Тринадцатая гостья - Анна Данилова

– Тебе с молоком или черный?

– Да какая разница? – Мне и в самом деле было все равно, какой кофе пить.

– Может, я тебя и заманила, но ты-то приехала! На что ты надеялась?

Я отпила несколько глотков кофе.

– Честно? – Я вдруг решилась сказать ей всю правду. – Подумала: может, есть на свете человек, который поможет мне начать новую жизнь. В знак благодарности за то, что я, рискуя, без документов, пересекла столько границ. Ведь ты же понимала, что только человек, оказавшийся в отчаянном положении, способен на такой шаг!

Меня вдруг потянуло в сон, и чувство это было таким сладким, блаженным, что я, забыв обо всем на свете, крепко уснула.

Очнулась я от звуков незнакомого мужского голоса. Открыла глаза и поняла, что я лежу в гостиной на диване, и кто-то заботливой рукой укрыл меня пледом. За столом сидел худой высокий господин средних лет, в сером костюме и голубой рубашке с синим галстуком. Лицо его было бесстрастно, как у человека, которого оторвали от важных дел и пригласили – за деньги – неизвестно зачем в этот дом. Он терпел это положение, как мне стало потом ясно, исключительно из профессионального интереса. Мне назвали его имя, но я его не запомнила. Вскоре появился и другой мужчина, помоложе, в джинсах и свитере.

– Это мой муж, Эрвин, – представила мне его Соня. Она за то время, что я спала, преобразилась. На ней был безукоризненный темный костюм и белая блузка с кружевами. – Как я тебе и обещала, Наташа, мы с Эрвином сделаем все возможное, чтобы решить проблему с твоим пребыванием в Германии. Вот этот господин привез документы, которые тебе следует подписать. Он будет зачитывать тебе его по-немецки, а Эрвин, на правах профессионального переводчика (к счастью, у него есть право оказывать подобные услуги), переведет тебе все.

– Что за документ-то? – Я потерла лоб.

– Мы обязуемся положить на твой счет в банке две тысячи евро, и ты получишь документ, разрешающий тебе оставаться в Мюнхене целый год. Думаю, за это время мы подыщем тебе работу и, если ты только пожелаешь, квартиру, после чего фирма, которая возьмет тебя на работу, заключит с тобой контракт, и, таким образом, у тебя будет уже рабочая виза.

Господин из миграционной службы открыл черную кожаную папку и скучным монотонным тоном принялся зачитывать текст. Время от времени он делал паузу, во время которой Эрвин, муж Сони, на довольно-таки сносном русском языке переводил мне какие-то хитроумные фразы, связанные с моим пребыванием в городе Мюнхене. Слушая его, я вдруг поняла, что совершенно ничего не теряю, соглашаясь в очередной раз принять от этой семьи волшебные евро. Я даже мысленно была согласна с тем, что время от времени буду навещать полоумную Соню и пить с ней чай. Что же будет со мной потом – время покажет.

Я откровенно зевала, слушая господина из миграционной службы, не понимая: как можно так сложно составлять простые, по сути, документы?

Закончив читать, он улыбнулся, показав тонкие длинные белые зубы, и показал мне место, где я должна расписаться.

– Я распишусь завтра, – сказала я, чтобы немного позлить Соню. – Не думаю, что жизнь моя каким-то образом изменится в худшую сторону, если я позволю себе не торопиться и хорошенько обдумать ситуацию. А вдруг мне захочется вернуться домой, в Страхилицу? Знаете, какие у меня там козы? А Тайсон? У меня замечательная собака!

При упоминании о Тайсоне мне на самом деле стало необычайно тоскливо. И так захотелось увидеть его мордаху, похлопать его по загривку, посмотреть в его умные преданные глаза…

Соня смотрела на меня широко раскрытыми глазами и была похожа на рыбу, которую выбросили на берег. Ей словно не хватало воздуха. Она действительно не могла понять: как это я могу так по-свински отнестись к тому, что люди решают за меня мои же проблемы, а я еще и капризничаю?

На самом деле я просто хотела посоветоваться с Германом.

– Наташа, ты, наверное, шутишь, – наконец, произнесла моя благодетельница, явно склонная к истерике. – Мы к тебе со всей душой. Ты что, действительно намерена вернуться в Болгарию?!

– Думаю, нет. Но мне хотелось бы знать, какую работу мне здесь могут предложить? Дело в том, что я не собираюсь быть ни официанткой, ни уборщицей.

