, когда высокая фигура Герберта поднялась с дивана.

— Никак гость за нашим столом? — радостно воскликнула она, в то время как Маргарита снимала с нее пальто и шляпу.

— Да, тетя София, только с ним очень плохо обращаются, — сказал Герберт: — хозяйка забралась на печку и предоставила мне пить чай одному.

— Наверное, был экзамен, как в прежние времена? — весело подмигнула тетя София. — Этого Гретель не выносит; если же вы еще забрались в Мекленбург…

— Вовсе нет, — с видимым недоумением серьезно ответил Герберт и вопросительно добавил: — я думал, что это уже давно кончено!

— Сохрани Бог! Далеко нет, как ежедневно узнает Грета, — возразила тетя София, наморщив лоб при воспоминании о приставаниях советницы.

Ландрат испытующе посмотрел на племянницу, желая заглянуть ей в глаза, но она отвернулась, тщательно избегая темы, которую так неосторожно затронула тетя София. Но пусть он только посмеет стать на сторону бабушки и настаивать, чтобы она изменила свое решение! Пусть только посмеет!

Маргарита молча подошла к столу, чтобы налить чая тете Софии, однако Герберт не вернулся больше на свое место. Он передал тете привезенный чай и обменялся с нею несколькими приветливыми словами, а затем взял шубу и протянул руку Маргарите. Она положила на нее кончики своих пальцев.

— Даже не «спокойной ночи»? — спросил он. — Ты так сильно сердишься за то, что я пожаловался на тебя тете Софии?

— Ты был вполне прав, дядя; я была невежлива. Я не сержусь, я только вооружилась…

— Для борьбы с ветряными мельницами, Маргарита? — спросил Герберт и, с улыбкой взглянув в ее сверкнувшие гневом глаза, вышел…

— Удивительно, как изменился этот человек! — улыбнувшись, сказала тетя София и посмотрела на бледное лицо молодой девушки, которая, повернувшись к окну, затуманившимся взором смотрела на падавшие хлопья снега. — Он всегда хорошо относился ко мне и был вежлив, против этого ничего не могу сказать, но вследствие своей холодности всегда был для меня каким-то чужим. А теперь, мне кажется, будто бы и он был моим воспитанником; он стал таким сердечным, доверчивым… А то, что он пил сегодня с нами чай…

— Это я объясню тебе, тетя, — холодно прервала ее молодая девушка. — Бывают минуты, когда хочется обнять весь мир, и в таком-то настроении и приехал сегодня Герберт; он привез, как сам выразился, «очень радостные известия» из столицы, и, вероятно, следует ожидать, что в скором времени будет объявлено о его помолвке.

— Возможно, — сказала тетя София, допивая свой чай.

XX

На другое утро Маргарита стояла у отворенного окна «надворной комнаты»; она смела толстый слой снега с наружного подоконника и насыпала на него крошек хлеба и зерен для голодных птичек. Над обширным четырехугольником двора простиралось ясное небо, на котором не осталось и следа вчерашних туч. Было очень холодно; ни один голубь не решался выглянуть из голубятни, а птички, для которых был приготовлен корм, предпочитали голодать в своих укромных уголках; утренняя тишина не нарушалась ничем.

Маргарита только что собиралась закрыть окно, как ворота конюшни отворились и из них выехал ландрат на своем красавце Гнедом.

— Ты едешь в Дамбах к дедушке? — затаив дыхание, спросила она.

— Прежде всего в Принценгоф, — ответил он, натягивая элегантную новую перчатку. — Может быть, мне лучше, чем тебе, удастся прочитать выражение лица фрейлейн фон Таубенек. Что ты скажешь на это, Маргарита?

— Я думаю, что ты уже все знаешь и тебе незачем спрашивать оракула, — резко проговорила она. — Но будет ли эта особа в такую рань разговаривать с тобой, это другой вопрос; у нее очень холеная внешность для того, чтобы предположить, что она так рано встает.

— Ты опять очень ошибаешься. Я держу пари, что она в эту минуту уже находится в конюшне у своей Леди Мильфорд и наблюдает за порядком. Верховая езда — ее страсть. Ты еще никогда не видела ее на лошади?

Маргарита отрицательно покачала головой.

— Ну-с, она ездит великолепно, и ею все любуются. Она действительно напоминает валькирию, когда сидит на своей прекрасной лошади. Впрочем, эта Леди Мильфорд — не чистокровной английской породы, а попросту мекленбургской. Ты, может быть, знаешь эту породу?

— Конечно, дядя, у господина фон Биллингена была пара прекрасных мекленбургских упряжных лошадей.

