Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая) - Константин Серебров

  Я кивнул, соглашаясь, иначе пришлось бы возвращаться в Кишинев – а этого я боялся больше всего на свете. Джи ясно дал понять, что я могу быть с ним только на условиях постоянного труда. Но я надеялся, что смогу ловко увильнуть от своих обязанностей.

  Мы вернулись к эстраде, где уже собрались музыканты. В ярком свете дня, на фоне нарядной желто-багряной листвы, бросались в глаза их черные фраки и белые рубашки. Музыканты настроили инструменты, и начался концерт. Он был бесплатным, но зрители все равно не пришли. Только одна полуживая столетняя парочка сидела на заднем ряду.

  – Эх, Васенька, вот раньше оркестры такую задушевную музыку играли, а сейчас одна буржуазия, – шептала старушка, покачивая головой.

  Джаз Нормана вызвал у меня легкое, веселое состояние, и я запел себе под нос боевую песню.

  – Ты чего, ненормальный? – ткнул меня в бок Петраков, сидевший рядом со мной.

  После концерта мы собрали аппаратуру и, спрятав ее в комнату за сценой, вернулись в гостиницу. Чувствуя во всем теле дикую усталость, я из последних сил расстелил на полу матрац и свалился на него.

  Едва я успел закрыть глаза, как попал в роскошную квартиру, уставленную старинной мебелью. Посреди комнаты горел большой очаг, на котором запекался целый баран. Вокруг, за столами, сидели роскошно одетые дамы, явно высокого положения, и пили терпкое красное вино, ожидая, когда подадут главное блюдо. Вдруг я заметил среди них улыбающегося Нормана – его лицо постоянно менялось, он становился похожим то на Джи, то на Петракова. Увидев меня, он надменно воскликнул:

  – А, Гурий, ты сама простота – все твои зажимы лежат на поверхности, даже и говорить нечего!

  – У меня нет зажимов, – гордо ответил я.

  – Тогда докажи, что их у тебя нет.

  Я тут же осушил огромный, как хрустальная ваза, кубок вина, неожиданно для всех забрался под стол и стал отчаянно флиртовать с дамскими ножками. Дамы хохотали, закатывая глазки и поливая меня вином из своих бокалов. Лицо Нормана приняло вид пьяной рожи Петракова и заорало на меня благим матом: “Убирайся отсюда, щенок!”

  Я мгновенно спрятался под широкую дамскую юбку, переждал немного и снова осторожно высунулся из-под стола. Я увидел, что Джи внимательно слушает Нормана, который рассказывает ему о своих скрытых чертах и проблемах в ансамбле. Я подслушивал их диалог, пока Джи не заметил меня. Он так нахмурился, что я от страха тут же проснулся.

  На следующий день Джи пригласил меня на прогулку в парк. Когда мы проходили мимо большой клумбы, где пять девушек в синих комбинезонах и белых платочках сажали цветы, он внезапно произнес:

  – Гурий, познакомься немедленно с одной из девушек и добудь у нее несколько растений.

  Я почувствовал сильное сопротивление во всем теле, и мое лицо предательски покраснело.

  – Для меня унизительно общаться с простушками, – выпалил я.

  – Я уверяю тебя, – сказал Джи, сохраняя серьезное выражение, – что каждая из этих девушек является абсолютно не простой, но даже более того – скрытой принцессой. Проблема только в твоем восприятии, которое очень плоско и бескрыло... – я смутился. – Ты не понимаешь смысла таких, казалось бы, незначительных поручений, – продолжал он. – Выполняя их, ты очищаешь понемногу лепестки лотосов своего восприятия. Внешний мир – это отображение мира внутреннего, и твоя интуиция является такой же девушкой, только внутренней. Но ты сможешь войти с ней в контакт, только если научишься дружелюбно общаться с внешними женщинами.

  Эта логика была понятна моему прагматическому уму, и я, сделав над собой усилие, напряженно пошел к девушкам.

  Одна из них, увидев меня, распрямилась и мило заулыбалась. Из-под платка выбивались пряди блестящих золотистых волос. У нее были ясные синие глаза с длинными ресницами и правильные черты лица: тонкий нос, полные, четко очерченные губы и круглый изящный подбородок. Я удивился, что так вот просто, среди рабочих парка, вижу такую интересную девушку.

  Она насмешливо смотрела, как я осторожно приближаюсь, и рассмеялась:

  – Не бойтесь, я не кусаюсь.

  – Что вы сажаете? – спросил я робко.

  – Лобелию, – ответила она. – Если хотите, могу и вам подарить семян.

  – Да, пожалуйста, – ответил я.

  – Нет ли у вас листка бумаги?

  Я вынул свой новый дневник и, вырвав оттуда исписанный лист, отдал ей. Она сделала небольшой кулечек и насыпала туда семян, похожих на мелкий песок. Забирая сверток, я слегка коснулся ее тонких пальцев, и она улыбнулась.