Я говорила дежурные вещи, понимая, однако, что начинаю не на шутку раздражать Соню. Мужчины, которых она как бы наняла исключительно для того, чтобы помочь ей оставить меня при себе, причем легально, смотрели на меня с нескрываемым удивлением. Особенно тот, второй, которому хорошо, видимо, заплатили за бумагу, подготовленную им специально для меня…

– Соня, ты можешь отпустить всех этих мужчин по домам, работу они свою выполнили, теперь, как я понимаю, дело за мной? А я откладываю подписание этого сложного для моего восприятия документа на завтра. Это мое право, не так ли? Если же ты сейчас будешь на меня давить, я подумаю, что и в дальнейшем, даже при условии, что я соглашусь жить с тобой в качестве компаньонки, ты будешь оказывать на меня давление, лишая меня права выбора и относительной свободы. Хотя почему относительной? Просто свободы!

Соня шарахнулась от меня, словно одним своим присутствием она могла лишить меня это самой свободы, как бы освобождая вокруг меня пространство.

– Да, ты, конечно, права. Тебе надо подумать. Хотя я, честно говоря, не понимаю, о чем тут думать, когда жизнь предлагает тебе такой шанс. Разве ты не для этого приехала сюда?!

Я не знала, как объяснить ей, как признаться в том, что я не верю ей и не понимаю по-прежнему, для чего я ей нужна? И что она подразумевает под словом «одиночество»? Какое одиночество может быть у молодой симпатичной женщины, живущей в столь красивом дорогом доме, да еще к тому же и богатой? Ей совершенно ничего не стоит нанять себе в прислуги кого угодно – даже молодого парня, который будет развлекать ее с утра до ночи. Но почему я?! Ее объяснения по поводу того, что она могла бы почувствовать себя здоровой и счастливой на фоне моей ущербной жизни, не казались мне убедительными.

Соня сказала что-то по-немецки мужчинам, и они, ответив ей, удалились. Конечно, она пошла их проводить – Розы-то не было! А я, подхватив папку с документами, бросилась в свою комнату. Прав был Герман, мне не следовало возвращаться в этот дом, тем более, за вещами! Вещи-то – одно название.

Запершись в своей комнате, я достала из папки документ, предложенный мне Соней на подпись, сунула его под майку и принялась быстро собирать сумку. Потом позвонила Герману:

– Ты где? Прошло так много времени! Я уже два часа дожидаюсь тебя возле ваших ворот. Нет-нет, меня не видно, я спрятался между деревьями.

– Они предлагают подписать мне один документ.

– Ничего не подписывай! И никому не давай паспорт! Ни в коем случае! Не знаю, что в голове у этой своей Софи, но все, что она делает – крайне подозрительно. Так. Стой. К воротам движется полицейская машина! Эти двое, вышедшие из дома, уже успели уехать. Наташа, думаю, уже поздно! Слышишь? Они сигналят! Я вижу, как из дома вышла женщина…

– Соня, – похолодев, сказала я. – Может, мне спрятаться?

– Нет, ты ничего уже не успеешь сделать. И твоя попытка сбежать может лишь навредить тебе. Оставайся на месте, а вот я попробую договориться с инспектором. Я знаком с ним. Постараюсь войти вместе с ними и, если потребуется, предложу свои услуги переводчика!

– Так ты, думаешь, они пришли по мою душу?!

Я все еще никак не могла взять в толк: чем я, ничем не примечательная девушка по мени Наташа Вьюгина, могла заинтересовать стольких людей? Даже полицию!

– Ничего не бойся. Я постараюсь тебе помочь.

Он отключил телефон, и я почувствовала, что осталась совершенно одна. В сущности, в последние годы это было моим нормальным состоянием. Одна, везде и всегда одна. Но в Страхилице это было все-таки не так страшно. Здесь же, когда Соня сделала все, чтобы втянуть меня в дикую историю со смертью садовника, мне стало по-настоящему страшно.

Внизу послышался какой-то шум, зазвучали голоса. Я посчитала, что мне не стоит и дальше скрываться от полиции. Под майкой у меня был документ, который я могла подписать в любую минуту, и тогда положение мое в этой стране автоматически легализировалось бы.

Я спустилась, и первым человеком, кого я увидела, был Герман. Он стоял поодаль от двух полицейских и человека в кремовом плаще «а-ля Коломбо». Понятное дело, они говорили по-немецки, причем обращались к бледной, как бумага, Соне. Герман услышал мои шаги, повернулся и успел мне ободряюще подмигнуть. Я слегка кивнула ему. Подумала почему-то: как полезно иногда заказывать в ресторане капусту! Если бы не этот случай, я не познакомилась бы с Германом.

После того, как Герман произнес несколько фраз обо мне (прозвучало мои имя и слово, похожее на «русс»), человек в плаще, вероятно инспектор, взглянул на меня с любопытством.

– Инспектор Крулль спрашивает у Софи, когда она в последний раз видела своего садовника, Уве Шолля, – перевел Герман.