Этим именем Маргарита сама бросила ему перчатку, пусть он теперь выступит на том же поле, как и бабушка. Маргарита предпочитала это постоянному восхвалению ненавистной Элоизы. Она же ведь была вооружена и теперь почувствовала, что в ней разгорается настоящая жажда битвы.

Герберт наклонился и потрепал по шее Гнедого, выказывавшего знаки нетерпения.

— К этим лошадям присоединялся, вероятно, и элегантный экипаж? — спокойно спросил он.

— Конечно, очень элегантный, обращавший на себя внимание даже в Берлине. На его серых атласных подушках очень хорошо сидеть. Господин фон Биллинген часто катал тетю и меня в этом экипаже…

— Важный и представительный кучер.

— О, да, очень представительный! Высокий и широкоплечий, белый и румяный, как яблочко. Настоящий северо-германский тип; совсем как барышня в Принценгофе.

Герберт бросил быстрый взгляд на ее надутые губы и пылавшие щечки и улыбнулся.

— Закрой-ка лучше окно, Маргарита, ты простудишься, — сказал он, — о таких вещах удобнее разговаривать за уютным чайным столом.

Он поклонился и уехал.

Маргарита поспешно захлопнула окно, а затем, опустившись на ближайший стул, положила на подоконник руки и спрятала в них свое лицо. Ей хотелось плакать от досады и огорчения на самое себя.

Около полудня Герберт возвратился, а вскоре после того бабушка сошла вниз и с большой торжественностью заявила, что сегодня ее вместе с внучкой ждут в Принценгофе.

В начале третьего часа по обширной снежной поляне мчались сани. На этот раз возле молодой девушки сидела бабушка; она была полна ожиданий и разряжена в пух и прах.

Герберт правил сам. Он сидел позади дам, и, когда он наклонялся вперед, Маргарита чувствовала его дыхание на своей щеке. Сегодня ей не нужно было его шубы, она уже купила себе теплую меховую накидку. Когда она садилась в сани, ей показалось, что Герберт окинул это новое приобретение саркастическим взглядом.

Замок в стиле рококо все приближался; со своими громадными зеркальными окнами, сверкавшими на солнце, он выделялся среди снежного ландшафта, как драгоценное украшение на белой бархатной подушке. В Дамбахе дымили фабричные трубы; эти немые свидетели работы поднимались к небу в виде гигантских черных столбов и на большом протяжении затуманивали его ясную синеву, но прозрачная полоса над Принценгофом не была затронута. Советница с видимым удовольствием высказала это сыну.

— Сейчас дует западный ветер, — сказал он, — северный же не бывает столь любезным; он часто гонит дым прямо в окна, как жалуются дамы.

— Господи, помилуй! Разве против этого нельзя принять никаких мер? — возмущенно воскликнула советница.

— Я не знаю других, кроме того, что в ветреные дни совсем тушить огонь.

— И тогда часть рабочих отправилась бы гулять и им нечего было бы есть, — добавила Маргарита.

Бабушка обернулась и посмотрела ей в лицо.

— Что за тон? Нечего сказать, ты хорошо подготовлена, чтобы быть представленной в аристократическом доме! Я очень прошу тебя не осрамить себя и меня какими-нибудь общими местами в либеральном духе, которые ты очень любишь. Либерализм, слава Богу, больше не в моде, а в тех кругах, в которых я имею честь вращаться, он никогда не находил благодатной почвы.

Герберт в эту минуту стегнул лошадей; сани с удвоенной скоростью помчались по главной дороге и через минуту подлетели к воротам Принценгофа.

— Да, мы живем чрезвычайно уединенно, — подтвердила хозяйка дома на замечание советницы в этом духе и с глубоким вздохом посмотрела в окно на безмолвный снежный ландшафт.

Представление было закончено, и все сидели в гостиной. В каминах целого ряда комнат трещал огонь. Было очень уютно и тепло среди всего этого великолепия. Обстановка Принценгофа с давних времен оставалась все та же. Комнаты были обставлены мебелью стиля Людовика XIV, и ее инкрустации из серебра, бронзы и черепахи сверкали все так же ярко, как и более ста лет тому назад, только обивка и занавеси были, казалось, подновлены при теперешних обитателях. В том и другом проявлялось много вкуса, но все было очень просто.

— Я с шестнадцати лет жила в большом свете, — продолжала баронесса, — и совершенно не приспособлена к отшельнической жизни; я совсем погибла бы здесь, если бы не знала, что скоро наступит избавление.

Она бросила многозначительный взгляд на ландрата, и тот утвердительно кивнул головой. Маленькая советница, казалось, прямо выросла от этого взгляда и с восхищением посмотрела в ту сторону, где сидела прекрасная Элоиза.