  – Благодарю вас за необычный подарок, – смутился я.

  – Только не забудьте с любовью ухаживать за лобелией, – прошептала она на прощание, словно в растении осталось ее сердце.

  “Как жалко, что эта девушка не является небожительницей”, – подумал я. Во мне всегда присутствовало опасение, что мирская девушка, какой бы привлекательной она ни была, может загасить мою мечту о небесной жизни.

  – Лобелия – мистический цветок, – заметил Джи. – Постарайся сохранить семена и посадить их, когда вернешься домой. Если они прорастут, у тебя появится мощный союзник на тонком плане.

  Я снисходительно улыбнулся, не веря его словам.

  – У растений, – с полной серьезностью продолжал Джи, – коллективная душа на тонком плане. И если ты в дружеских отношениях с одним из них, то и с другими тоже. Растения вообще являются космическим транспортом и могут унести тебя в далекие миры или помочь в решении проблем. Но тебе пока трудно это почувствовать, потому что ты любишь грубые стихии.

  Я молча размышлял над его словами по дороге в гостиницу. Когда мы вошли в холл, я заметил Нормана, в строгом костюме с бабочкой, сбегавшего по широкой лестнице.

  – Я спешу! – крикнул он на бегу. – Я узнал, что в этом городе есть оправы для очков производства ФРГ. Таких нигде нет в продаже!

  Вдруг он остановился, потер переносицу и заявил:

  – Для доказательства полной лояльности к “Кадарсису” вы должны помочь мне выбрать наилучшую оправу. Следуйте за мной!

  Мы подчинились.

  – Я не могу понять, – говорил Норман, когда мы почти бежали рядом с ним по безлюдной пыльной улице, – почему вы оба производите впечатление людей не очень практичных. Взять вас, например, Гурий: что у вас, вообще, за интересы?

  “Ни за что не открою своей сокровенной мечты о небесах этому надменному человеку”, – подумал я и ответил:

  – Я хочу во снах узнавать правду о других людях.

  – Вот видите, – торжествующе сказал Норман, – увлекаетесь разной ерундой...

  – Вот вчера, например, – ответил я, задетый его ремаркой, – мне снилось, что вы беседуете с Джи. Вы довольно откровенно рассказывали ему о музыкантах нечто интересное.

  – Да? И что же я говорил?

  – Вы говорили, что Жорж – более одаренный музыкант, чем Вольдемар, но, поскольку Вольдемар льстит вам, вы больше хвалите его игру. А прогрессу барабанщика мешает слишком большое количество обожательниц, – и я бросил на него быстрый взгляд, ожидая, какой эффект произведут мои слова.

  – Вы забываетесь, – с легкой угрозой ответил Норман. – Если только Джи не пересказывает вам мои мысли. Но это было бы еще большим абсурдом... Почему же я никогда не вижу снов?! Только очень редко, что-то черно-белое, незапоминающееся.

  – А в детстве ты видел сны? – спросил Джи.

  – Да, конечно, когда-то я летал во сне, это было лет двадцать назад...

  В этот момент мы проходили мимо сливового дерева. Ему было тесно за забором, и часть его ветвей, усыпанных желтыми сливами, свешивалась над тротуаром. Но они были высоко. Джи остановился, аккуратно поставил сумку на тротуар, подпрыгнув, ухватился за ветку и сорвал несколько слив. Я снял кожаный пиджак и последовал его примеру. Сливы оказались спелыми и сочными. Норман отошел в сторону, вдруг заинтересовавшись объявлением на столбе.

  – Норман, ты не любишь сливы? – спросил Джи.

  – Люблю, – нерешительно ответил Норман, – но ведь они же чужие!

  – Ну и что? – ответил я, выплюнув косточку.

  Норман посмотрел вверх, на приглашающие ветки, поправил галстук-бабочку и произнес:

  – Не могу... Вдруг меня увидит кто-нибудь из тех, кто вечером придет на концерт?

  – Ну и что? Зато ты совершишь вертикальный поступок. Тогда, может быть, и твои сновидения изменятся, – сказал Джи.

  Норман колебался. Он даже сделал шаг в нашу сторону, но что-то остановило его. Он подождал, пока Джи совершит еще несколько прыжков, и мы вместе направились в “Оптику” за роговой оправой. Там мы провели около часа. Норман примерял разные оправы, обсуждая с Джи тонкости цвета и формы, и наконец, выбрав несколько пар, счастливый, побежал оплачивать покупку.

  – Сегодня он мог бы совершить вертикальный поступок, но не совершил, – задумчиво сказал Джи. – Он не смог пожертвовать своим образом интеллектуального джазмена, прыгая с нами за сливами. Он живет, как мальчик Кай, согласно четким интеллектуальным схемам, и поэтому обречен на расплывчатые серые сны.